Автор: Существуют некие денежные надбавки «за выслугу лет». Это материальное поощрение тех, кто верен избранному профессиональному пути, пусть даже не имеет на нём заслуг. За стойкость, за верность, за то что не перековался, не переквалифицировАлся. Есть «полярные» надбавки и коэффициенты (даже для пенсионеров). Но должно быть, на мой взгляд, ещё какое-то специальное награждение — нематериальное, поощряющее внимание к тем, кто верен творческому пути, что начинал на расстоянии от нас в одну небольшую человеческую жизнь, в прошлом веке, у самых истоков. Кто поёт собственные песни на родном языке, всё тем же голосом, когда другие лишаются – кто родины, кто голоса, кто свободы, кто аудитории, кто самого даже желания петь…
В октябре вышел новый альбом группы «Ветер», назван он загадочно «Было – не было». Но не лихое «была – не была!» вспоминается по прослушивании его, а что-то погрустнее, «то ли дождик, то ли снег…». Адресация альбома вынесена в заголовок. Самая трогательная композиция – инструментальная, светло-печальная «Теперь слишком поздно». Группа рождена на закате девяностых, но то, что предшествовало её старту и её собственной истории, безусловно, заслуживает формата ретро-репортажа, погружения, включающего отсебятину «водолаза». Иначе не понять всего исторического ландшафта и романтики, откуда дует «Ветер»!
Год 1982-й, кто-то только в школу пошёл, кто-то – в пионерлагерь уже отправился, в Евпаторию. Вот эта возрастная дистанция, прошу заметить, и стала интригующей (меня) и определяющей для всего дальнейшего заочного и лишь спустя 30 лет (!) очного диалога. В нашей 91-й школе, в краях арбатских Андрей Белов, ученик математического класса оказался, пройдя конкурс, сдав экзамены в старшие классы – а был он с самых окраин, из Гольяново. И поскольку рок-музыкой тогда дышало в школе многое, включая курилку на улице, за спортивным залом – там-то мы и познакомились, разговорились. Белов (школьный пиджак, джинсы, аккуратная, но расстёгнутая рубашечка) оказался барабанщиком — пограмотнее членов моей группы, ещё не имеющей названия. Андрей присоветовал, привёз нам ударника из своей прошлой школы, а потом и сам играл и записывался с нами. Но сейчас не день рождения «Отхода», сейчас о «Бродячем Оркестре».
Группа сразу же возникла как легенда, как пример – образ настоящей «взрослой» жизни, в районах отдалённых, многолюдных. Что-то из кино сюда добавилось, наверное – «Школьный вальс», «А если это любовь?», «Розыгрыш». Новостройки, новостройки – школы, бомбоубежища. Где-то за «Первомайской» был удивительный мир-в-полный-рост, в котором полно инструментов и талантов… В группе играл Белов, и то что он нам включал – и впечатляло, как «зона ближайшего развития», и удивляло некоей битломанской архаичностью (почти не использовались «фузЫ», так называли тогда гитарные примочки).
Глядя с завистью на этих старших товарищей, уже записавших альбом, дающих концерты, мы играли своё – почти на том же звуке, но, как были мы уверены, «потяжелее»! Репетировали то дома, то в актовом зале школы – а у «Бродячего Оркестра» было для репетиций целое бомбоубежище! И это тоже придавало духа времени, героического флёра – ведь в эти же годы в Омске записывал, именно что со звуком, реверберацией «как в бомбоубежище», альбомы «Гражданской Обороны» Егор Летов. Вечно голодные, по-здоровому завистливые, но переполняемые собственными идеями звука и песен, мы слушали в радиорубке Володи Булчукея (нашего доброго первого звукорежиссёра, «человека-моста», объединившего помимо Белова «миры» арбатские и гольяновские) песни «Оркестра», рассматривали фотографии репетиций и концертов – почти с пубертатной неутолимой страстью играть вот так же…
Трудно описать, какой букет ревности, Эдипова комплекса и рок-солидарности в то же время, вырастал в наших воображениях, когда мы слушали в концертном исполнении «Оркестра» битловскую песню (не зная оригинала!) Misery, а тут же за собранным руками Булчукея в корпусе дипломата компьютером Spectrum ZX играли в преферанс, и смеялись: «мИзеры!» (имея в виду термин картёжников «мизЕр» и моего одноклассника Михайлова, прозванного за рост Мизером). Голос другого Андрея, Смирнова, вокалиста, гитариста и автора музыки, – всё время улетал куда-то выше нот, но это подчёркивало юношескую отвязность самого процесса игры. Это был рок! Пусть и не тяжёлый, которым мы тогда буквально питались… Тогда мы все были «мИзерами», только учились дёргать за струны школьных инструментов, и тот же Женя Осин (вокально Андрей к нему ближе всего), вскоре появившийся на экранах ТВ – казался нам незаслуженно популярным попсовым дядькой, хотя старше-то нас был не сильно. О, мы заглядывали в глубины всех стилей и направлений, и год шёл за три в этом самообразовании (чтобы родить нечто выделяющееся на общем пейзаже!).
