Автор: Всего один день назад, но 276 лет назад, 31 августа 1749 года родился Александр Николаевич Радищев — выдающийся русский писатель, философ-материалист, революционер, автор скандально знаменитого в своё время «Путешествия из Петербурга в Москву», переиздаваемого с тех пор поныне солидными тиражами. Это он первым в истории русской литературы детально разобрал и осудил феномен «потёмкинских деревень» — государственной показухи, ныне столь широко востребованной и применимой в Москве благодаря радениям Собянина (посмотрите только на эти конфетки-рестайлинги под названием «Моя поликлиника» — при оптимизации «человеческого капитала», сокращении рабочих мест в этих поликлиниках, при нехватке врачей! на что тратят бюджетные миллионы?).
Декабристы, 200-летие восстания которых отмечается в текущем году, выступили против крепостничества и самодержавия и тем самым «разбудили Герцена». Но ещё в предыдущем XVIII веке революционные идеи высказал Александр Николаевич Радищев. Декабристы о нём, безусловно, помнили: «Как можно забыть Радищева? Кого же мы будем помнить?» (А.С. Пушкин).
Пушкин фактически сформировался под влиянием Радищева, что сам и признавал. В первоначальном варианте стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» поэт писал: «И долго буду тем любезен я народу… Что вслед Радищеву восславил я свободу…».
Продолжателями радищевской традиции в поэзии стали Грибоедов и Лермонтов, в публицистике – Чернышевский, Белинский, Добролюбов.
В своей книге «Путешествие из Петербурга в Москву» Александр Николаевич не только описал народные страдания, но и провёл анализ многочисленных стихийных крестьянских восстаний. Книга была написана в атмосфере крестьянской войны Емельяна Пугачёва 1773 – 1775 годов. Продолжая метафоричную линию Ленина, можно сказать, что Пугачёв разбудил Радищева.
Самодержавие, прежде всего в лице ныне популярной Екатерины II, приговорило Радищева к смерти, морило его в ссылке, в конце концов довело до самоубийства. Книга была конфискована и истреблена. Шальная императрица назвала его «бунтовщиком хуже Пугачёва».
В первом же номере ленинской «Искры» (декабрь 1900 года) Радищев был провозглашён одним из источников традиционных для большевиков ценностей и назван в числе лучших сынов русского народа, подвергшихся гонениям «правды ради». В 1914 году в (ныне знаменитой и переведённой на все языки мира) программной статье «О национальной гордости великороссов» В.И. Ленин, говоря о том, что насилия царских палачей, дворян и капиталистов вызвали отпор у великороссов, подчёркивает, что эта среда одним из первых революционеров выдвинула Радищева.
Первый пророк и мученик революции
Речь, произнесённая на открытии бюста Радищева в Петрограде 22 сентября 1918 года народным комиссаром А. Луначарским.
„Я оглянул окрест меня. Душа моя страданиями человечества уязвленна стала».
Какой величавой и торжественной скорбью веет от этих простых, старинных слов. Вы видите картину: первый Человек в своей стране, который оглянулся вокруг, посмотрел человеческим, любящим, критикующим оком и… ужаснулся.
Эти слова произнес пророк и предтеча революции Александр Николаевич Радищев, первый, ещё в царствование Екатерины, в пламенных строфах воспевший вольность и восславивший грозный суд народный над царями.
Слава ему!
А. Н. Радищев родился в 1749 году. Он был сын небогатого, но гуманного помещика. Однако, вокруг царил весь ужас крепостничества. Понимал ли его маленький Радищев? Это вероятно, как вероятно то, что и родители его, люди добрые, могли осуждать своих диких соседей и рано заронить зерно мучительной жалости и огненного негодования в сердце подростающего человека великой совести.
Радищев получил очень хорошее образование, сперва под руководством новооткрытого в то время Московского университета, а потом в Лейпциге. За границей его прельстила, однако, не столько полусхоластическая немецкая философия, сколько блестящая и свободная мысль великих предшественников Французской революции. Гельвеции, Мабли, Монтескье, Руссо, открывавшие разуму новые горизонты, потрясавшие своей критикой устои старого порядка и мощно двигавшие сознание народов к идеалам народовластия, — стали тогда и остались на всю жизнь учителями Радищева.
