Автор: Чёрт меня дёрнул за язык.
Проходил по коридору нашей групповой газеты «Ленинское знамя» и услышал, как ответственный редактор полковник Фёдор Коновалов делился своими заботами с начальником отдела пропаганды газеты подполковником Вячеславом Стуловским.
– Надо бы, Слава, написать о неуставных отношениях, которые стали головной болью в нашей группе войск. Только где взять такой материал?
Подполковник покрутил головой:
– На дороге такие сюжеты не валяются. Может, связаться с особистами, они должны иметь подобные факты?
Тут-то я и прокололся.
– Я был в командировке в 130-м танковом полку, в Веспреме, – сказал я своим начальникам. – Там как раз проходил суд над казарменными хулиганами. Я был на суде, правда, ничего не записывал. Цензура такой материал всё равно не пропустит.
– Цензуру я беру на себя, – обрадовался Коновалов. – А ты, Витя, беги в прокуратуру, доставай протокол заседания суда.
Проверка на профпригодность
Для корреспондента-лейтенанта распоряжение ответственного редактора – больше чем приказ. Это проверка на профпригодность. А что может быть страшнее для журналиста?! Только смерть. И потому ноги в руки, и я помчался в военную прокуратуру, в здании которой заседал и военный трибунал.
Коновалов с цензором договорился довольно быстро. Оказалось, что в положении о соблюдении военной тайны в печати, так примерно назывался документ, которым в советские времена руководствовалась военная цензура, разрешалось раз в год показать суд над каким-либо казарменным хулиганом. Но только над одним (в Советской армии, тем более за рубежами родной страны, на территории Венгрии, в Южной группе войск, как, впрочем, и в других местах, их больше в принципе быть не могло). И при этом в тексте статьи обязательно должна была присутствовать мораль, что нарушать в любой форме уставные правила взаимоотношений между военнослужащими – себе во вред. Ответственность за это всё равно наступит, скорее рано, чем поздно. И она может быть в диапазоне от дружного осуждения на комсомольском собрании с последующим выговором в учётную карточку или даже закончиться двухлетним пребыванием в дисциплинарном батальоне.
Правда, про дисбат в групповой газете писать тоже было нельзя. На эту тему было наложено табу, как, впрочем, и на трибуналы над нарушителями воинских порядков. Хотя, повторюсь, раз в год об этом писать разрешалось, но только с санкции главного цензора, который находился в Москве, и под ответственность члена Военного совета группы войск, второго после командующего лица в армейской иерархии ЮГВ.
Материал я написал достаточно быстро. В памяти были ещё свежи впечатления от заседания военного трибунала, на которое согнали (для назидания другим разгильдяям) всех солдат 130-го танкового полка. Под рукой оказался протокол заседания, уголовное дело, открытое по фактам грубого нарушения уставных порядков в воинской части. Судили в полку не одного солдата, а двух. Любопытно при этом, что они не были «дедами», и «дедовщиной», как это сегодня звучит с каждой газетной трибуны в привычном понимании там и не пахло. Просто два здоровых лба, один – боксёр, другой – штангист, подмяли под себя всю роту, держали её, что называется, в кулаке.
Кто-то им чистил сапоги, кто-то подшивал подворотнички, кто-то бегал, тратя свою крохотную получку, за пивом, благо этого напитка в Венгрии хватало, кто-то вместо них ходил в наряды, делал всю грязную работу, которой в танковых войсках всегда с избытком…
Сержанты этих парней побаивались, а офицеры на всё закрывали глаза – за пределы подразделения никаких происшествий не вылезало. Им было удобно, – в семь вечера ушли домой, зная, что всё будет тип-топ.
Но, как это бывает всегда, где-то что-то прорвалось. Боксёр побил одного из своих сослуживцев, да так, что того пришлось отправить в групповой госпиталь зашивать лопнувшую селезёнку. Делом занялись особисты, и всё сразу вылезло наружу. Состоялся суд, на котором я оказался случайно, только из любопытства.
Но об этом я в своей статье не писал. У меня там присутствовал, по известным требованиям цензуры, только один из хулиганов – штангист, которого дружно осудил весь батальон. Его исключили из комсомола, что было абсолютной правдой, а на суде приговорили к двух годам колонии (на самом деле – дисциплинарного батальона).
Про боксёра, которого отправили в тюрьму на три года, я тоже по понятным причинам не писал. И, конечно, в материале было много красивых и, надо честно признаться, искренних слов о том, что нет ничего выше войскового товарищества, а тому, кто нарушает этот нравственный закон – стыд и позор.
Статья получилась большой. На разворот такой газеты, как тогдашняя «Правда» или «Известия». Цензор не поправил там ни строчки, ответственность за публикацию принадлежала не ему, а члену Военного совета. Полковник Коновалов тоже ничего править не стал, решил предоставить такое право генерал-лейтенанту Фёдору Ищенко, занимавшему эту должность. Тот, на моё удивление и радость, тоже ничего не поправил. Только расписался на набранном в типографии тексте.
Газета ушла в печать
Сказать, что на следующее утро я проснулся знаменитым, не могу. Это будет неправдой. Всё было, как обычно. Такая же работа, как и до этой статьи. Командировки, организация писем от авторов, написание заметок… Правда, статью мою отметили как лучшую в номере, пару дней она повисела в коридоре редакции как образец для подражания. Потом её сменили другие такие же образцы других авторов. Полковник Коновалов объявил мне благодарность. И на этом всё кончилось. Всё, да не всё.
