Автор: Ренат Харис (Харисов Ренат Магсумович) – Народный поэт Татарстана, автор более сорока книг на татарском, русском, английском, башкирском и чувашском языках. Родился 6 мая 1941 года в семье сельских учителей. Окончил Казанский государственный педагогический университет. Работал учителем, журналистом, ответственным секретарём Союза писателей Татарстана, заместителем министра культуры, заместителем Председателя Госсовета (Парламента) Татарстана. Им написано около четырёх десятков поэм, часть из которых стала операми, балетами, ораториями, кантатами, теле- и радио-спектаклями. На стихи Хариса композиторами Казани, Москвы, Уфы, Саратова и других городов создано более ста пятидесяти произведений вокального жанра. За создание либретто балета «Сказание о Юсуфе», способствующего развитию традиций национального эпоса в современных условиях диалога культур, Ренату Харису присуждена Государственная премия Российской Федерации за 2005 год. Он также является лауреатом Государственной премии Республики Татарстан имени Габдуллы Тукая, Республиканской премии молодёжи Татарстана имени Мусы Джалиля, заслуженным деятелем искусств Татарстана, заслуженным работником культуры Чувашии и Каракалпакии.
* * * Какая во всём ненадёжность! И бренность какая! Рассыпались камни дорог, что носили Тукая. Урал обмелел. И увязла в скоплении ила та лодка, что прежде Тукая по водам носила. С чего ж Земной шар, что обязан вкруг солнца кружиться, под весом Тукая, как будто сухарь, стал крошиться? Ведь в мире подлунном не может быть лёгких поэтов, поскольку поэты — несут на себе тяжесть света. На Волгу родную Тукай попытался вернуться, надеясь, что камни Казани под ним не прогнутся. Там поднял на плечи Вселенную, и — в то же время земля расступилась под ним, не сдержав это бремя… Но, бросить не в силах просторы, что так хороши, осталась летать над землёй его птица души, которая, к счастью, отныне сиротства не знает и, встретив горячее сердце, гнездо в нём свивает. * * * Волна морская правду говорит, когда стучит в береговой гранит: «Движенье — жизнь. Иначе не бывает. Остановившись, ветер погибает». Но и скала, подставив бок прибою, стократ права, шепчась сама с собою: «Незыблемость — основа бытия! Коль покачнусь — значит, погибну я…» Я и с волной, и со скалой согласен, и довод каждой — мне предельно ясен. Всё противоположное — давно единством мира объединено. * * * Скажите, плохо ль быть монархом? Или советником его? Царём в каком-нибудь Монако (министром — тоже ничего!) Но надо ль гнать войска в дорогу, чтоб у соседа трон украсть? Поэт — он равен ростом Богу, ему смешна мирская власть!.. * * * …Смотрю на реку. А по глади вод — древесный корень медленно плывёт… Кого питал он, когда рос в земле? Какие соки пил в глубинной мгле? Плывёт, качаясь, словно мёртвый зверь, как будто имя, что ничьё теперь: тверди его хоть про себя, хоть вслух — оно мертво, коль с ним расстался дух… Смотрю на реку: то и впрямь — река? Иль то плывут меж берегов — века? Ужель вот так и наши имена, как этот корень, унесёт волна?.. * * * Река течёт себе, не зная, из-за чего окрестный лес порой шумит, себя терзая, словно в него вселился бес. И лес стоит, не понимая жизнь рек, что точат берега — куда по ним к началу мая уходят талые снега? И сам я тоже, тоже, тоже постичь не в силах — ничего. Смотрю на мир — и сердце гложет непониманье тайн его… МУЖСКИЕ СЛЁЗЫ Между камней, из трещинок и пор сочатся воды каплями из гор и падают со скал, точно со щёк, на непросохший каменный лужок. Словно вселилось в гору навсегда большое горе в виде глыбы льда и, избывая боль или позор, который год уж плачет до сих пор… — Коль приглядеться, — усмехнулась гид, — у этих слёз — сугубо женский вид. И, правду молвить, так уже давно мужчинам нашим плакать не дано. — Ты делать вывод, дочка, не спеши, — сказал старик — и гордый, и солидный. — Мужские слёзы льются внутрь души и потому их никому не видно. Но к мужу ночью тихо припади — и ты услышишь, как в его груди, словно цунами иль ночные грозы, стучатся в рёбра потайные слёзы… * * * Строку стиха согнув, как лук тугой, вложил я слово огненной стрелою – чтоб, над землёю пролетев дугой, оно сожгло всё грешное и злое. Ещё момент, я думал, и вокруг – мир завизжит в огне, как угорелый… Но всюду – тихо. И лишь я сам-друг себя сжигаю над страницей белой. * * * Я — дом, в котором нет печи. Стою в завьюженной ночи, до окон снегом весь завален. И нет тепла в покоях спален. Плотнее краски и белил мне иней стёкла залепил. Сквозь них — и солнцу не пробиться! Душа моя — словно темница. Но вдруг — как будто стукнут в дверь иль прокричат в окно: «Ты верь!» — и в щель сквозь иней солнце брызнет… И я — почую жажду жизни. ПРОБУЖДЕНИЕ Кажется, будто в глубинах Земли черти горячий костёр развели, раскочегарили страшный пожар — аж от полей поднимается пар! Чуя тот жар, краснотал покраснел, пот побежал из берёзовых