Автор: 29 сентября родился выдающийся советский писатель и духовный борец Николай Островский. В числе первостепенно ненужных капиталистической России, как предельно в противоположную сторону политизированный литератор, он стал в 90-х годах аутсайдером и фигурой умолчания. Как и Владимир Маяковский, крепчайшим и боевым своим словом связавший литературную судьбу с большевизмом, с коммунистической партией, Островский вместе с героизмом первого поколения «рождённых революцией» выпал из школьных и экскурсионных программ.
Ну, о том, как и почему капиталистическая власть уже в мэрство Собянина (точно так же, как редакционное помещение нашей газеты) уничтожила музей Маяковского в 2013-м — мы писали, и не раз, с фотографиями и аргументами. Ноль реакции реакционеров в столичной власти, в Депкульте, а равно и Минкульте РФ (больше озабоченного изъятием «вредных» книг из библиотек). Воз и ныне там. Сейчас — о музее Островского на улице Горького поговорим…
«Слабость» Островского оказалась в повествовании о собственном жизненном пути, о юности, отданной новорожденному советскому народу, ставшему правящим в СССР рабочему классу. А кому нужен идейный борец за обобществление средств производства в годину приватизационного, залогово-аукционного дележа социалистической собственности? Кому нужен проповедующий своим примером требовательный альтруизм коммунист, когда реванш берёт принцип «своя рубашка ближе к телу», а первые плоды приватизации только начинают греть социальных паразитов (его словами — «гадьё спекулянтское»), захвативших власть на островках его Советской родины?
Вопросы это весьма неприятные как ельцинскому, так и путинскому поколению обитателей геленджикских поместий (прасковеевских гундяевских виноградников и «апарт-отелей»), Рублёвки и Ново-Огарёвки… Музей Островского в Москве в конце 90-х и начале 00-х почти не посещали, он был на грани закрытия: зачем государству буржуев (тех, с кем беспощадно боролся Островский) этот штат работниц, экскурсоводов, эти экспонаты, эта героика?.. Вот в те хмурые дни я и наведался туда по совету Светланы Соломоновны Левитиной, демократки первой волны — как директор аналогичного пространства в том же районе (Движения «Ф»), она дружила с начальством музея. Выяснилось, что лужковская советница «по культурке» Швецова хотела квартиру-музей «подвинуть» и перепрофилировать, по сути сделав лишь комнаткой музея «Преодоление».
Да-да, товарищи! Чинуши лужковского поколения планировали Николая Островского низвести до статуса умного и полезного инвалида, успешно описавшего «свою борьбу» с прогрессирующим недугом (только свою, не коллективную), а вот это всё из «Как закалялась сталь» — про новое общество, про необходимость отапливать зимний Киев и пожертвование собственным теплом и здоровьем во имя общегородского тепла, хотели взять в скобки. Кстати, отчасти это начинание было реализовано, дополнительную табличку на Тверской привесили — слово «преодоление» там было. Хотели по-модному, по-западному преобразовать музей в «пространство толерантности к людям с ограниченными возможностями» — сделали пандус для подъёма инвалидных колясок, едва ли не первым среди музеев в этом плане стал музей Островского обустроен…
Так вот: музейные бабушки того самого советского поколения, на котором поныне всё держится, позже попросили меня придумать им политическое мероприятие, которое бы привлекло внимание городских и федеральных властей к музею. Поскольку период был для меня переходный, я уже знался и с персонами из ЦК КПРФ, и идея на день рождения Островского пригласить Зюганова сотоварищи очень бабушкам понравилась. Однако период был переходным не для меня одного, за планирование вечера этого взялись «умелые» мужи — в частности главред одной из газет КПРФ «Правда столицы» Пономарёв.
И «переходность» выразилась в одной постановочной сценке, где я в будёновке (тему эту Зю взял на вооружение — его уличное фото в будёновке знаменито) выбегал с произвольным монологом, — таким образом соблюдалось и лакейство внутри ЦК, так Пономарёв служил начальству. Зю даже попросил повторить на бис абзац «мы — советские почвенники». Режиссёр из пожилого Пономарёва был так себе, как и актёр из меня, но в целом вечер удался — облагородило его присутствие кубинских товарищей, которых я же и позвал вместе с телерепортёрами. Солидный, с убедительной статистикой доклад об успехах кубинской науки, медицины и образования сделал курировавший тогда сайт КПРФ.ру член ЦК Олег Анатольевич Куликов. Мероприятие подняло статус музея до международного, швецовская принудительная оптимизация-пертурбация его миновала, а комсомольские экскурсии по линии КПРФ туда с тех пор не иссякают.
