Автор: — Стой, Дарья! Сумасшедшая!
— Погибнешь!
— Остановись! Куда помчалась?
Так кричали матросы и офицеры молоденькой девушке Дарье, Даше, сестре милосердия, которая неожиданно для всех без спроса и разрешения рванула на передовую спасать раненых. Отчаянная была девушка, и не могла она поступить иначе. Ей кричали, умоляли вернуться назад, угрожали наказанием, а она не хотела ничего слышать. Страшная, мучительная мысль о погибающих от ран матросов и офицеров разрывало ее огромное, переполненное состраданием и любовью к ближнему сердце.
Шла Крымская война, и Россия насмерть стояла, защищая свою землю, а для Даши был один лишь выбор – находиться на самой передовой позиции этой войны. По ее пониманию она не совершала никакого подвига, ничего особенного, просто она делала то, что не могла не делать, совершала поступки, какие не могла не совершать, и ничто и никто не мог ее остановить. Она была такой вся, до последней своей клеточки, не могла вынести, если видела человеческие страдания.
Она мчалась в телеге, подхлестывая лошадь, умоляла прекрасное животное:
— Лошадушка, милая, побыстрее, прошу тебя, хорошая! Там наши ребятки гибнут! Мы должны им помочь! Им никто не поможет, кроме нас с тобой!
И лошадь несла ее на скрипучей телеге туда, где пылал бой за Севастополь.
Когда Даша добралась до места, она увидела страшную картину. Повсюду, куда не глянешь, везде лежали изуродованные ядрами человеческие тела. Сама земля была изранена и, казалось, кровоточила, а ядра летели и летели непрерывно, вонзаясь в стонущую землю и поднимая земляные комья. Небо заволокло пороховым дымом и в этом сером дыму метались люди, забывшие обо всем на свете, кроме брани, не думая даже о смерти.
Даша ворвалась в это мутное кровавое пекло и беспокойно начала среди лежащих окровавленных тел искать живых. Она подбегала то к одному матросу, то к другому, всматривалась в черные от копоти лица, прикладывала ухо к груди и не находила живых. Она металась по полю среди падающих ядер и вот, наконец, обнаружила живого матроса, заволновалась, засуетилась, запричитала, попыталась схватить его за ноги, но это оказалось неверным решением, тогда она встала у изголовья, взяла матроса за плечи, приподняла его и, обняв, потащила к телеге. Она никогда еще этого не делала и потому училась на ходу.
Даша была худенькая, слабенькая, с тонкими ручонками, но откуда-то брались силы, и она упорно и настойчиво, тяжело дыша, тащила и тащила раненого бойца к телеге.
Она доволокла матроса, неловко, крича от напряжения, сумела взвалить его на телегу. И тут же, не теряя на мгновения, помчалась назад в клокочущее пекло. И вскоре уже тащила второго матроса, а потом и третьего. Это было сверхъестественное действие, что-то выше того, на что способен человек. Откуда-то оттуда, из непроглядной выси приходили к ней силы, и она, маленький хрупкий ангел, делала свое великое дело.
Даша примчалась назад за четвертым раненым, долго искала среди убитых воинов живого и, наконец, нашла. Это был совсем молоденький безусый матросик. Он был ранен в грудь. Черная рана его кровоточила, и он тихо стонал. Даша схватила его половчее и поволокла. Ее заметил седой усатый бывалый матросище, крикнул:
— Дашка, ты, что ли?
Она резко обернулась и, ничего не ответив, потащила молодца дальше. И тут она услышала громкий крик того бывалого матроса:
— Дашка! Берегись!
Не раздумывая, она накрыла собой своего раненого, раскинув руки, заслонила его от гибели, отчаянно стала молиться. Она просила Бога спасти, но не себя, а молодого матроса, просила смилостивиться, пронести мимо беду. Тело ее вздрагивало, но не от страха, а от этой неистовой молитвы. Тяжелое ядро стукнулось о землю в метре от них и улетело куда-то дальше. Смерть, махнув холодным крылом, промчалась мимо, обдав Дашу своим ледяным дыханием.
