Автор: В 2016 году я работал копирайтером в Санкт-Петербургской школе телевидения. К вечеру рутина приобретала характер некоего рокота, в котором все — программисты, копирайтеры — дремали. Чтобы не заснуть и, соответственно, не проспать окончание рабочего дня, я слушал разные передачи. И с удовольствием «втыкал» в разные выпуски авторской передачи «Картина звуком» отличного музыканта-виртуоза Ярослава Борисова («Другое Дело», «Happy55», «ЦЁЙ», «Абстрактор» и, кажется, ещё какие-то проекты, всё это очень круто и интересно).
Там я впервые и услышал про группу Morphine. Дело не в том, что передача, очередной выпуск, была ей посвящена, там вообще проходили встречи с воронежскими музыкантами, исследовался наш богатый музыкальный ландшафт. Ну, а параллельно ведущий и гости слушали разных фаворитов. И вот в тот момент случилось нечто, казалось бы, невозможное для двадцативосьмилетнего хронического меломана.
Я сделал открытие. И с того момента эта группа… (дальше могли последовать всякие трюизмы вроде «поселилась в моем треклисте») Но, на самом деле, трудно слушать эту музыку всё время, поскольку она, как и наркотик, ставший её именем, слишком выключает из реальности (ну или действительности), в которой приходится жить. Слушается она слуханавтскими запоями, из которых потом трудно выходить. Я её слушал так и этак, на велопрогулках вдали от автострад, то есть в лесной тиши. Ещё её хорошо слушать, когда где-то вдалеке маячат городские огни. Ещё неплохо слушать, наблюдая из леса шумную, но к вечеру впадающую в рокот трассу.
Следующий отрывок, который должен быть посвящен всяким википедийным справкам, я пропущу. Сегодня в голову пришло очередное определение, которое, как и прочие, неверное. «Лунный мэйнстрим».
Но всё же что-то в этом есть. Мэйнстрим, потому что этот проект Марка Сэндмэна всё-таки добился успеха, попал на MTV и так далее. Лунный, поскольку существовал какой-то параллельной всем течениям и модам жизнью. Долго рождался в лаборатории квартиры-студии Сэндмэна, и там ему пришла идея отцепить от басухи три струны, оставив одну, самую толстую, струну МИ. Потом вернуть всё-таки струну ЛЯ, чтобы настроить их в унисон и играть слайдом.
Этих всех баек можно начитаться в других местах, их вдоволь. Долго рождался в течение восьмидесятых [звукостиль], и по возрасту, и по поколению Марку следовало бы играть пост-панк, нью-вэйв, что-то такое.
Но он пошёл другим путём. И прочие такие развесёлые общие фразы. Только в 33 года собрал первую группу «Treat Her Right» (1986), перепробовал разных подходов в разных других группах. Главное, что он искал — грув и звук, и последовательно отказывался от разных лишних вещей.
В 1992-м, когда ему стукнуло сорок, выпустил первый альбом Good, где выкристаллизовались все поиски. Он у меня есть на пластинке, жена подарила, слушаю в особые моменты. А дальше стремительная тихая музыкальная карьера, вплоть до сердечного приступа на сцене в Палестрине жарким итальянским летом 1999-го.
Группа, где саксофоны играют роль гитар, а слайд-басс сплетается с деликатными барабанами (Жером Дюпре, Билли Конвей), и все вместе формируют ткань, на фоне которой баритон Сэндмана, который, по утверждению одного критика, «соткан из того же материала, что голос Тома Уэйтса» и саксофон Дэна Колли делают своё дело. Рассказывают истории о «стойкости, неблагоприятном стечении обстоятельств, жажде обладания, отчаянии, безграничной любви, самообмане». Сказать, что в России Morphine не знают, было бы жесточайшим искажением фактов.
Ещё как знают и любят!.. Есть одноимённое ВК-сообщество, которое аккумулирует и распространяет важную информацию, переводит тексты группы, выкладывает информацию о выходящих книгах, посвящённых ей.