тел. Парень подружку из дома зовёт… (Сердце от жара взорвётся вот-вот!) Так — до заката. И только в ночи пламя стихает в подземной печи. Но и ночами природа не спит — жар тот глубинный ей душу томит. * * * Диск солнца садится в багровый туман. Наверное, завтра начнётся буран. Нам страшно. Не каждый ведь в жизни — герой. Нас пара снежинок пугает порой. Над нашей Отчизной — полгода зима. Снега и морозы нас сводят с ума. До мая метели бушуют во тьме. Как можно привыкнуть к такой кутерьме? Нас за нос кусает свирепый мороз! Нас вьюги с разбега целуют взасос! А мы — в центре белого вихря стоим, за солнцем багровым с восторгом следим… * * * Гонит ветер в небе облака, треплет ивам лиственные косы. «Кто его к нам гнал издалека?» — сам себе я задаю вопросы. Мчат они орлами в небеса, словно птиц, гоня ответов стаю. И в душе, как дивные леса, неземные чувства вырастают. И услышит сердце, а не слух, как придёт ответ из тьмы безгласной: «У всего на свете есть Пастух. Это — Время. Всё ему подвластно…» * * * Вода стоячая — зеркальна и неподвижна с давних пор, её частицы не сверкали, свергаясь вниз с высоких гор. В ней нет желанья мчаться к устью, спеша безудержно вперёд. И, наполняя душу грустью, над ней — дух гнилости плывёт. Она давно болотом стала, в котором жизни гул затих, словно душа, что перестала страдать и плакать за других… * * * Легла на землю мгла тенистая, ни лист не дрогнет, ни трава. Вода и воздух пьют неистово коктейль ночного колдовства. Вода влечёт к себе магически, словно она — гипнотизёр, и ты тревожишься панически, но отвести не можешь взор. Борясь со страхом, ты решаешься и, дождь волос собрав в пучок, идёшь к воде — и погружаешься в блестящий Космоса зрачок. * * * «Снег лежит на полях бел, как мел», — я сказал и вокруг поглядел — там алели снега, словно знамя, а потом посинели внезапно. «Снег синее, как глади озёр», — я сказал и взглянул на простор. Но картина меня огорчила — снег уже был похож на чернила. А лишь солнце ушло на покой — сумрак смазал все краски рукой и ни цвета, ни света не стало, как в душе, что безмерно устала… * * * Дождь осенний воду остудил. Караси зарылись в тёплый ил. Жёлтых листьев яркий хоровод потускнел на фоне серых вод. Подняв брызги, точно капли слёз, ветер весть над озером пронёс, что минуло время для услад и в природе зреет снегопад. Смолкло всё — и лес, и стаи птиц, подойдя к важнейшей из границ. И душе понятна стала вдруг связь с тем миром, что стоит вокруг… БЕЛАЯ ТРЕВОГА Тени белых берёз растворяются в белых снегах. Белый лес чуть дрожит на неверных метельных ногах. В этом белом краю я стою, белым паром дыша, и, как белым туманом, объята тревогой душа. За спиною моей – белый след вьётся белым хвостом. Предо мной – неизвестность расстелена белым листом. Ни путей, ни дорог – всё упрятал в сугробах мороз. Только чёрные чёрточки на вертикалях берёз. За версту от себя вижу белую массу леска, что, как белою тряпкой протёртая в классе доска, сохраняет размытые белые контуры строк, то ли ужас в себе заключавшие, то ли восторг. Лес под снегом таится, укутав рябины, дубы. Он похож на страницу ещё не прочтённой судьбы. Чую, заговор зреет! Колеблется белая тьма! Скоро солнце пригреет – и свергнута будет зима… СЛЕТАЕТ СНЕГ НА ЧЁРНЫЕ ПОЛЯ Слетает снег на чёрные поля, на чёрный лес и чёрную дорогу. Кто там летит, снежинками пыля и сея в мир щемящую тревогу? Кто там спешит, крича: «Посторонись!» – идущих лет колонну обгоняя? То пролетает мимо – наша жизнь, нам на виски снег-седину роняя… СОЛНЦЕ ВЛЮБЛЁННЫХ У влюблённых собственное солнце – то, что называется Луна. Только вечер встанет у оконца – на свиданье манит всех она. И свои чарующие силы, что приливов запускают ход, щедро дарит милым и красивым, что стоят в обнимку у ворот. И взлетают бурными волнами чудо-чувства в сердце у двоих, и, глуша рассудок, как цунами, плещут страсти в душах молодых. На волнах возлюбленных кидает до небес, и выше – до Луны! А оттуда снова низвергает в пенных волн седые буруны. А меж этим взлётом и паденьем есть короткий миг, когда душа пребывает в полном наслажденье и парит над миром, не дыша… ПЕВЧАЯ НОЧЬ Бывает порою, когда мне не спится, я из дому выйду – там ночь, тишина. И вдруг защебечет берёза, как птица, и птицей другой отзовётся сосна. От сонной реки им откликнется ива, и липа свой голос подаст от пруда. И песня ударит мне в сердце счастливо: люби меня, милый… сейчас и всегда… Весь мир превратился в звучащие трели, как травы, растущие из тишины. И, кажется – даже созвездья запели, и звон серебристый полился с луны. Поляны поют… И щебечут деревья… Сам воздух звенит, как фанфары во мгле. И сердце моё отзывается трелью, светясь от любви ко всему на земле. И мир предо мной замирает по струнке, и беды туманом уносятся прочь, когда, как в трёхскатный, таинственный бункер, вхожу я в звучащую певчую ночь… Перевод с татарского Николая ПЕРЕЯСЛОВА