Лавина рок-музыки безжалостно обрушилась на нас во второй половине 80-х, и понимать её мы пытались, сами играя рок, кто как мог. Следом за той лавиной обрушилось государство. Немногие из мечтателей о мировой славе, о своём месте в рок-энциклопедии, выбрались из-под лавины и обломков с гитарами, и сам факт выживания вызывает уважение. А если продолжили писать и петь – так в кубе уважение. Когда растаяло наносное, мы стали вслушиваться уже без ревности и иронии к тому, что рождалось на струнах архаичных, как нам казалось, гитар. И там обнаружились несомненные, бессмертные хиты – такие, как «Одиночество» (в первой версии – «Новогодняя») на слова Володи Булчукея, который больше тратил времени на нас, чем на приведение своих стихов в песенный вид. Но – обо всём по порядку.
Выступление группы «Ветер» я увидел в 2015-м, в клубе «Алиби», и был ошарашен их инструментальным ростом одновременно с тем, что старые песни «Оркестра» они играют спокойно. Прозвучала песня «Целый мир, погружённый в сон» казавшаяся хитом получше, чем «Ноябрьский дождь» наимоднейших на рубеже 80-90-х Guns’n’Roses: «Я раскинул руки, и бросился вниз, к волне, бегущей ко мне. Поплыл едва касаясь дна, казалось – вот она, моя волна!..»
И вот, уже в новом десятилетии, пока все живы и все дома, добрался я, наконец-то, до автора, лидера, стержня всех этих групп, и проговорил с ним 5 часов к ряду, из которых воспроизвожу лишь немногое.
— Андрей, вспомнишь ли отправной пункт, откуда началось для тебя само-осознание как рок-музыканта?
— Тут важна предыстория, как всё не на пустом месте росло. Пионерлагерь имени Олега Кошевого, Евпатория, лето 1982-го года, мне было десять лет. Наш отряд назывался «Бригантина», форма (пилотки и шорты, для мальчиков и девочек – единая униформа) – цвета морской волны. Лагерь всесоюзный, туда только лучших посылали, десятки городов, сёл. По выходным, начиная с пятницы, на центральном плацу, где утренние линейки проводились, марши под лагерный оркестр, вечером выступал ВИА! На этих выступлениях я не танцевал, не умел – я слушал. И это, особенно звучание колонок, барабанов — было откровение. Среди песен была «Новый поворот», обязательная для танцплощадок того периода, «Машина времени» входила в моду. Тогда-то я, наверное, и понял, что без этого «вещества» не смогу жить дальше – не мог оторваться даже не от музыкантов, а от инструментов, помогал таскать аппарат. Держал это всё в руках, как обрядные атрибуты иного мира. Особенно нравилось таскать «том-бас» (длинный барабан на ножках, — прим. Д.Ч.) можно было поставить на асфальт, по нему постучать.
— Потрясающе! В этом же лагере я был, но в 1987-м, мы «танцевали металл» на этом же плацу вечерами, у бюста Олега Кошевого, только под записи «Европы» и «Скорпионс», ВИА не играла. Что ещё направляло тебя к року?
