Автор: Всю ночь в мои окна нещадно колотил дождь, чередуя барабанные удары со звуками льющейся бурными потоками воды, и бился ветер. Временами я просыпался от грома, который, казалось, раскалывал воздух прямо над моей головой, и сквозь сон тяжело прислушивался к бушующей непогоде, ожидая, что ветер выдавит в рамах стёкла и запустит холодные струи сначала на подоконник, а потом и ко мне в постель. Но всё обошлось, и утром сияло солнце.
Чистейшей голубизны небо, освобождённое от груза и без единого облачка, дивно сверкало в вышине. Летнее марево, столь привычное для влажного морского климата Шаньдуня, растаяло, воздух был по-утреннему свеж и невинен, дома стояли мокрые и поэтому казались тёмными, а по дорожкам и тротуарам ещё текли прозрачные ручейки. Несколько китайских женщин, выбежавших из своих квартир в пижамных костюмах и с босыми ногами, разложили в лужах оконные сетки и принялись тереть их щётками, что-то громко и весело крича друг другу.
Стояла середина сентября, но на улице было по-прежнему пёстро и зелено: частые кусты, тополя и густые платаны, трава и многочисленные яркие клумбы словно и не собирались прощаться с летом, бодрая окраска растений оставалась ровной, нигде не виднелось признаков осени, ни в чём не чувствовалось увядания. Тем более неожиданным показалось мне то, что я увидел, выглянув утром в окно. Два дерева хурмы, ещё вчера покрытые зеленью, сегодня оказались голыми! Лишь на одном из них, широком и раскидистом, жалко болтались несколько зелёных, незрелых плодов…
Двор наш образуют четыре одиннадцатиэтажных, в один подъезд, дома. В центре – два полукруга лужаек, разделённых серебристой асфальтовой дорожкой, словно два огромных, зелёных подиума, придуманных с единственной целью, чтобы на них взгромоздились две прекрасные ели, верхушки которых торчат на уровне четвёртого этажа, как раз напротив меня. Их присутствие прибавляет двору весьма торжественный, немного строгий вид. Густые ветви, прогибаясь до самой земли, чуть-чуть не дотягиваются до растущих на краю лужаек роз.
Перед каждым домом — небольшая полянка произвольной формы, подчёркнутая бордюром из фиолетовых цветов, здесь красуются жёсткие, с чернильным оттенком кусты, постриженные в виде шаров — того и гляди, покатятся от ветра! — магнолии и кипарисы. Справа от двора виднеется тенистая платановая аллея, а за ней кусочек моря…
Великолепная картина! Но всё же, два дерева хурмы, растущие у нашего подъезда, всегда казались мне особенно прекрасными, возможно, потому что напоминали парочку влюблённых. Одно из них имело пышную, сарафаном, листву, другое было узким и прямым, как свечка, и ветки его, словно пламя, тянулись вверх. Всё лето деревья шумели, сверкая на солнце глянцем плотных листьев, стараясь дотянуться друг до друга, или замирали, изнывая от зноя и духоты, а с наступлением осени хоть и погрустнели немного, но всё ещё сохраняли некоторую оживленность в облике…
Каково же было моё удивление, когда вместо роскошно одетых деревьев, я увидел два чёрных от дождя ствола, с нелепо торчащими во все стороны голыми ветвями! Всё вокруг зеленело и радовалось выступающему солнцу, а они уныло покачивали кончиками ветвей, беспомощные и жалкие, словно пытались о чём-то пошептаться. Я впервые заметил натянутую между ними крепкую бельевую верёвку! Обхватывая первое дерево, она тянулась ко второму, а от него — к фонарному столбу, с бойким видом торчащему перед входом в подъезд, обвивала его грубым узлом и возвращалась назад, к первому дереву, образуя на своём пути чёткий, правильный треугольник.
Фонарь, как щёголь в чёрном пиджачке, в сбившейся набекрень шляпке-плафоне, насмешливо рассматривал стоящую перед ним парочку, изображая своё презрение к ней. И, хотя все они были связаны одной верёвкой, казалось, что именно он был более свободен, таким уверенным и наглым был весь его вид. Дерево с зелёными плодами разводило корявые ветви в стороны, обескураженное открывшейся тайной, а то, что было похоже на свечку, удивлённо тянулось к небу.
«Вот так треугольник!..» — подумал я и вспомнил историю, рассказанную как-то, за кружкой пива, моим товарищем, тридцатипятилетним холостяком моложе меня на десять лет, человеком, в котором угадывались пылкость чувств и романтичность мыслей, выражавшиеся в сочинительстве грустных стихотворений о природе. Он рассказал историю просто так, под настроение, сидя вместе со мной на открытой террасе ресторана. В небе стояла полная Луна, в нескольких метрах от нас тихо плескалось море, и приятель сказал, проводив глазами стройную китаянку, прошедшую мимо нашего столика к бару:
—Знаешь, я когда-то сделал несчастной одну девушку… Очень хорошую.