Возвращать Николая Островского в пантеон выдающихся отечественных литераторов и героев было в боевых нулевых непросто (но даже «НГ-EXlibris» был на нашей стороне, в шаргуновской полосе «Свежая кровь»): в силу регрессных классовых сдвигов, совсем другие исторические персонажи выходили на первый план. Монархическая реставрация заполняла нравственные пустоты надстройки с закономерностью физических процессов…
Если этим, как Островский, украинским комсомольцам-альтруистам, жизни своей и чужой не щадившим, не удалось вековое без малого строительство коммунизма — наверное, зря и царизм-то ранее, в феврале 1917-го дворцовые либералы и питерские рабочие свергали? Ах они, сволочи, большевики-то — и царя-батюшку «нашего», и детушек его умучили, безбожники!.. Не дали Колчаку перехватить «знамя» реставрации прежних порядков в России, а то ведь как бы все зажили-то славно при буржуях, попах да малиновых звонах…
Безродный Островский и родовитый Романов
Конечно, в противопоставлении царя-Николя Николаю-комсомольцу есть зёрнышко не выдавленных (по капле, по Горькому) холопства и хамства, что через реставрацию частной собственности возрождалось попутно становлению капитала в России. Ибо сколько гибло в Гражданской семей «безродных», крестьян — известно, и именно Колчак ввёл показательные казни в сёлах, противостоящих мобилизации в ряды беляков… Но этих тысяч нынешним плакальщикам 21-го века по Романовым — не жалко. Ибо — одно дело Царь, помазанник божий, и его «кровинушки», другое — его подданные (откуда часто родом плакальщики). Тут бесполезны рациональные аргументы, вера в мудрого-справедливого царя, как и в бога — иррациональна.
Помните музейчик в Ливадии с бюстиком Николая Вторыя, который замироточил у депутатки Натальи Поклонской? Государственная политика! Это было уже в десятых годах, а в нулевых — только начиналась ползучая, плавная реабилитация царизма (остановить которую не мог даже подрыв первого, частного памятничка Николя в Мытищах, совершённого комсомольцами как раз). И где отступала комсомольская героика — непременно наступал царизм. Извлекли из казачьего сословия «героев», желавших гибнуть за царя (мало им о том «героизме» рассказал Шолохов в «Тихом Доне»?), провели на государственном уровне реабилитацию Империалистической войны, понаставили монументов, которые в СССР могли привидеться разве что Шафаревичу или Солженицыну. Ну, а если и это была «война за отечество», а не за интересы отечественного (а часто и союзников по Антанте) капитала, так значит и царь-воитель, которого потом, по итогам этой бессмысленной войны «умучили» большевики — святой и герой! Надо поставить его равновеликим Георгию Жукову возле бывшего аспидско-большевистского Штаба сухопутных войск РККА на Фрунзенской набережной.
Чего ради сражался Фрунзе и Красная Армия, вытесняя «своих» беляков и французских интервентов из Крыма?
Даже топонимика советская, словно иммунитет, не принимает этой пошлой социал-регрессной эклектики. Но пустоты постепенно заполняются «во славу Империи». И если надо было доказывать актуальность автобиографической прозы Островского — непременно в нулевых вспоминали КНР, где был снят свой сериал по его произведению. Ибо иностранное у нас всегда в почёте, а «что имеем не храним»…
Однако сравним судьбы двух Николаев.
Царь швырял в топку Империалистической миллионы чужих жизней, блюдя «верность союзническому долгу», сам при этом вкушая все блага комфортной жизни, ни в чём себе и семье не отказывая. Островский пожертвовал своим молодым крепким здоровьем ради того, чтобы в зимнем Киеве было тепло у сотен тысяч горожан.