— Мы были просто пораньше, вот и ВИА откуда. Другое, втягивавшее меня сперва в мир рока – мажоры-одноклассники и их фотокарточки. Перепечатки с обложек пластинок, плохого качества, чёрно-белые – триада KISS, Iron Maiden, Nazareth. И Twisted Sister ещё («Изнурённая сестрёнка» как переводили по-первости). Щекотало внутри, если это тебе перепадало за 20 копеек (столько стоила фотография). Никто из мажоров их не слышал, но все знали. Всё это внешне впечатляло, агитировало. К тому же у меня было, что послушать дома – у отца имелись записанные на улице Горького в звукозаписи пластинки, отдельные песни «Битлз», на мягких таких носителях. В 1979-м году на домашней радиоле обнаружил эти флекси-диски на 78 оборотов (для патефона! у отца был в 1965-м патефон ещё, а к нему дополнительно – коллекция бабин, на которые он записывал всё музыкально интересное, часто с телевизора). Программа была такая на радио «Юность» — «Включите ваши магнитофоны»…
— Это как? Записывали на улице Горького, как нам на кассеты потом в 80-х – что захочешь?
— Да, что имелось в фонотеке, делали копии с пластинки на пластинку. Поэтому когда рассказывают сказки о запретности рока в СССР, я смеюсь. Поколение отца, а это те самые 1960-70-е, когда это всё и появлялось – имело вполне технически обеспеченный доступ к битловским хитам. В моём поколении – тем более не было никаких препятствий и запретов. Не только в выборочном виде – выходили на виниле и «Имэджин» Леннона в 1977-м, по лицензии, и «Назад в СССР» Маккартни, и даже фрагменты «Сержанта Пеппера». Всё было! Это мифы про «железный занавес», который нас от чего-то ограждал – кто хотел, всё доставал. Просто надо было уметь экономить – звукозапись стоила нормально, не дёшево. Не выпей пару раз пива, ещё на чём-то ужмись – и слушай, что тебе хочется. К 13 годам у меня была вспышка-знакомство с «Битлами», как будто бананы из ушей вынули.
— Тебя впечатляли чисто внешне металлисты, но отчего вы сами, в «Бродячем Оркестре» стали играть иное, исторически предыдущее?
— Понимаешь, есть и в роке стержневое, что впечатляет до глубин души, а есть уже второстепенное: все эти риффы, жужжалки… Вот и в «Битлах» (у меня все эти пластинки хранятся, мягкие, которые я от отца перевёз в Гольяново) впечатлял мелодизм в сочетании с ритмическим напором, простота и в то же время красота ясных песен, не о чём-то далёком, о такой же как у нас была, жизни. И тут отпадали любые границы. Я встречал каждую их пластинку, уже в 1980-х которые выходили, как заслуженный дар – «Вечер рабочего дня», сборник «Вкус мёда» стали моими любимейшими записями. А отсюда пошло и своё, «оркестровое».
— Тогда отсюда поподробнее! Ты же не сразу, с 1982-го начал искать парней для создания группы?
— Конечно, не сразу, я был ещё мал, и не вундеркинд в этом плане. Была музыкальная школа, была ответственность, я всё это ненавидел. Но пришло освобождение! Шла в 1986-м году передача «Международная панорама», в которой показали «Битлз», и я, увидев их в движении, понял, что хочу так же. Количество прослушиваний переходило в качество. Шёл мимо универмага «Первомайского» 1 мая 1986-го, а там выставили на продажу тот самый A hard day’s night, я быстро рванул домой, ухватил у мамани 3-50 (столько стоили зарубежные исполнители – Рижская студия грамзаписи, как сейчас помню). Сверху из окна на меня смотрел Виталя Булдаков, спросил: «Чо ты носисся?». «Я по делам бегу» — соврал, мы дружили как соседи дворовые, но музыкального меж нами ещё ничего не было.
— По территориальности группировались. Но что тебя далее подталкивало?
— Была передача «До 16 и старше» — там показали впервые бит-квартет «Секрет», и тогда я точно понял, что мне надо. Мне нужна гитара! Я буду Ленноном, я буду Кшиштофом Кленчоным («Червоны гитары» — прим. Д.Ч.), — но я буду играть на гитаре и петь. Первую гитару в отделе через стенку от грамластинок купили за 23 рубля. Бабушка денег подкинула ещё летом, и купил. Первым нашёл барабанщика, из моих дворовых друзей взял, вместе хулиганили. Весёлый парень, Миня Шишканов. Играть он толком не умел, но очень хотел. Причём и барабанов-то не было, мы собирали установку буквально из коробок и каких-то кастрюль. Сам сконструировал хай-хэт («двухтарелочная звенелка» в просторечье), педаль для «бочки» появилась позже, пионерский барабан. Установка включала только два элемента. Мы назвались Starboys, и к январю 1987 года первую репетиционную базу сделали в подвале между нашими 14-этажками – самозахватом, сделали деревянные настилы, разрисовали стены своим названием, и стали грохотать. Два дня порепетировали – и пришёл наш участковый с группой захвата, Миня получил кирзачом по спине. Накрыли «адский притон». Начались наши мытарства… В школе у нас пытались репетировать – Мишка притащил пять пионерских барабанов, разложил на стульях, и нам так понравилось!