— Ну, дело нехитрое! — пошутил я, имея в виду его славу сердцееда. Внешность моего знакомого очень нравилась женщинам — смуглое лицо, чернявые усы, жгучие глаза.
— Нет, по-настоящему несчастной. Можно сказать, я загубил её жизнь. Там вышел роман, в котором я сыграл отрицательную роль.
— Самокритика? Это уже интересно! — гнул я своё, недоверчиво усмехаясь, но уже приготовившись слушать.
— Первая любовь, как ни странно… — не обращая внимания на мою издёвку, сказал приятель и начал рассказ…
– Дело было в девяносто втором, в одном из среднеазиатских городов, куда меня забросила журналистика. Я был молод, беззаботен. Невысокий, но накачанный в плечах, нарочитая лихость в движениях и подчёркнутая непринуждённость в общении, этакая лёгкая небрежность в одежде. Что ещё нужно? Носил шёлковые рубашки с короткими рукавами, меняя их два раза на дню, по причине жаркого лета, и свободные брюки из хлопка. Не боялся женщин, зная, что нравлюсь им. Это знание прибавляло каплю нахальства моему поведению с ними.
С Варварой мы познакомились за городом, в компании общих друзей, с которыми я встречался нечасто, зимой перед праздниками у кого-нибудь на квартире, и летом на природе, в одном из горных ущелий, в общем, – от случая к случаю. Тогда мы выехали на шашлыки. Людей было много, я не сразу заметил её. Направился к группе девушек, играющих в волейбол, и вдруг увидел, как она схватила мяч, высоко подпрыгнув, и теперь смеялась, довольная собой. Хохотала громко, заливисто, слегка приседая и закидывая голову набок, будто хотела посмотреть на свои пятки. Её плечи тряслись, грудь мелко дрожала, она так сильно отклонялась назад, что я испугался, вдруг упадёт?
На ней были узкие шорты с огромным ремнём на бёдрах, футболка и лёгкие спортивные туфли сиреневого цвета. Одежда липла к её загорелой, рослой фигуре, повторяя малейший изгиб тела и подчёркивая золотистый цвет её кожи, до которой мне сразу захотелось дотронуться. Повязка, того же цвета, что и туфли, туго обхватывала голову Варвары, укрощая копну медных волос, прямых, разлетающихся во все стороны. «Пожар!» — подумал я восторженно.
Она устояла, но мяч из рук выронила. Мне удалось подхватить его и отправить резким, коротким пасом назад. Варвара поймала, взглянула в мои глаза и перестала смеяться, разглядывая, как я медленно, танцующей походкой, приближаюсь к ней. Можешь представить, что я почувствовал при виде её рыжеватых бровей, почти сходившихся на переносице, серых глаз, блестевших от навернувшихся слёз и смотревших на меня с нескрываемым любопытством, вызывающе. При виде губ! Накрашенные помадой, которая немного растеклась от жары, они были как две половинки перезрелой сливы.
Через минуту мы играли вдвоём, прыгая по кочкам, тяжело дыша, забыв про шашлык, и про общество на лужайке. Что есть силы, мы лупили по мячу, соревнуясь друг с другом, проверяя, кто сдастся первым, а через пятнадцать минут уже сидели у горного ручья, куда с восторгом убежали вслед за покатившимся мячом. Мы опустились на тёплый валун. Поймав её руки, я стал жадно перебирать горячие пальцы Варвары, заглядывая ей в глаза. Попытался снять с головы повязку, чтобы погладить волосы, но она слабо отклонилась и, быстро-быстро, жарко и доверчиво зашептала, торопясь сказать как можно скорее всё, что хотела сказать, пока никто не обнаружил нас:
— Нет, дорогой, послушай, так нельзя. У меня ведь муж, просто сегодня его здесь нет, но – он есть. И так нельзя, нас могут увидеть, рассказать… нет, нет, это нехорошо, так сразу…И ты ведь, кажется младше меня? Мне – тридцать.
— Да, да, на пять лет, — таким же страстным шёпотом отвечал я и сильнее тискал её пальцы. Я весь горел, испытывая страшное возбуждение от близости голых коленок Варвары и особенно её дрожащих губ, которые мне хотелось укусить. Мы почувствовали неотвратимость нашего романа. Одновременно. Каждый думал лишь о том, как всё устроить. Горный ручей иногда обжигал нас колючими брызгами, намочив одежду и обувь, но мы этого не замечали, как не замечали того, что нас давно ищут.
Приятель помолчал, видимо, переживая то, давнее, настроение, а я перестал улыбаться – из уважения к его истории, в которой увидел неподдельную искренность чувств.