Сперва это вольномыслие не казалось опасным. Ведь сама Екатерина кокетничала либерализмом. Но так было лишь, покуда ей и дворянству либерализм этот не стал казаться гибельной угрозой. По мере приближения революции русские власти все круче относились к свободной мысли, еле теплившейся в России, а когда революция во Франции разразилась — императрица ответила на нее свирепыми репрессиями против своих недавних друзей. Вольнодумный таможенный чиновник Радищев, раньше ратовавший за справедливость и имевший столкновения с непосредственным начальством, оказался на самом дурном счету.
Но это его не остановило. Наоборот, революция звала его своим гремящим голосом, и — верный сын и ученик ея — он ответил.
Свою знаменитую книгу: „Путешествие из Петербурга в Москву» он начал еще в 1785 году, но кончил и выпустил как раз в дни, когда бушевало во Франции революционное пламя, в 1790 году. Книга разошлась всего во ста экземплярах, но весь Петербург говорил о ней, редко кто с восхищением. Большинство читателей, за безграмотностью народа, принадлежало к врагам идей, которые приводил этот отщепенец своего класса, этот опасный перебежчик в лагерь угнетенного и слепого народа, видимо затеявший разбудить его.
Екатерина была права, когда она всполошилась. Екатерина была права, признав Радищева мятежником. Он был им, и в том его — немеркнущая слава.
Нет, то был не только гуманист, потрясенный зверствами крепостного права, предшественник кающегося дворянина, вроде либерального Тургенева, то был революционер с головы до ног, в сердце своем носивший эхо мятежного и победоносного Парижа. Не от милости царей ждал он спасения: „от самого излишества угнетения», т.-е. от восстания. В своей яркой книге, которую и сейчас читаешь с волнением, он не только то бичуя, то рыдая, то издеваясь рисует нам мрак помещичьей и чиновничьей России, он замахивается выше, он прямо грозит самодержавию, он зовет к борьбе с ним всяким оружием и радуется плахе для царей. О помещиках он говорит:
„Звери алчные! Пьяницы ненасытные! Что мы крестьянину оставляем? То, чего отнять не можем, — воздух. Да, один воздух! От’емлем нередко от него не только дар земли — хлеб и воду, но и самый свет. Закон воспрещает от’яти жизнь, но разве мгновенно сколько способов от’яти ее у крестьянина постепенно. С одной стороны, почти всесилие, с другой — немощь беззащитная. Се жребий заклепанного в узы! Се жребий заключённого в смрадной темнице! Се жребий вола в ярме!»
Так тоном библейского пророка клеймит Радищев свое сословие. В оде „К вольности» он разражается грозою:
О дар небес благословенный, Источник всех великих дел — О вольность! Вольность — дар бесценный! Позволь, чтоб раб тебя воспел. Исполни сердце твоим жаром. В нем сильных мышц твоих ударом В свет рабства тьму ты претвори — Да Брут и Тель еще проснутся, Сядяй во власти, да смятутся От гласа твоего цари. Возникнет рать повсюду бранна, Надежда всех вооружит В крови мучителя венчанна Омыть свой стыд уж всяк спешит! Меч остр, я зрю, везде сверкает, В различных видах смерть летает Над гордою главой царя. Ликуйте скованы народы Се право мщенное природы На плаху возвело царя И нощи се завесу лживой Со треском мощно разодрав, Кичливой власти и строптивой Огромный истукан поправ, Сковав сторучно исполина, Влечет его, как гражданина, К престолу, где народ воссел".
Печатая в открытой, легальной книге те отрывки из «Вольности», которые я привел, Радищев еще добавляет, что такое будущее ждет именно наше отечество.
Удивительно ли, что по появлении книги автор был арестован и заключен в Петропавловскую крепость? Удивительно ли, что обвинителем против него выступила сама императрица? Удивительно ли, что крамольник приговорен был к смертной казни?
Скорее удивительно, что он все-таки был помилован, и смерть заменена ему была десятилетней каторгой в Илимске.
Радищев вернулся лишь при Павле в 1796 году и поселен был в Саратовской губернии. Тело его было сломлено лишениями сибирской жизни. „Взглянув на меня, — пишет он, — всяк может сказать, колико старость предварила мои лета».