— Как вы друг друга с Мишей слышали? Акустическая гитара же тише пионерского барабана.
— А мы и не слушали особо, рубили такой стихийный гранж. Не было и электрогитар – я в свою первую акустическую купил и поставил «тембр-блок», он стоил порядочно — двадцать пять рублей, в нашем универмаге «Первомайском». Бриджевый и нэковый звукосниматели там были, можно было воткнуть шнур в радиолу, использовать её как усилитель. Струны требовались металлические, жёсткие, играть было сложно – но учился, хотя в музыкальной школе осваивал фортепиано и аккордеон…
— Ничего конкретного не играли, не «Битлз» же?
— Да сплошная импровизация. Третьим, кого в группу я нашёл, был тот самый Виталий Булдаков, из нашей же школы – его внешнее сходство с Полом Маккартни указало, что «это судьба». Купили басовые струны на его акустическую гитару – за это время произошла уценка, тембр-блок стоил уже 12 рублей. Первые репетиции трио, просто в две акустики и с самодельными барабанами, проходили у Витали дома – конечно, соседи такого терпеть не собирались, и мы стали искать какие-то приемлемые для всех варианты. Нам повезло – в нашем районе был клуб «Факел», занимал первый этаж дома-коробки. В нашей 836-й, как её прозвали, «Гольяновской школе рокенролла» (почти мистика — цифры переставить, и получаем 368-ю, где до старших классов учился Андрюша Белов) – мне сказали, что в одном классе, помладше нас, битломан есть. В школьной группе играет – вместе играли учителя и ученики. В ультимативной форме я предложил ему стать у нас гитаристом. Звали его Серёжа Львов (прозвали его Лёвой), он пришёл к нам соло-гитаристом. Первые репетиции полного состава, квартета начались: играли Элвиса Пресли «Мама, всё в порядке», «Привет» группы «Секрет», «Ещё вечерняя заря угасла не совсем» Юрия Лозы (кажется, название песни «Встреча»), рок-н-ролльчик «Зоосад», пытались «Карлсона» ВИА «Поющие гитары». Что самое страшное, мы тогда это записали. Вот Макаревич не постеснялся переиздать свои первые записи, а я никогда не отважусь, умру, а не покажу! Кстати, Макаревич жаловался, что их концерты разгоняли… Но, так и хочется сказать: ребят, вы же не бесплатно эти концерты проводили! Это же подпольная коммерция была – потому и каралась соответственно.
— Вы мне всегда казались со стороны куда интереснее «Машины времени», влияние признаёшь?
— Года с 1988-го я «плотно сидел» на Макаревиче. Как бы к нему ни относились нынче с гражданских позиций – никоим образом его обвинять не стоит, он так видит общество, любимцем которого стал с 80-х. Не он один, Романов («Воскресенье») – влияли тогда. В определённом возрасте, — у нас, гитарных, прямо в подростковом, — приходит философия. Вот Пушкин и Лермонтов есть, а есть Демьян Бедный, Кручёных, Маяковский – разные эпохи, разная ритмика и глубина. И наш уход от «Секрета» к «Машине времени», «Воскресенью», к чему-то посерьёзнее был этапом. И «Флаг над замком», например, — считаю, что лучшего с тех пор никем не написано. Нас очень поднял в плане рок-эрудиции Лёва — как раз «Машину времени» приносил, потом и у меня раздобылась катушечка их 1975 года, где были «Марионетки». С тех пор я стал писать тексты, а не просто музыку, ещё Лёва писал и Булдаков, у него лучше тексты выходили. Сидели у меня дома на кухне, до двух ночи могли текст песни писать, попивая чай, родители не разгоняли, ждали шедевров.
