Автор: Наира Алексановна Симонян – поэт, переводчик, член Союза писателей России и Армении, лауреат Международной литературной премии «Словес связующая нить» (2020). Автор более десяти сборников стихов и переводов на армянском и русском языках. Живёт в Сургуте.
* * * Когда всё будет пройдено – до шага, от слов устав, я лягу под гранит. Всю истину и ложь мою бумага, быть может, ненадолго сохранит. И, став с иными почвою единой, через столетья для Господних рук прохладною податливою глиной опять отправлюсь на гончарный круг. Но и тогда частицею нетленной я, как сегодня посреди живых, смогу расслышать голоса вселенной в глубинных отголосках корневых. И снова бесконечную объемлю на языке бушующей листвы, связав любовью солнечную землю и глубину небесной синевы. * * * В грядущем я прошлого не изменю, крылом не убавлю увёртливой боли, но, страстью подобна живому огню, кружением танца вернусь из неволи. Космической пылью надсадно дыша, опять о телесном мечтая покрове, по вере её обновится душа, моё во плоти возрожденье готовя. Во множестве слабые и без меня в земное вцепляются вновь недотроги, но этого пляшущего огня гасить я не вправе, не кончив дороги. И он разгорится, и всё повторится – пусть губы вино заблужденья сожжёт, и ноги сотру, и надежда солжёт, что заново скоро восток озарится. * * * Как будто птицы стали безголосыми, округа полусонная молчит. Иное здесь таится за кулисами, и музыка иная здесь звучит. Необратимым стиснута течением душа моя, как полая вода. Каким неодолимым попечением ей суждено растаять без следа? Бедою слова беззащитно сущему в бессмертии уверенности нет… Я не узнаю, голосу зовущему взлетала или падала в ответ. * * * Другой дороги нет, и выхода иного: спасения ища, цепляюсь за слова, когда издалека видения былого, сгущённые в крови, рождает голова. Другой дороги нет, исхода нет иного: какие бы любовь ни зачала плоды, осеннею порой всё опадает снова, а далее – зима, и на снегу следы... * * * На глубине душа сторонится бури. Дремлет с одышкой старый кедровый бор. Как невесомо птица парит в лазури. Как тяжело в слова обращать простор. Запах живой смолы набирает бремя – густо внутри по широким ноздрям скользит. Может, меня не осудит земное время за небольшой невольный в него визит. Но и дорогу в толщах его теряя там, где словами трудно определить, я и по воздуху прямо шагну от края, чтобы границы собственные продлить. * * * Моё полувесеннее видение – меня в ночи беззвёздной не зови, когда планету сотрясёт падение убитой равнодушием любви. Спокойно, наважденье недолетнее, безмолвной наслаждайся тишиной – ты выпил губ движение последнее, последний свет зашторил надо мной. И ты, Всевышний, отдохни за ставнями, любовным опаляющий огнём... Но всё, что надо, на столе расставлено – преломим хлеб и водкою запьём. Сойди ко мне с небес, пока я пьяная – грудь нараспашку, совесть наголо. Венцом над головою покаянною зажги в морозном воздухе галό. * * * В раскалённом мерцании мыслей, сходящих на нет, от тоски по тебе в мельтешении дней пропадаю и опять, погружаясь в калейдоскопический бред, я судьбу, как Елена Троянская, переменяю. Обнажённое тело бесстыдно среди темноты жаждет губ остужающих, не помышляя о мере, а душа в глубине поминает былые мечты, потаённое эхо поёт эпитафию вере. Наши реки у самого берега – скоро впадут. Наше время подтачивать скалы единым теченьем… Жаль, идущие следом, наверное, не подадут ни единого повода, чтобы вздохнуть с облегченьем. * * * Утраченные предками поля подобны иссыхающим пескам… Что завещала вешняя земля подснежников летящим лепесткам? Ушедшие за смертную черту небесные просторы защищать кому о сильной родине мечту расцветшую успели завещать? Заколот агнец, но ответа нет – Господний гнев ничуть не помягчал. Бессильны наступающий рассвет и женское начало всех начал. На самой богословной из планет у совести залеплены уста. И только я свидетельницей бед сжимаю тело, снятое с креста. * * * Когда среди заснеженной глуши твоё простое имя называют, на глубине раздвоенной души цветы надежды новой оживают. Когда тоска-тревога настаёт по древним дням твоим и переменам – подобно кочкам клюквенных болот, она цветёт опасливым кармином. И, об армянах долгий разговор ведя со мною посреди Сибири, не заглушит моё кедровый хор излюбленное соло о Наири. Пока берёзы соком по весне меж небом и землёй неутолимы, ты навсегда останешься во мне – душа и плоть вовек неразделимы. В круговороте вечном бытия мы спаяны с тобою воедино. Я – маленькая косточка твоя, и ты – моя живая сердцевина. Перевод с армянского Андрея РАСТОРГУЕВА