В 2018 году вышел фильм «Пацаны везут Morphine», я его вам настоятельно рекомендую. Там о пацанах из Брянска, которые уже сделали всё для того, чтобы привезти любимую группу в родной город, и… В общем, грех жаловаться, понимающие люди у нас есть, и их много.
Ярослав СОЛОНИН
От редакции: На вполне фотографические эти впечатления хочется ответить точно такими же. Чтобы не звучало одиноко соло Солонина, надо добавить вторую струну «ля» (не уверен, что возможен октавный унисон из этих струн — по-моему, там исходная кварта, иначе слайдом «гитарной» кварты не взять), из «раньшего времени». Собственно, прижизненного для Марка и его группы времени, из второй половины «лихих»… Думаю, дистанция в 20 лет тут — в самый раз.
Это был 1997-й, скорее всего, но, возможно, всё же 98-й. В 2016-м, конечно, такое — после всех макси-дромов и мумий-троллей, — звучало иначе. А у нас (и в этом плане мы рубрике соответствуем) ещё кассеты тогда хаживали, фирмы «Пиггимот», где обложка альбома на чёрном фоне, а корешок — синий или зелёный, в зависимости от стиля и направления. Попав как-то в общей куче новинок, коими мы с Филиппом Минлосом (группа «Отход») при визитах друг к другу в неделю обменивались примерно в количестве 5-6 штук, Morphine оставил яркое, но не сразу плюсовое впечатление (плюсовое в двух смыслах — этому звуку не с чем было сплюсовываться, не подбиралась полочка).
Дело в том, что я тогда весьма скептически относился к саксофону… Он мне виделся чем-то буффонадным и чужеродным. Отучившись на фортепиано 7 лет, но потом перейдя в басисты, я стал сторонником струнного аскетизма в 1991-м, и аскетизм лишь усугублялся далее. А тут опять — «ду-ду», хоть и медленное, и иностранное… Возможно, сказывалась давняя нелюбовь к «Аукцыону», «АВИА» и прочему выдуванию меди.
Что Минлосу это должно понравиться, я понял сразу — и именно из-за низкого саксофона. А вот со мной выходило сложнее, меня так сразу не уболтаешь. Месяца три, наверное, кассеты эти гостили у меня — это уже был знак внимания. Фигню (какой-нибудь вторичный Bauhaus, например) передавали сразу же далее — так через Чистые Пруды (комнатку Минлоса) кочевали кассеты Фила Крылова, Гриши Дурново, Лёни Когана… Оставляли мы надолго то, что заставляло вникать.
Конечно, первым сагитировал бас. Казалось это настолько простым — стекляшкой-слайдом кататься по длинной струне, что наверняка кто-то тоже догадался уже, и не раз. Но — не догадался. Потому что всё гениальное просто, но не всё простое гениально. Как басист басиста, я вскоре понял Сэндмана (фамилия ещё из хита «Металлики», ишь!) — но в остальном… Присматривался, переслушивал, преодолевал отталкивающий (причём чисто звуковой) американо-центризм, который был не только в слайде.
Сказалось ещё то, что коллектив в континууме совпал с гранжем, который мы учились тогда понимать во всё новых воплощениях. Но это было категорически иное. (Кстати, как гласит миф об Alice In Chains, Кантрелл точно так же годами сиживал вдвоём с электрогитарой, отвёрткой из неё выкручивая всё более новое, и чего-то, говорят, добился — хотя, по мне, грань там, на дебютнике Facelift, между ганзоватым глэмом и, собственно, гранжем, — практически незримая, не будь нирвановского «саунд-фермента», никто не распознал бы тут новое)
И это иное мне помогла понять группа «Безумный Пьеро», в которой я поигрывал тогда в целях записи последнего альбома «Отхода» (вокалист «Пьеро» Лёша Просвирнин был опытным звукорежиссёром, и на своём домашнем компьютере неспешно фиксировал наши с Минлосом, но в основном уже всё чаще и больше только мои, усилия, в 1998-1999 — «ОТветный ХОД», вышедший в 2000-м). Модная после триумфа фильма Pulp Fiction тематика песен «Пьеро» была близка сэндмановской.
