Автор: 8 ноября состоялся моноспектакль «Лента поэзии. Бродский», созданный театральным режиссером, драматургом и сценаристом Марком Розовским по лирике Иосифа Бродского в театре «У Никитских ворот». Был полный зал. Спектакль длился полтора часа. Билет можно было купить заранее в онлайн-кассе.
Премьера спектакля прошла 9 февраля 2024 года. Марк Розовский был лично знаком с Бродским. Их познакомил писатель Василий Аксёнов. Розовский высоко ценил творчество Бродского и отмечал, что поэт продлил «шестидесятничество» своим примером частной жизни и поэтического пути, который он выбрал в ответ на травлю и гонения.
Приятно удивило, как организаторы внимательно следили за тем, чтобы все желающие смогли попасть в зрительный зал, и задержавшись на пять минут позднее объявленного начала, они дождались последнего гостя. Лишь после этого закрылись двери зала, и началась особенная магия моноспектакля на стыке с мелодекламацией.
Грамотно подобранное освещение и декорации позволили сделать постановку таинственной и загадочной, а музыка и тончайшее эхо от голосов актеров усилило эмоциональное восприятие происходящего.
Опускается голубой полог света, и возникает совершенно иной мир, будто весь воздух пропитан невесомым присутствием Бродского. Такой оттенок наиболее точно помог выразить философские идеи лирики Бродского, касающиеся судьбы, времени и существования человечества. Известно, что именно голубые тона символизируют небо и море, вызывая ассоциации с вечностью:
Меня привлекает вечность.
Я с ней знакома.
Ее первый признак — бесчеловечность.
И здесь я — дома
«Что ты делаешь, птичка, на черной ветке» (1993)
Спектакль открывает нам жизнь Бродского – дорогу, полную утрат и воспоминаний о покинутом Ленинграде, оставляющем глубокую рану в сердце поэта. И все-таки именно поэзия дает ему шанс обрести внутреннюю свободу, вернуть веру в красоту бытия. «Заглянуть в лицо трагедии» нас пригласили народные артисты России – Андрей Молотков и Валерий Шейман, чье мастерство тонко раскрыло уникальную атмосферу творений Бродского.
Переход актеров из зрительного зала на сцену способствовал созданию неожиданности: когда зрители наблюдали за действиями актеров сначала рядом с собой, а потом видели их на сцене, возник резкий контраст, усиливающий эмоции.
Для чего понадобилось присутствие двух артистов, читающих произведения Бродского одновременно? Возможно, они представляют собой яркие образы самого Бродского и его внутреннего двойника – альтер-эго, воплощая иную грань личности поэта, его потаенные мысли и чувства.
Во-первых, совместная декламация придает особый ритм и современное звучание стихотворениям. Не только голос, но и контрастирующие образы подчеркивают отдельные строки или смысловые компоненты, что заставляет слушателей воспринимать текст шире. Валерий Шейман своим обликом передал лицо трагедии:
Заглянем в лицо трагедии. Увидим ее морщины,
ее горбоносый профиль, подбородок мужчины.
Услышим ее контральто с нотками чертовщины:
хриплая ария следствия громче, чем писк причины.
В то время как Андрей Молотков предстал перед зрителями с выражением глубокой трагической боли в глазах:
Заглянем в ее глаза! В расширенные от боли
зрачки, наведенные карим усильем воли
как объектив на нас — то ли в партере,
то ли дающих, наоборот, в чьей-то судьбе гастроли.
Замечу: когда первый голос начинает звучать, второй голос немедленно вступает в диалог с альтер-эго, подчеркивая и углубляя его выразительность всяческими междометиями и смеховыми элементами. Вместе они образуют гармоничный симбиоз, дополняя общую звуковую картину своей совместной игрой.
Во-вторых, творческая концепция Марка Розовского демонстрирует сложность человеческой натуры поэта. Один актер изображает внешний облик Бродского, в некоторой степени его публичный образ (Валерий Шейман был одет в классический и строгий смокинг), тогда как второй (Андрей Молотков в черном пиджаке, но в джинсах), олицетворяет внутренний мир поэта, его сокровенные переживания.
Такое разделение ролей добавляет постановке глубины и психологической насыщенности. Кроме того, подобное построение спектакля подчеркивает конфликт внутри личности, борьбу между рациональным началом и чувствами. Поэтический диалог актеров становится метафорой внутренней борьбы самого Бродского, стремящегося примирить свое альтер-эго с реальной жизнью:
Я был как все. То есть жил похожею
жизнью. С цветами входил в прихожую.
Пил. Валял дурака под кожею.
Брал, что давали. Душа не зарилась
на не свое. Обладал опорою,
строил рычаг. И пространству впору я
звук извлекал, дуя в дудку полую.
Что бы такое сказать под занавес?!
(«1972 год»)
В 1972 году произошло важное событие в биографии Бродского – вынужденная эмиграция из СССР. В последней строке наиболее полно прослеживается чувство внутренней неудовлетворенности, будто поэт осознал, что жизнь проходит мимо, а он так и не выразил то, что действительно важно.