Дарья подняла голову, оглянулась, перекрестилась, встала на ноги, схватила поудобнее матросика и потащила его к телеге. Она спешила, нужно было как можно скорее отвезти раненых в безопасное место и начинать их лечить.
Старый матросище, заметив все, что она сделала, покачал головой, тихо произнес:
— Да ты, ангел, Дашка! Чистый ангел!
Вскоре все раненые были устроены, все были живы, а Дарья уже мчала свою лошадку назад в пороховое кровавое пекло за другими матросами, которые стояли насмерть за свою родину, не за награды и злато, а за то, что родина – родная мать, а двух родных матерей не бывает.
****
Великая Отечественная война. Переполненный ранеными госпиталь. Всюду царствует боль, отчаяние, страдание. А раненых все привозят и привозят и, кажется, нет конца и краю этим воинам, которым еще только предстоит лишится руки, ноги, кистей рук, стоп, или обеих ног, или обеих рук, а кому-то и умереть, а кому-то выздороветь и продолжить кровавую брань.
Среди раненых бойцов ходит молодая девушка. Ее зовут Верой, и она медсестра. Вера знает уже всех раненых солдат и для каждого делает именно то, что ему нужно. Она выглядит настолько молоденькой и хрупкой, взгляд ее по-детски распахнутых голубых глаз настолько наивен и чист, что кажется, что ей не больше тринадцати-четырнадцати лет. На самом деле ей двадцать три года, и она медсестра, каких поискать.
Она уже все умеет, все может и все перепробовала в своей трудной профессии, и относится она к ней как-то особенно трепетно, особенно добросовестно, будто не к работе, а к служению. Она не знает слова «нет», «устала», «не могу». Тогда, когда она нужна, она всегда рядом, всегда на месте, и не существует такой просьбы и такого дела, какие она бы не выполнила. Это заметили и знают все в госпитале, и потому не только любят эту безотказную худенькую девчушку, но и искренне уважают ее.
За пару лет до начала войны Вера случайно нашла на чердаке городского дома, где она жила с родителями потрепанную дореволюционную книжку еще со старой орфографией. Она взяла ее с собой, и эта тоненькая книжка с пожелтевшими страницами перевернула и ее сознание, и ее жизнь. В ней рассказывались истории о врачах, участвовавших в войнах, которые приходилось вести Российской Империи, и один из этих занимательных рассказов повествовал о Даше Севастопольской, Дарье Лаврентьевне Михайловой, легендарной сестре милосердия. Когда Вера читала и перечитывала этот небольшой рассказ, она поражалась, насколько он нужен был ей, потому что она ждала чего-то подобного, потому что он открывал ей, какой она должна быть, зачем она родилась и чему должна посвятить всю жизнь.
Вера не могла заснуть всю ночь, и в эту великую для нее ночь она приняла решение резко и бесповоротно изменить свою жизнь и стать сестрой милосердия.
Утром она объявила родителям, что бросает институт, где она училась и будет поступать на медицинские курсы, чтобы стать медицинской сестрой. Ошарашенные родители запротестовали, удивились резкому решению дочери, но, зная твердый характер Веры, все же уступили ей.
Так она стала вскоре медицинской сестрой, а для себя, втайне, сестрой милосердия, и когда дома ее мать или отец, или ее друзья, или подруги называли ее медсестрой, она тихонько поправляла их:
— Я – сестра милосердия.
Ее уточнению удивлялись, пожимали плечами, но она хорошо знала разницу и на вопрос отца об этом, спокойно и деликатно ответила:
— Медсестра – это профессия, работа, а сестра милосердия – это служение, духовный подвиг. Да и разницу в самом названии неужели ты не чувствуешь? Послушай: сестра медицинская и сестра милосердная. Правда, есть разница?
— Но у нас в социалистической стране нет сестер милосердия! Они ведь как-то с Церковью связаны? С царским режимом? А это в СССР не приветствуется!
— Они, папа, с Богом связаны, хоть это и не приветствуется…
— Так ты что же, веруешь? – спросил удивленный отец.
— Хотела бы поверить! И поверить всей душой!
— Но ты же комсомолка! Неужели ты не понимаешь, что это несовместимо с верой? А я, между прочем, член партии… И что делать?