— Так вот, — продолжил он, — после пикника мы стали встречаться почти у всех на виду, отбросив в сторону приличия, будто нарочно рисуясь перед всеми нашими знакомыми, и муж Варвары узнал очень скоро. Это был невероятно спокойный, вальяжной наружности, мужчина, лет тридцати двух. Высокий, круглый, с брюшком, начинающий лысеть, в очках и с мясистым подбородком, он был очень добр и жену свою, видимо, любил. Я не знал, что происходило между ними, и что объяснила ему Варвара, но принял как должное, когда однажды она познакомила нас.
Встретившись в кафе, мы пожали друг другу руки, посмотрели друг другу в глаза, словно были друзьями, а потом выпили по кружке пива, прежде старательно сдув с него пену. Мне не пришло в голову подумать, почему я должен был с ним знакомиться, и уж, тем более, пить пиво. Рядом находилась Варвара, такая обольстительная в своём лиловом, — это был её любимый цвет, – узком, до щиколоток, платье. Она всем руководила, без остатка забирая моё внимание, поэтому естественно, я доверялся ей и ни о ком, кроме неё, не думал. Не мог ни на кого смотреть, и вообще, ничего, казалось, не соображал. Я был влюблён, жаден и циничен.
Муж Варвары жалко смотрел на нас круглыми, как у пса, глазами, и старался бодриться. Предпринимая попытки завести со мной разговор, он несколько раз переспрашивал, чем я зарабатываю на жизнь, где живу, но, ничего не добившись, замолчал и стал беспомощно смотреть на жену. Варвара провела по его лысине кончиками пальцев, с лиловыми ногтями, которые я так любил целовать, и мягко, с упрёком, сказала, нажимая на затылок супруга:
—Ты видишь, он невменяем, отстань.
Я и впрямь был невменяем, иначе, как это можно понять, что согласился на роль прилипалы? Наш безумный роман продлился около года. Я, как шальной, носился между редакцией, коммуналкой и домом Варвары, куда перебирался на время отсутствия её мужа, не замечая, что его отлучки становятся чаще и длиннее, и что при наших коротких встречах его глаза всё больше делаются похожими на глаза бездомного, больного пса. Наверное, он ждал, что Варвара образумится, или что я брошу её. Наверное, так бы и случилось, судя по той неровности, которая стала появляться в наших с Варварой отношениях из-за того, что нам не хватало покоя. Но он не дождался.
Одним августовским вечером провожал я Варвару домой после ужина в ресторане, как вдруг начался дождь. Выйдя из автобуса, мы рванули вперёд, забыв про мужа, которому Варвара позвонила, чтобы он встретил её с зонтом.
Занятые собою, мы заскочили, смеясь, на ступеньки, под козырёк у подъезда, и принялись отряхивать друг друга от воды, целуясь и обнимаясь, а муж Варвары, вероятно, бежавший за нами от самой остановки, споткнулся, потрясённый нашим весёлым видом, и замер с зонтом в руках, не имея сил пошевелиться.
Заметив его, мы закричали, жестокие в своей радости, не разжимая объятий: «К нам, к нам! Быстрее!» В ответ на это он шарахнулся в сторону и, бросив зонт на землю, скрылся в глубине темнеющих дворов.
— Ты не поверишь, — прервал рассказ приятель, — но я обрадовался! Вот, думаю, заживём без свидетеля! Право, сколько можно тянуть этот «тройственный союз»! Но Варвара повела себя весьма неожиданным образом.
— Вот она, банальность, выползла наконец наружу. Страсть к чужой жене ни к чему хорошему не приводит, — хмуро заметил я, намекая на романтичность моего приятеля и на женскую непредсказуемость, и попросил:
— Продолжай.
— Да, очень неожиданным… — печально повторил он, вздыхая, между тем, с облегчением.
— Варвара мигом подобрала скомканный зонт, — сказал он, — и застыла, поливаемая дождём, среди двора, а я смотрел на неё и думал, почему она не распрямит зонт? Почему не защитится от холодной воды?.. Муж её пропадал несколько дней, в течение которых Варвара не находила себе места. Побледнела, осунулась, всё время повторяла: «нехорошо, нехорошо, ах, как нехорошо…». Не слушала меня, когда я пытался сказать, что-то вроде того, что — как это удивительно для меня — такое беспокойство, даже странно, пусть решит, кого она же любит, меня или мужа. Варвара не обращала на моё нытьё внимания и звонила друзьям, пытаясь выяснить, не видел ли кто её Михаила.
Он появился на четвёртый день, без очков, с развороченным носом, с разбитыми в кровь губами, заросший щетиной, пахнущий помойкой, чудовищно пьяный и — умора! — под ручку с долговязой дамой, в прозрачной блузке и мятой мини-юбке, которую девица постоянно поправляла в поясе. Сизый нос на испитой физиономии казался грибом без ножки, а красные глаза, подведённые синим карандашом, с ненавистью смотрели на нас.