— Вернёмся в ваши подвалы, я так понял, что клуб «Факел» стал вторым домом?
— Репетировали ещё дома у Булдакова, звукосниматели пришлось снять с акустических гитар, много жалоб было – так что сочиняли мы на тихих инструментах. Барабанщик у нас весной 1987-го сменился – Миша Шишканов ушёл, хотя установки-то толком и не было. Саша Баранов, одноклассник Лёвы, пришёл, а установка собиралась потихоньку, появился маршевый малый («ведущий») барабан. Купили тарелку за 9 рублей в «Первомайском» и тарелки для хай-хета. Стойки для тарелок сделали из выброшенных пюпитров. Вторую тарелку мы нашли на свалке – турецкую (то что теперь называют «крэш»). Начали потихоньку собирать свой аппарат. И мы знали, что на улице не останемся — есть клуб «Факел», молодёжный!
— Так вы и были по-настоящему Бродячим Оркестром, без кавычек. А фактор свалок тогда трудно переоценить – целые велосипеды собирали из найденного там…
— Случайно нашёл однажды катушку на помойке – Дип Пёрпл «Пёрфект стренжерс» с одной стороны, «Техникал экстази» Блэк саббат на другой. В хорошем состоянии плёнка причём…
— Везло окраинным!
— В «Факеле» Антонина Матяш руководила – была и секция хоккейная, я её посещал в средней школе. Нам дали сейф, усилитель, магнитофон, две колонки. Это уже осень 1987-го была. Ещё одно везение – в «Факеле» репетировала группа «Внешний контроль». Они транслировали свои песни на юг соцлагеря по радио, кстати, были популярны там. Нам свой аппарат они запросто предоставили – установку «Тактон» (ГДР), который потом выкупил себе наш (и ваш) Белов. Помимо этого — Джолана Де Басс (копия модели Рикенбекер, самой первой в мире бас-гитары), шестиструнка «Диамант» лес-пол – вот был аппарат «Внешнего контроля», увидев который мы остолбенели от зависти.
— Новые инструменты и хороший звук как-то повлияли на написание своих песен?
— С 1988 года мы начали сочинять что-то своё, хотя вначале поиграли «Машину времени». Пара песен, посвящённых «Битлам» была. Часто бывало – музыка чья-то, а слова наши. Песня «Кометы» так родилась, например. Саша Баранов вскоре уходит из группы – не помню, сам или выгнали. Была пара-тройка выступлений с ним – в «Факеле» самом. Долго мы были без барабанщика. В школе хотели выступать, нас прослушивали, но так и не взяли. Электрогитар не было. Тогда Виталику Булдакову у папы на работе выстругали белую бас-гитару. А на барабаны пришёл Алёша Юзленко, ставший известным в группе «Знаки» потом. Он барабанил в пионерской дружине, мы носились с ним по стройкам одним, дружили с детства. Барабанил недолго, но сильно – надоело нам выправлять тарелки пассатижами. Прошёл 1988-й, в клубе «Факел» начались проблемы – вплоть до 4 этажа было слышно репетиции, жаловались аж в Министерство культуры жильцы. Нас с «Внешним контролем» собрались попросить из помещения. И тогда мы переехали (поскольку атомной войны после визита Рейгана в 1987-м уже не ждали) в новое бомбоубежище, только что построенное – его отдали на баланс общественных организаций. Лето 1989-го года, мы договариваемся о (бесплатных! сейчас кому рассказать – сказки социализма! – прим. Д.Ч.) репетициях и правилах эксплуатации режимного объекта, у меня был личный ключ от «бомбУхи», как мы прозвали это место.
— А как всё же с составом обстояло дело? Я всё жду появления на сцене Белова родного.