Кстати, многие забыли, кем работал Островский до того, как вместе с товарищами строил ту фатальную для него узкоколейку. В 2008-м волею литературно-политической судьбы я провёл сутки в холодном КПЗ в здании Соломенского РОВД, где работал комсомолец-герой. Да, он по комсомольской путёвке побыл чекистом и только потом стал «стройотрядовцем» (наверное, первым в истории ВЛКСМ). И такие парни имели право, а главное — заработанный авторитет, — наводить порядок в обществе! Они же это общество отапливали жаром своей неуёмной крови, теплом видимости им этого общества преобразованным, в светлом будущем, откуда до космоса и новых социалистических стран — рукой подать…
Да, его памятники и в Киеве уничтожили, причём уже после начала войны, которая, как «настоящая декоммунизация», стала поводом для монументальной боротьбы с «русским имперством» (знал бы украинский интернационалист и будущий москвич Островский все эти абсурдные сплетения постсоветских смыслов!)… Но нам ли сейчас на фоне рукотворных руин жилых домов и Института кардиологии упрекать в этом вандализме киевлян?
Единство республик советских скреплялось героизмом убеждённых коммунистов — совсем молодых людей, тинэйджеров, как сейчас бы сказали, — Советская власть пришла на Украину не так легко, как в ту же Москву. Однако по-ленински тотальная национализация средств производства (за малыми исключениями — завод МакКормика в Люберцах, например) не оставляла никаких шансов капиталу, и жертвы комсомольцев, а так же эсэров в борьбе а советизацию Украины, были не напрасны. Они все были потом монументально и литературно многократно воспеты благодарным советским народом. Сейчас же то братство народов претерпевает предсмертные конвульсии, вместо него торжествует местечковый, островковый шовинизм — потому что народы вновь над собой воздвигли власть капитала, которому выгодно истребление пролетариата, а заодно пролетарского интернационализма в этой войне. Это укрепляет его власть, его авторитет «дома» (хотя он-то, капитал — предельно космополитичен).
Но прикрыть эту шизоватую идеологическую эклектику Островским одновременно с Николаем Вторым — никак не выйдет, как бы ни пыжились придворные умы. Потому что не настолько оболванено студенчество и рабочий класс внутри физически вымирающего, но всё ещё советского умом народа. И тут по смыслам всё же выбор очевиден. Не за царём, в героизацию которого вбуханы государством миллиарды, а за «безродным» Островским будущее.
В качестве нашего эксклюзива — стихи, написанные украинцем Панченко после смерти писателя в 1936-м году, вышедшие уже в 1937-м, видимо, к его дню рождения. Отметим, что в них отразился будораживший советские умы Военно-фашистский заговор, вскрывшийся в мае 1937-го. А в планах того блицкрига, который изнутри должен был поддержать Тухачевский (его подробно описавший в «чистухе» на 140 страниц), как раз был раздел Украины, о коем ныне мечтают отечественные фашики вместе с европейскими (коих привозят на питерские форумы)…
Д.Ч.
Павел ПАНЧЕНКО "НИКОЛАЮ ОСТРОВСКОМУ - ПАВЛУ КОРЧАГИНУ" Пашка! Корчагин! Ты что же, родной, Не перекинешься словом со мной, Руку не стиснешь горячей своей - Той, что клинком прославляла друзей? Помнишь Котовского? Милый Павло, Рано твоё опустело седло! Пан, что осколком в тебя угодил, Снова гармату свою зарядил. Режут фашисты заране еë - Мать Украину, дыханье твоë! Дом свой заране возводят в степи. Им домовину свою уступи! Вслушайся в завтра - ты слышишь трубу: Дальний горнист возвещает борьбу. Гей, на лихого коня поутру! Жизнь молодая, звени на ветру! Павлик, не ты ли на этом коне В голос кричишь, проносясь по стране? "Эх, до чего же ты, ветер, хорош! Ладную песню ты, ветер, поёшь! Вот, если гады не свалят в бою, Я не такую ещё запою! Вылита будет из счастья она, В ней прошумит золотая страна. В ней прошумит молодая любовь Неумирающих, верных сынов: Пусть мы и слепли, сквозь бурю пройдя, Всё ж мы глядели глазами вождя". Пашка! Вся жизнь твоя - песня о нëм, Что закалил нас бессмертным огнём. Вот она - славой шумит над страной. Дай же мне руку! Вставай же, родной! Журнал "Молодая гвардия". 1937 год