Михаил подал своей спутнице тапочки, та их надела и прошествовала за ним в комнату, по пути двинув меня в бок треугольным локтем и махнув в сторону одеревеневшей Варвары хвостом пегих, давно не чёсаных волос. Знаешь, если бы Варвара рассмеялась при виде комического зрелища, так, как она умела это делать, — заразительно и нескромно, до слёз, мы бы с ней не расстались и, наверное, могли бы быть счастливыми… Но, — тут приятель впервые за время рассказа взглянул мне в глаза, и я увидел, что он по-прежнему удивляется, вспоминая тот вечер. Приятель продолжил:
— Моя Варвара испугалась. Затрепетав, она начала, вместо хохота, громко и визгливо ругаться… В полном изумлении от происходящего я постоял минут пять, наблюдая, как устраивается Михаил на диване, расстёгивая брюки и снимая с себя рубашку, как по-хозяйски уверенно двигается по комнате его дама, как кривляется в бессильной злобе Варвара, и вышел, оставив троицу за своей спиной. Позже мне передали, что подружка Михаила, так и осталась жить с ним и с его женой в их тесной двухкомнатной квартирке, и что Варвара вскоре, не выдержав такого безобразия, отчаянно запила. Я через полгода уехал из города и уже никогда туда не возвращался… Прошло десять лет, а мне до сих пор тошно. В каждой новой женщине, независимо от того замужем она или нет, я вижу Варвару.
— Ну, и которую из двоих ты имел в виду, сказав, что сделал девушку «несчастной»? Варвару или ту, с лошадиным хвостом? — грубо спросил я, пытаясь пошутить, но приятель, не услышав вопроса, задумчиво прибавил для себя:
— Странно, я даже не помню, чем она занималась. Ясное дело, работала. Может быть, и говорила на этот счёт, но я ничего не слышал. Ничто не имело для меня значения… Её страсть, её любовь ко мне заменяла целый мир.
Глядя на чёрный фонарь под окном, я вспомнил слова моего знакомого и подумал, как часто мы заблуждаемся, принимая внешнюю пылкость за глубину чувств. Впадаем в наивность, лишь бы не замечать очевидного! Полагаем, что можем перешагнуть тайну чужих супружеских отношений, в которые вторгаемся, заранее презирая их. Ослеплённые страстью, забываем о приличиях, не допуская, что наша любовная связь может быть разорвана так же легко, как эта верёвка, на которую выбежавшая из подъезда китаянка принялась развешивать мокрое бельё. Женщина густо набросала на неё полотенца и простыни, и часть верёвки, связывающая фонарь с раскидистым деревом, лопнула ровно посредине. Бельё оказалось в луже…
Мой товарищ ждал, что Варвара покончит с мужем и уйдёт от него, а она и не думала об этом, как не думала вообще – о выборе. Когда же выбор всё же встал перед ней, она предпочла быть униженной, но не счастливой. Её поступок оказался столь неожиданным, что приятель испытал шок, глядя на возлюбленную. Он здорово изумился, увидев, что Варвара без сожаления отринула от себя его любовь, как только поняла, что муж нарушил устроенный ею треугольник.
Окончание истории потрясло бы его меньше, сорви Варвара тапочки с ног дамы и выстави её за дверь, а следом выгони и его, своего любовника! Но она позволила даме пройти, а любовнику остаться. Приятелю ничего не оставалось, кроме как самому выйти из квартиры, распрощавшись с романтическими иллюзиями и преисполнившись негодования. Ещё раз взглянув на голые деревья, я отошёл от окна и сел, наконец, за стол.
Вера СЫТНИК
29 сентября 2011г., май 2013 г.
Сытник Вера Владимировна. Родилась в г. Комсомольск-на-Амуре. Филолог по образованию (ОмГУ). Автор 21 книги прозы и публицистики. Лауреат ряда международных и российских литературных конкурсов, литературной премии журнала «Берега» (Калининград, 2024) и журнала «Сура» (Пенза, 2023). Публиковалась в роман-газете, журналах «Берега» (Калининград), «Нижний Новгород», «Север» (Петрозаводск), «Южная звезда» (Ставрополь), «Новая скала» (Крым), «Проспект» (Москва), «ЛитОгранка» (Новокузнецк), «Православная радуга» (Самара), «Невский альманах» и «На русских просторах» (С.-Петербург), "Новый Ренессанс" (Германия), постоянный автор общероссийской газеты «Завалинка» (Северодвинск). 14 лет провела в Китае, где преподавала русский язык.
Сам сюжет прописан очень детально. Однако не хватает примет времени, а также объяснения поведения героев (может, экономические реалии повлияли на их выбор).