Центральная часть стихотворения наполнена болью расставания с Родиной и ощущением чужбины: «чаши лишившись в пиру Отечества, ныне стою в незнакомой местности». Строка «Жил похожею жизнью» подчеркивает ощущение растворенности среди остальных, слияние с пространством, которое еще не раз будет продекламировано в течение всего спектакля:
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся.
Или в этой декламации «Назидание» (1987):
Не откликайся на «Эй, паря!» Будь глух и нем.
Даже зная язык, не говори на нем.
Старайся не выделяться — в профиль, анфас; порой
просто не мой лица.
Наконец, присутствие второго актера напоминает о том, что поэзия не существует отдельно от исполнителя. Она рождается в процессе живого исполнения. Так, выбор режиссера оказывается оправданным способом раскрытия идей и смыслов творчества Бродского. Более того, сама идея двойничества с классическим покушением на двойника сатирически обыгрывается при декламации «Представления» (1986):
Входит Сталин с Джугашвили, между ними вышла ссора.
Быстро целятся друг в друга, нажимают на собачку,
и дымящаяся трубка… Так, по мысли режиссера,
и погиб Отец Народов, в день выкуривавший пачку.
Однако спектакль не замыкается лишь на историческом контексте. Напротив, Марк Розовский сознательно переносит зрителя в сегодняшний день, заставляя задуматься над свободой выражения и поиском собственной идентичности в эпоху глобализации и массовой культуры:
Но мы научились драться
и научились греться
у спрятавшегося солнца
и до земли добраться
без лоцманов, без лоций,
но — главное — не повторяться.
«Стихи о принятии мира», 1958
Постановка задает актуальные вопросы современности: возможно ли сохранить самостоятельность духа и индивидуальность в условиях готовых решений? Актеры напоминают, что истинная культура и искусство являются необходимым инструментом осознания себя и своего места в обществе.
Спектакль действует как зеркало, приглашая поразмышлять о смысле культурного наследия и ответственности современного поколения перед памятью великих предшественников. Стихотворение «Конец века» остается актуальным и сегодня, поскольку поднимает универсальные вопросы о смысле жизни, ценности человеческих переживаний и неизбежности перемен:
Век на исходе. Бег
времени требует жертвы, развалины. Баальбек
его не устраивает; человек
тоже. Подай ему чувства, мысли, плюс
воспоминания. Таков аппетит и вкус
времени.
Декламация становится актом сотворчества, внутренним разговором, где зритель переживает вместе с поэтом и его альтер-эго муки и радости творческого поиска, осознавая важность стремления к гармонии в современном мире, полном тревог и неопределенности:
Видно, время бежит; но не как часы, а прямо.
И впереди, говорят, не гора, а яма.
И рассказывают, кто приезжал оттуда,
что погода там лучше, когда нам худо.
И вот на сцене вновь появляется Валерий Шейман, но уже в римской накидке поверх костюма. Так он переносит зрителя в прошлое, придавая действу оттенок торжественности и возвышенности, что особенно значимо в сочетании со стихотворением «Пилигримы» (1958), где звучат философские размышления о неизменности мира:
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
Одна из ключевых декламаций «трагедии вечера», посвященная чувству отчужденности и внутреннему одиночеству поэта, достигает своего апогея. Особенно сильно это ощущается в строках о новых лицах, которые появляются словно из ниоткуда. Мучительный вопрос полон отчаяния и боли: «Неужели все они мертвы?» – что заставляет задуматься о быстротечности жизни:
Неужели все они мертвы, неужели это правда,
каждый, который любил меня, обнимал, так смеялся,
неужели я не услышу издали крик брата,
неужели они ушли,
а я остался.
Кольцевая композиция постановки Марка Розовского играет немаловажную роль. Каждое стихотворение является частью общей композиции, имеет сквозную тему «лица трагедии», а образы, которые переходят из одного произведения в другое, создают целостное впечатление. Игра актеров помогает ощутить течение времени и осознать, что жизнь – это гораздо больше, нежели чередование дней и ночей: «Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии» – эти строки потрясают сознание, вызывая глубокие мысли о сути нашего существования.
Финальная декламация спектакля «Предпоследний этаж» (1960) символизирует переходное состояние, промежуточную точку между прошлым и будущим, уходящим и наступающим. Устами актеров звучит как призыв задуматься о важности сохранения культурного наследия и месте искусства в нашем повседневном существовании:
Нам пора уходить.
Рассекает стекло
серебристая нить.
Навсегда истекло
наше время давно.
Хотя стихотворение связано с личным переживанием Бродского после разрыва отношений с М. Басмановой, его тематику можно расширить до восприятия любых жизненных изменений – будь то социальные перемены, культурные сдвиги или даже политические события. Возможно, именно это позволяет увидеть в нем отражение собственной судьбы или эпохи, делая его актуальным спустя десятилетия. Посещение спектакля М. Розовского дарит редкое ощущение прикосновения к миру возвышенных смыслов и сильных чувств, помогающих лучше понять суть искусства и смысл жизни в целом.
Юлия АГАЛЬЦОВА, Артель вольных критиков филфака МГУ