— Если истина и добро не совместимы с комсомолом и партией, то я на стороне добра и истины, а делать ничего не надо.
Отец промолчал, рассердился поначалу на дочь, но, когда успокоился, понял ее и увидел в ней настоящего, цельного человека, способного на большой поступок и на большое дело.
А Вера пошла по своей прямой дороге, посвятив себя и свою жизнь без остатка страждущим и нуждающимся.
— Сестренка, родная! – звали ее раненые бойцы в госпитале, и Верочка, не сомкнувшая за сутки глаз, спешила помочь, а если надо, утешить, пошутить, поддержать или просто поговорить с солдатом, или даже просто погладить его руку, сказать доброе слово и это тоже было частью ее служения.
И чем больше видела она человеческой боли, отчаяния, доходившего иногда до исступления, когда плакали в голос, как дети от боли и безысходности здоровенные мужики, получившие тяжелейший удар судьбы, чем больше сталкивалась она с невыносимым физическим и духовным страданием, тем мягче, тем отзывчивей и восприимчивей к человеческому горю становилось ее большое сердце. Она, молоденькая девчонка, передумала, перенесла и перечувствовала к своим годам столько, сколько хватило бы на три жизни, но при этом ее сердечная мягкая душа находилась в постоянном развитии и созревании. Люди чувствовали, какое уникальное, трепетное сердечко бьется за белоснежным халатом, и она знала, как к ней относятся и принимала с благодарностью это отношение.
И день и ночь приходилось ей трудиться, ломать в себе обычные человеческие слабости, возрастая в духе и становясь по-настоящему большим человеком. И ее повседневная, постоянная, незаметная, вроде бы, работа ставила людей на ноги, вдыхала надежду в отчаявшихся, показывала силу добра и человечности.
В нее влюблялись, посвящали ей стихи, а после выписки из госпиталя присылали письма с объяснениями в любви. Она, читая их, улыбалась и думала, и думала о чем-то о своем, заветном, писала ответные письма, шутила в них и благодарила за любовь и добрые слова.
Всю свою долгую жизнь она оставалась сестрой милосердия. Многие из тех, кому она помогла своей удивительной добротой победить смерть, разыскивали ее, а она на их чувства и благодарность скромно отвечала:
— Это был мой долг.
— А кем ты сейчас работаешь, Вера?
— Сестрой милосердия.
И в этом ответе заключалась вся ее жизнь, вся ее судьба, вся сердцевинная суть русской православной женщины и женщины вообще, какой Бог ее задумал.
****
Когда началась тяжелая, точнее тяжелейшая Специальная военная операция, а попросту гражданская война на Украине, Лариса Витальевна Мохова не могла успокоиться, с нетерпеливой жадностью смотрела по телевизору новости, никак не могла поверить и смириться с тем, что свершалось. На Украине жили ее родственники, и она постоянно с волнением думала о том, как теперь они будут к ней относиться. Она дозвонилась до них и услышала такую отповедь, такие проклятия в свой адрес и в адрес России, что потом несколько дней не могла очухаться, думала: «Как же их сумели так накачать?» А вот сумели, и оказалось, что современные изощренные технологии способны повернуть не только человека в какую угодно сторону, но и целый народ.
Лариса жила в Москве в «престижном» районе, и была она успешным процветающим предпринимателем. У нее было все, что составляет для современного человека вершину благополучия: роскошная двухэтажная квартира, громадный дом с голубым бассейном и прочее, и прочее, и прочее. Жизнь сулила в будущем лишь процветание и наслаждения, но чем дальше продвигалась война на Украине, тем больше успешная женщина сомневалась в том, что жизнь ее соответствует правде, по которой человек является человеком, то есть существом высшего порядка, на котором лежит огромная ответственность и в котором заключен великий нравственный закон.
Она слушала сводки с фронта, узнавала истории бойцов, жадно впитывала в себя рассказы матерей и солдатских жен и ей становилось стыдно за свое благополучие, потому что там, где-то далеко на ее родине есть совсем другой мир, живущий по другим законам, и в этом мире живут люди, но их жизнь не просто не похожа на жизнь процветающих сытых больших городов, но что она совершенно иная и беспредельно сложная, тяжелая и опасная.