Мы будем жить две тысячи лет, Я, моя девка и пистолет, А когда нас останется двое, Мы будем плавать в красном-красном море
Пытаясь оседлать вполне сформировавшуюся на «Максидромах» вторую волну русского рока (термин актуализировался тогда) и из рок-клубов пробиться на сцены повыше, «Пьеро» вскоре позвал в состав саксофониста. Им был младший, единоутробный братец гитариста Антона Николаева — пацан, звёздную фамилию коего теперь поминать всуе можно только со звёздочками, однако лицо его из модных и, в том числе, военно-патриотических кинофильмов — не удалишь, слишком фактурен. Так вот, Артурчик идеально вписался в наш состав со своим саксом и ещё тинэйджерским, до джинсов на концертах голым торсом — вписался ещё и потому, что «Морфайн» уже вошёл в моду.
Как-то оно всё совпало тогда, на закате ХХ века: «Палп фикшна» (оправдание первоначал накопления, новорусского бандитизма через дико-западные аналоги), летние максидромы, и даже то, что «Морфайн», как и «Нирвана», был — трио, минимализм (но безгитарный, в чём — тоже аскетизм, почти концептуализм! и при этом куда слышнее барабанные басы, обертона, да и сам слайд-бас). И ещё удивительно, что моя традиционно въедливая внимательность к этой группе — оборвалась едва ли не по календарю. Новый век уволок в политику, и там, на площадях боевых нулевых, не был слышен этот поздний, бостонский, усталый романтизм и фатализм. То есть роман меломана развивался классически (уж если полюбил — то и на «Горбушку» пошёл): я стал покупать именно на дисках альбомы, и завершил ту триаду вышедший посмертно, «ночной» (почти как «чёрный» у «Кино»). Очень поздний во всём Марк (а много ли евреев становились рок-звёздами такой величины?) познал и смерть на сцене, то есть почти live fast, die young, если начинать отсчёт от альбомов именно.
Верно, там есть и ночь, и дорожные огоньки, и мотели с криминалом, и сигары с похмельем, всё очень по-буковски американское: если внутри звучания рок-группы имеется заветное пространство, там можно поселиться дополнительным смыслам и ассоциациям, а это и есть сверхзадача саунда, где текст и голос — только инструменты, равные саксу и барабанам. Отсутствие электрогитарного драйва, то есть «песка», позволило Марку «Песочному человеку» овладевать «на чистяке» (как выражался Олди из «КОТа») грёзами слушателей. Спокойный и хмурый его голос курильщика — уводил… И начинали звучать логично даже фамилии музыкантов — Конвэй (почти конвой — но добрый, где слышится «путь»). Произносить имя группы научил меня случайно рыжий студент-акселерат, тогда помогавший Виктору Анпилову наполнять сайт его партии — работавший под ником Слободан. Он так смешно и откровенно сказал разок это «морфАйн», что я понял — группу слушает весь РГГУ, раз и до политоты дошло…
Добавлю: при всём континентально-американском, спокойствие и стильная динамика этих песен воспринимается вполне… по-русски! Какая-то диалектическая тут лежит особенность: чем более американское, тем русскоязычному понятнее. И потому, даже ироничный порой, Марк звучал для нас куда серьёзнее и трагичнее тех, с кем сравнивали его голос — а ни Тома Уэйтса, ни напрашивающегося тут Ника Кейва я никогда не понимал и потому не слушал. Могу сравнить вокальную ауру Марка с магнетизмом Джима Моррисона или альбомами 90-х же годов его горячей поклонницы, ныне здравствующей Патти Смит. Она там тоже пела про «летних каннибалов»…
Увидел группу на ТВ я лишь раз — кажется, в «Бивисе и Баттхеде». Как они там оказались — не помню, равно как и причин для смеха. Даже там они выглядели достойно, оригинально (это был клип).
Будучи добрым и отзывчивым коллекционеромеломаном, я редко отказывал в выдаче дисков гостям. Так вот: «Морфайн» у меня стащили весь, подчистую. Что говорит о востребованности. Но и стащили-то его в нулевых, с тех пор — ни слуху. Так что спасибо за напоминание! Надо восполнить…
Д.Ч.