— В «бомбуху» пришли клуб «Факел», местная «качалка», лодочная станция (хранили там лодки). Первое название группы было «Кворримен», с 1987 по 1989, потом мы стали «Кометами», с 1989 по 1990-й. Из «Комет» потом Юзленко ушёл и назвал группу «Хэйлон Боб» (так называется одна из комет). Кто-то, то ли Виталик, то ли Лёва – сказали что знают барабанщика, и привели! Белова, он сразу стал своим в доску – причём он знал, что такое чарльстон, то есть хай-хэт. Декабрь 1989-го, нам предложили сыграть первый большой концерт. Пришлось собственноручно собирать колонки мне, актуализируя все школьные знания по физике. В продуктовом магазине взял ящики, вмонтировал динамики, какие набрал на тех же свалках — получились концертные колонки, а обшил я их брезентом. Нам надо было обкатать с Беловым для концерта несколько песен. Ранним утром, ещё до начала уроков, шли мы в «бомбуху», репетировали уже на своём аппарате перед дебютом квартета. Гитара была у меня новейшая — 12-струнка «Орфей», болгарский, на том концерте она и звучит. А потом на альбоме. Стоил «Орфей» 230 рублей, порядочно, поэтому я с мамой ездил, покупал в ГУМ — напротив него, через проезд Сапунова, здание было и есть – вот там в отделе музинструментов и купили. Потом и Лёва приобрёл «Музиму», сделанную под модель лес-пол. Кстати, гитаристом он стал шикарным, без прикрас, со своим узнаваемым стилем, который и крутым командам мог не подойти. Когда наш Лёва в 90-х ушёл в «Монгол Шуудан», поиграл там недолго, то сказал: «Ребята, вам не гитарист нужен, а балалаечник!»
— Когда же из «Комет» вы стали «Бродячим»?
— Наблюдалась неистовая чехарда названий – был вариант назваться «Ветры» даже. Но тут вышла на «Мелодии» пластинка «Кридэнс клиеруотэр ривайвл», и мы перевод этого названия «слямзили». Давайте так, как альбом их, и назовёмся – решили в ноябре. Но перед выступлением объявили нас смешно: «Бродячие музыканты»! 8 декабря, в день смерти Леннона, состоялся концерт в нашей 836-й школе, там мы и познакомились с Володей Булчукеем (о его трагической смерти мы писали в 2015-м году, №35, — прим. Д.Ч.). А через полгода сели записывать альбом – «Бродячий оркестр в пути». Увы, он стал первым и последним альбомом этого, как теперь говорят, проекта. Но мы были и жили группой, о другом не помышляли.
— Расскажи подробнее про лучшую с того альбома песню, про «Одиночество», которое стало радиохитом, и переиграли песню потом аж пять групп.
— Володю Белов представил: что может записать, фотографирует, печатает фотографии. Белов мне говорит потом тише: «а Вова ещё стишки пишет». У нас со стихами было туговато – писали вдвоём с Виталиком. Чтобы написать хороший текст, надо много знать, прожить много. Вспомни тот же «Секрет» — они к 1990-му уже развалились, трио осталось, а Леонидов «свалил» в Израиль. А мы должны были перехватить у них эстафету! Всю жизнь мечтал в «Секрете» играть… «Вот Леонидов уйдёт – пойдёшь играть?» – подкалывали друзья… Ментально – я был среди них. С Лёвой «секретоманами» были мы оба. Это 1988-90-й. Кстати, к 23-му апреля 2023-го, к 40-летию «Секрета» и первого альбома, выпускаю целый кавер-альбом на «Секрет». Уже записал все инструменталы, дописываю в студии вокал.
— Вернёмся к альбому и «Одиночеству».
— Была у меня мелодия, а текст не давался, мелодия простая: до, соль… и так далее. Белов вдруг приносит рукописный текст, и он ложится прекрасно. Получилось, что не влезало только одно четверостишие. Поставил я его в припев – «И, скользнув непонятной тенью от веселья, как от беды…», — и песня зазвучала, стала целым. Володя даже не знал, что его стихи Белов стащил. Так «Новогодняя» стала «Одиночеством». Весна 1990-го проходит в обкатке альбомного материала, а в июне садимся в той же «бомбухе» его записывать. С 23-го июня по 1 июля. На два катушечных магнитофона писали, самодельный микшерный пульт был. Не хуже первого альбома «Секрета» было сыграно, на мой взгляд.
— На мой взгляд, гораздо интереснее – меньше танцевальности. А ровно через год Володя повторит этот подвиг с группой «Отход», в июне, и у альбома тоже будет нарисованная от руки обложка… Но она не сохранилась, да и пора «водолазу» на поверхность. Спасибо, ждём теперь 23 апреля!
Беседовал Дмитрий ЧЁРНЫЙ