Но вот воцарился Александр, в воздухе опять повеяло той вредоносной весной, которою самодержцы порой угощали народ. Она принесла с собой смерть великому человеку, душой пребывавшему верным своим идеям.
Вот что рассказывает об этом Пушкин:
„Император Александр приказал Радищеву изложить свои мысли касательно некоторых гражданских установлений. Бедный Радищев, увлеченный предметом, некогда близким к его умозрительным занятиям, вспомнил старину, и в проекте, представленном начальству, предался прежним своим мечтам. Граф Завадовский удивился молодости его седин и сказал ему с дружеским упреком: „Эх, Александр Николаевич! Охота тебе пустословить по-прежнему, или мало тебе было Сибири?»
В этих словах Радищев увидел угрозу; огорченный и испуганный он вернулся домой и… отравился».
Убежденный, как никогда, в неисправимости самодержавия и чувствуя, как далек еще предсказанный им революционный рассвет, Радищев сказал: „Уйду я лучше от вас, звери, а заветы мои пребудут до лучших дней».
Эти дни пришли.
Победоносная трудовая русская революция ведет беспощадную войну с помещиками, и на ту часть интеллигенции, которая осмелилась стать ей поперек дороги, она наложила тяжелую руку трудовой диктатуры, но не случайно, что первый памятник, воздвигаемый ею, отдает честь помещику и интеллигенту. Ибо тут стоит перед вами образ помещика, отрясшего прах дворянский от ног, с ужасом отошедшего от них и народу принесшего сердце полное святого гнева и горячей любви. Тут перед вами интеллигент, который знанием своим воспользовался, чтобы бросить яркий луч в ад старого порядка и осветить перед всеми его гнойные язвы.
Вы видите, товарищи: мы заставили для Радищева посторониться Зимний дворец, былое жилище царей. Вы видите: памятник поставлен в бреши, проломанной в ограде дворцового сада. Пусть эта брешь являет собою для вас знамение той двери, которую сломал народ богатырской рукой, прокладывая себе дорогу во дворцы. Памятнику первого пророка и мученика революции не стыдно будет стоять здесь, словно стражу у Зимнего дворца, ибо мы превращаем его во дворец народа: в его кухнях будем готовить для трудящихся пищу телесную, в его Эрмитаже, в его театре и великолепных залах обильно дадим пищу духовную.
Теперь смотрите на величественное и гордое, смелое, полное огня лицо нашего предвестника, как создал его скульптор Шервуд. В нем живет нечто смятенное, вы чувствуете, что бунт шевелится в сердце этого величаво откинувшего орлиную голову человека.
Радищев сам дал характеристику своей души. Вот что говорит он о людях, ему подобных:
„Люди сии, укрепив природные силы своя учением, устраняются от проложенных путей и вдаются в неизвестные и непреложные. Деятельность есть знаменующее их отличие, и в них-то сродное человеку беспокойство является ясно. Беспокойствие, произведшее все, что есть изящное и все уродливое, касающееся обоюдно даже до пределов невозможного и непонятного, возродившее вольность и рабство, веселие и муку, покорившее стихии, родившее мечтание и истину, ад, рай, сатану и бога».
Могучую душу носил в себе этот человек, но когда подбирал выражения для общей ее характеристики, то называл ее „умом изящным», и черты этого изящества сумел рядом с мощью и мятежностью придать его голове Шервуд,
Пока мы ставим памятник временный.
Наш вождь Владимир Ильич Ленин подал нам эту мысль:
„Ставьте как можно скорее, хотя бы пока в непрочном материале, возможно больше памятников великим революционерам и тем мыслителям, поэтам, которых не хотела чтить буржуазия за свободу их мысли и прямоту их чувства. Пусть изваяния предшественников революций послужат краеугольными камнями в здании трудовой социалистической культуры».
В исполнение этого плана мы и ставим здесь первый памятник нашей серии монументальной пропаганды. Но памятник так прекрасен, что мы сейчас же приступим к работе для того, чтобы открыть его в бронзе на долгие века.
Товарищи! Пусть искра великого огня, который горел в сердце Радищева и отсвет которого ярко освещает вдохновенное лицо его, упадет в сердце каждому из вас, присутствующих на этом открытии, и в сердце всех тех многочисленных прохожих, которые в этом людном месте Петербурга остановятся перед бюстом и на минуту задумаются перед доблестным предком.