Она сидела в своей комфортабельной квартире и думала, что вот сейчас, где-то там на Украине женщины и дети прозябают в темных и сырых подвалах без еды и надежды на будущее, что к кому-то в дом, выбив ногой дверь, ворвались озверелые нацики и убили или старика, или старушку, или женщину с детьми, и сердце ее обливалось кровью.
Она не знала себя до этой войны. Ей всегда казалось, что она живет абсолютно правильно. Ей нравился ее успех, ей льстило, что мужчины восхищаются ею, и она знала свою большую цену, и знала, что ее благополучие – это результат ее упорного труда, ее усилий, ее ума и расчетливой разумности. Но она даже не подозревала, что в ней есть и еще нечто, что ее и удивило, и обрадовало. Она оказалась не просто не равнодушной к чужой беде, но эту чужую, далекую беду она воспринимала всем сердцем, как свою.
Однажды, переполненная своими переживаниями и размышлениями, она пришла в храм за советом и выложила, как на ладони всю свою душу, всю свою боль незнакомому, молодому еще священнику. Тот внимательно выслушал ее и сказал:
— Знаете, не всякий способен на сочувствие. Вероятно, способность к состраданию — это такой же талант, как и талант к музыке, к живописи, к науке, но только этот талант особый, сердечный. У вас он есть и это милость Божия.
— Что же мне делать, батюшка?
— Молитесь, и Господь откроет вам путь.
И путь открылся немедленно. Лариса вышла из храма, и навстречу ей шла женщина по виду медицинская сестра, но только на голове ее был белый головной убор с красным крестом посередине. Лариса остановилась и смотрела на эту женщину и почему-то чувствовала необъяснимое волнение. Та, заметив ее пристальный взгляд, тоже остановилась и улыбнулась.
— Простите, вы медицинская сестра? – спросила Лариса.
— Я – сестра милосердия, — ответила незнакомка.
— Какая чудесная у вас профессия! Какое милое название!
— Что же вас останавливает? Станьте и вы сестрой милосердия!
И с этой минуты все изменилось для Ларисы Моховой, успешного и процветающего московского бизнесмена. Вскоре она поступила на медицинские курсы и тоже стала сестрой милосердия, и ее решение было бесповоротным: ехать на Донбасс помогать людям.
Она объявила об этом своей дочери, семнадцатилетней девушке, красивой, избалованной и привыкшей к роскошной и беззаботной жизни. Она нечего не поняла поначалу, настолько дикими показались ей слова матери, а когда догадалась, о чем идет речь, бурно возмутилась:
— А как же я? Ты обо мне подумала? А как твой бизнес? У нас что, теперь денег не будет?
— Бизнес я продам, не велика потеря! Понимаешь, дочь, я не могу поступить иначе! Такой я человек! Я много думала, но теперь решила все окончательно. Я поняла, что родилась, чтобы помогать тем, кто попал в беду. Это мое призвание! Пойми меня!
— Ты с ума сошла! Какая еще помощь?! Пусть сами выкарабкиваются из своей беды! Мы-то тут при чем?! Какое нам до них дело? Мы что ли с тобой начали эту войну?
— Ты не должна быть такой холодной эгоисткой!
— И потом я не хочу жить без денег, как нищенка!
— У тебя же есть парень, он тебя, кажется, любит, он из богатой семьи, пусть он позаботится о тебе!
— Да он меня сразу же бросит, когда узнает, что я стала нищебродкой!
— Тогда он и даром не нужен! Встретишь настоящего человека, выйдешь замуж!
— Ты ничего не понимаешь! От меня отвернуться все друзья и подруги!
— Ну и пусть!
— Ой, какая же ты, оказывается, глупая! А еще бизнесвумэн!
— Прекрати, я все решила окончательно.
— Что же мне делать?
— Ищи работу и работай! Так многие делают в твоем возрасте!
— Работу? Ты это серьезно?
— Совершенно.
— Я же собираюсь поступать в Университет!
— Поступай, учись и работай, так многие твои ровесники делают, и становись, наконец, человеком! А если хочешь, поехали вместе!
— Никуда я не поеду! Зачем мне нужны эти нищеброды!
