Середина девяностых годов. Лето. Солнечное утро. Стою на бульваре Строителей около табачного киоска (тогда я ещё курил), смотрю, есть ли «БТ» в твёрдой пачке. Слышу сзади робкий детский голос: «дяденька, дяденька…»
Оборачиваюсь. Вижу мальчика лет 12. Вопросительно гляжу на него. Он ловит мой взгляд, смотрит мне в самую душу глазами с застывшим в них отчаяньем. И говорит: «Купите мне булку хлеба».
Сердце мое пронзает стальная игла, твердь передо мной разверзается, из бездны на мгновение появляется сатана, похожий одновременно на чубайса и гайдара, показывает язык и исчезает. Я говорю мальчику, махнув рукой в сторону кафетерия, что метрах в пятидесяти: «Пойдём, я тебя накормлю».
«Нет, — отвечает мальчик, — если я через десять минут не принесу булку хлеба, они могут меня побить».
Выяснилось, что они – это мама и её сожитель дядя Вова. Они сейчас пьют. Мальчика послали за хлебом. А денег не дали.
«За 10 минут мы управимся, пошли».
«Пошли», — согласился мальчик.
В кафетерии было пусто. На прилавке, рядом с кассиршей, стоял готовый комплекс из трёх блюд. Сели за стол. Мальчишка проглотил этот комплекс за пять минут. Я посмотрел в его глаза: отчаянье продолжало в них жить.
И вдруг он заговорил. Жарким шёпотом. Шёпотом, чтобы не слышали кассирша и техничка, шныряющая со шваброй между столиками.
«Сдайте меня в детдом!» — шептал мальчик. Схватив своими глазами с застывшим отчаяньем мой взгляд, он ни на секунду не отпускал его.
«Сдайте меня! Вы же хороший дяденька, я вижу, вы сможете! Я не хочу туда – к маме, к дяде Вове, я не хочу к ним! Сдайте меня! Пойдёмте прямо сейчас! Прямо сейчас пойдёмте!..»
Боже, что он делал с моей душой! Он вытащил её из меня. Вывернул наизнанку. И, держа в своих детских руках, кричал в неё. Шёпотом. Кричал.
Я прервал его монолог: «Мне проще набить морду твоему дяде Вове, чем сдать тебя в детдом».
«Он не мой дядя Вова, он мамин», — сказал мальчик и замолк, ушёл в себя.
«Давай поступим так. Ведь быстро ничего не делается. Сегодня я попытаюсь узнать, как можно тебе помочь, а завтра позвоню тебе, и мы с тобой…»
«У нас нет телефона», — прервал мальчик. Договорились, что он сам позвонит мне, из автомата или от знакомых.
Я записал ему номера своих телефонов – домашнего и служебного, мобильников тогда ещё не было. Для себя записал его имя и фамилию (фамилию здесь несколько изменю, пусть он будет Саша Кондратьев), возраст, домашний адрес. Тут же в кафетерии купил булку хлеба, предложил немного денег. От денег Саша отказался: «Всё равно они отберут».
Вечером я позвонил знакомому директору одного из интернатов. И узнал, как всё непросто делается, как много документов надо оформить. А летом, когда все интернатские разъезжаются по домам, и в общежитии интерната остаются только те, кому совсем некуда идти, заселение новенького возможно только в порядке исключения. А без пакета оформленных документов – вообще невозможно.
А мне как раз надо было без пакета: вдруг Саша завтра позвонит и повторит свою жуткую просьбу про детдом…
Уломал я директора, в качестве аргумента выдвинув соображение, что летом система образования, в которую входит его интернат, отдыхает, и никто его проверять не будет, что, впрочем, он знал не хуже меня.
«Приводи его. Поселю. Но знай, что ты толкаешь меня на должностное преступление… В случае чего — будешь меня защищать всем авторитетом Союза писателей».
«Буду», — ответил я. На том и порешили.
Саша не позвонил. Ни завтра, ни послезавтра. Ни через неделю. На душе было муторно. Я сходил по записанному адресу и узнал, что никакой Саша Кондратьев по этому адресу не живёт и никогда не жил.