Где-то через месяц до нашей редакции докатился слух, что начальник Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота, член ЦК КПСС генерал армии Алексей Епишев объявил выговор нашему члену Военного совета генерал-лейтенанту Фёдору Ищенко за статью в газете ЮГВ «Ленинское знамя» о суде над солдатом, нарушавшем уставные нормы взаимоотношений между военнослужащими. Автором этой статьи, как понимают читатели, был я.
Некоторые люди в редакции перестали со мной здороваться. Даже не звали на пиво, которое мы после работы частенько вместе попивали в будапештских корчмах, выучив несколько слов по-венгерски: Fel deci palinka es edy korso sor (50 граммов водки и одну кружку пива), тем более что стоила эта порция алкоголя тогда смешные деньги – 10 форинтов. В переводе на советские рубли чуть больше 70 копеек. Сам я, мягко говоря, как-то потускнел – ждал, что со дня на день меня вызовут на партбюро или партсобрание, станут разбирать моё персональное дело о «грубом искажении реального положения дел». Дальше, как я догадывался, меня ожидает выговор с занесением в учётную карточку или, в лучшем случае со скидкой на молодость и неопытность, без занесения, а в худшем – откомандирование в Союз, в какую-нибудь газету в районе Забайкалья или Дальнего Востока.
Но ничего этого не было. Ни тогда, ни потом. Почему, я узнал где-то через месяц. Как и о том, за что и почему генерал Ищенко получил взыскание от генерала Епишева.
Ларчик открывался просто
Проблема неуставных отношений, как оказалось, волновала не только нашу редакцию, но и редакции других окружных и групповых газет, которых тогда в родной армии и на флоте было больше двух десятков. Каждый ответственный редактор подобной газеты, как и наш Фёдор Фокич Коновалов, хотел опубликовать у себя такой же звонкий материал, ставящий, что называется, проблему казарменного хулиганства на попа, но военная цензура сделать это не позволяла.
Одно дело, если где-то в одной из групп войск посадили в колонию какого-то хулигана за нарушение уставных отношений между военнослужащими. Другое, если такие хулиганы есть в каждом военном округе, на каждом флоте и в каждой группе войск. Это что же получается?! Что в Советской армии – «несокрушимой и легендарной», как поют о ней в песнях, самой дисциплинированной армии мира, где служат самые высоконравственные и глубоко порядочные солдаты и офицеры – комсомольцы и коммунисты, процветает мордобой и издевательство одних военнослужащих над другими?!
В нашей народной армии такого нет и быть не может (это примерно так, как в знаменитой фразе «в СССР секса нет»).
Но коллег нашего Фёдора Фокича такие аргументы не убеждали. Они ставили вопрос по-другому: почему «Ленинскому знамени» ЮГВ об этом разрешили писать, а всем остальным не разрешают. Это несправедливо и нечестно.
На претензии редакторов окружных и флотских газет надо было как-то реагировать. В Главной военной цензуре отреагировали как умели – принесли на подпись начальнику ГлавПУРа СА и ВМФ приказ о наказании члена Военного совета Южной группы войск генерал-лейтенанта Фёдора Ищенко «за политическую близорукость, выразившуюся в разрешении опубликовать в групповой газете незрелый и поверхностный материал о неуставных отношениях в воинском коллективе, где должным образом не отражена роль ротной партийной организации, её непримиримая борьба с отдельными случаями неуставных проявлений». Алексей Алексеевич Епишев этот приказ подмахнул.
Более того, этот выговор сыграл свою роль в дальнейшей судьбе генерала Ищенко. Он должен был замениться из ЮГВ в Ленинградский военный округ, но вернулся через год назад, в Ростов-на-Дону, где служил в той же должности до приезда в Венгрию. Не стал генерал-полковником, как это звание положено было члену Военного совета округа. И получалось так, что это я, лейтенант Литовкин, невольно, сам того не подозревая и не желая, сломал его карьеру и изменил судьбу – сослал вместо столичного города Ленинграда в областной Ростов.
С генералом Ищенко мы встретились где-то через месяца два после известной публикации. В Южной группе войск проходила очередная комсомольская конференция, и я, корреспондент отдела комсомольской жизни групповой газеты, её, конечно же, обязан был освещать. Член Военного совета, представитель ЦК КПСС в подчинённых ему войсках и куратор подшефной ему комсомольской организации, конечно же, присутствовал на этой конференции. Мы не могли не оказаться рядом. Тем более что я стоял недалеко от трибуны, на которой выступали активисты, и забирал у них текст их речей, чтобы потом напечатать всё это в газете.
В перерыве конференции меня обнял за плечи начальник политотдела штаба группы войск полковник Белецкий и подвёл к члену Военного совета.
– Это тот лейтенант, который организовал вам, товарищ генерал, выговор от Епишева, – со смешком промолвил начпо.
У меня, как говорят, ушла душа в пятки. Я тут же опять вспомнил про партбюро и выговор с занесением, про Читу и Хабаровск…
Но генерал Ищенко протянул мне руку.
– Спасибо, сынок, ты написал хорошую и полезную статью. Ещё раз спасибо.
Виктор ЛИТОВКИН