Жизнь крутилась колесом, дни мелькали. Я забыл про Сашу. А в середине октября мне позвонил директор интерната: «Твой Саша Кондратьев у нас».
«Как у вас? Почему же он мне не позвонил? Я же к нему домой ходил – он там не живёт…»
«Листок с твоими телефонами у него дома отобрали, в карманах рылись в поисках денег, нашли листок – порвали, выкинули… Домашний адрес… ты же обещал дяде Вове морду набить, вот он и дал тебе неправильный адрес… Оформление его к нам соседи инициировали. Он у нас с конца августа. Я вчера с ним разговаривал. Вообще-то я с каждым воспитанником не общаюсь – руки не доходят. А Саша в библиотеке книгу твою увидел, в ней – твоя фотография, он сказал библиотекарше, что знаком с тобой. Она мне сразу же донесла. Ты придёшь к нему?».
«Приду».
На следующий день, собрав пакет с фруктами, колбасой, сардельками, поехал в интернат. Саша жил в комнате с тремя такими же 12-летними мальчишками. Поздоровавшись со мной, они деликатно ушли из комнаты.
Саша явно обрадовался моему приезду. Но тут же как-то сник. И снова как летом, поймал мой взгляд, и беспощадно посмотрел мне в душу. Изморозь отчаянья в его глазах ничуть не уменьшилась.
«Иосиф Абдурахманович, — с трудом выговорил он мое отчество, — я хочу домой. К маме. И в школу, в которой учился».
Опять стальная игла пронзила сердце, пол интернатской общаги исчез, обнажив бездну, и снова из бездны возникла инфернальная морда чубасо-гайдаро-сатаны и показала язык.
«А как же дядя Вова?»
«Он ушёл».
Я тут же помчался к директору, сказав Саше, чтоб он ждал меня. Директор глядел на меня скептически-сочувственно, произнося свой монолог.
«Ты знаешь, они все хотят домой. Сначала они хотят уйти из дома, а потом – домой. И если мы будем выполнять все их прихоти, мы развалим систему поддержки таких вот социально незащищенных детей. А в конкретном случае всё ещё хуже. Сашину мать скоро лишат родительских прав, дело уже подготовлено и ждёт судебного решения. И придётся твоему Саше отсюда в детский дом переселяться. Потому что здесь могут жить и учиться только те, у кого хоть какие-то родители есть. А если нет или лишены прав – ребёнка в детдом. Ну, год я его, конечно, продержу. А на следующий год – не знаю…».
Вернувшись в Сашину комнату, я не знал, что ему сказать и как глядеть в его глаза. Но он, похоже, всё и так понял. И ни о чём меня не спросил. Кроме одного: «Вы будете ко мне приходить»?
«Конечно, буду», — ответил я.
И не пришёл. Ни разу. Никогда.
Вихрь жизни нес меня, колесо дел крутилось. Визит к Саше я откладывал, откладывал, откладывал…
И забыл. Совсем забыл. А сегодня, через много лет, вспомнил.
В интернете, как всегда случайно (искал одно – нашёл другое), пытаясь вычислить всех исполнителей песни о Маленьком принце, наткнулся на цитату: «Люди забыли эту истину, — сказал Лис. — Но ты не должен её забывать. Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили…». Наткнулся – и в сердце вошла старая, из девяностых годов, стальная игла: Саша!..
Я не выполнил завет Лиса.
Не выполнил, не выполнил, не выполнил…
Иосиф КУРАЛОВ
Фото Дмитрия Чёрного
(Днепропетровск, 2012, фрагмент фонтана «Планета Маленького принца»)
Куралов, это даже хуже чем слюнявые рассказы Юрия Нагибина. Черный, вы меня разочаровали…
а чем очаровал? 😉 Нагибин — уже неплохое сравнение. как говорил один умный и талантливый человек — «было б хуже, если бы это было ни на что не похоже» ))
Арсений, на Ваш взгляд «покакать на ближнего» это вообще в русской традиции? Или просто это Ваш стиль оценки чужого творчества?