— Они не нищеброды, они – люди, и они гораздо лучше нас! И я не хочу больше ничего слышать!
Дочь замолчала и обиделась на мать, а Лариса подумала: «Вот и прекрасно! Пусть познает, что такое жизнь и труд, и какова деньгам цена!»
После того, как она все рассказала дочери, о ее решении узнал весь ее круг. Богатые подруги ее, все как одна высокомерные и грубоватые, такие же бизнес-леди, как и Лариса, начали дружно отговаривать ее от глупой затеи, смеялись над ней, называя ее решение чудной блажью, убеждали ее опомниться, съездить проветриться куда-нибудь на курорт на заморские острова, а Лариса, глядя на своих некогда близких ей подруг, лишь теперь отчетливо поняла и разглядела в какой беспросветной и пустопорожней лжи она жила, что ее подруги, которые казались ей такими практичными и умными на самом деле были обычными мещанками, пустышками, живущие лишь ради комфорта и еды, и что они совсем чужие и не нужные ей люди, и она лишь убедилась, что жизнь действительно необходимо полностью изменить. «Без Бога и добрых дел жизнь бессмысленна, а человек без этого становится просто разумным животным!» — думала она.
И только о дочери болело ее сердце. Лариса была доброй и заботливой матерью, но вот только, как думала Лариса, избаловала она ее, не дала ей чего-то самого главного в жизни, не объяснила, ради чего следует жить, да и сама жила не так.
Она ездила по сияющему огнями громадному и процветающему мегаполису, смотрела на захлебывающихся от собственного веселья телеведущих бесконечных пустых развлекательных шоу, и ей все это становилось противно, и она думала о тех, для кого жизнь стала сплошным кошмаром и страданием, о тех, кто потерял все, и еще думала о донбасских детях, которые никогда не видели мирного неба, которые по звуку определяли какой снаряд или ракета летит. И глухой протест против этого искусственно сконструированного зла закипал в сердце.
Вскоре она, сев в машину, помчалась на Донбасс. И здесь она открыла для себя другой мир и увидела других людей, не суетящихся, не порабощенных выдуманными иллюзиями современных технологий, а настоящих, видящих и понимающих жизнь такой, какая она есть, чувствующих истинную правду, а не то, что подделывается под нее, и это были ведь совсем простые люди, обычные, но при этом умудренные и не потерявшие главного – достоинство и мужество оставаться человеком.
Лариса с головой погрузилась в работу. Она колесила по Донбассу на своей машине, сделав из нее передвижной склад. Она развозила продукты, одежду, медикаменты… да что она только не развозила!
Она дежурила в госпиталях, работала в пунктах временного размещения, ухаживала за больными, беспомощными, одинокими и потерявшими кров старушками и стариками, вывозила раненых и стариков из Курской области. Она жила в машине, в госпитале, ночевала где придется и как придется и здесь, на кровоточащей Украине, столкнувшись со страшной и бесчеловечной стороной жизни, она познала, что такое добро и зло, и какая разница между ними, и увидела, какие они, настоящие горе и беда. Все было обнажено, явно, очевидно, на поверхности, на ладони. И она переродилась, обновилась, все лишнее, ложное, как струпья слетело с души и исчезло. И это было новым рождением нового человека.
Иногда, проезжая по изрытым снарядами донбасским дорогам, она вспоминала свою московскую жизнь и знала теперь, что уже никогда не сумеет вернуться к ней, а так и останется до самой смерти сестрой милосердия, потому что уже не сможет ни пройти мимо человека, попавшего в беду, ни жить во лжи и пустоте.
Она мчалась по дороге, объезжая воронки, прислушиваясь к опасному небу, не летит ли за ней вражеский дрон. По дороге с правой стороны стояли полуразрушенные дома – тяжелый урожай войны. Сама, не зная почему, будто кто-то подтолкнул ее, она остановила машину, вышла из нее и, глядя под ноги, тихо и аккуратно ступая, пошла к беленькому домику, от которого остались одни стены. Крыша, в которую попал снаряд, обвалилась, вокруг дома валялись какие-то вещи, обгорелые доски, маленький котенок сидел возле выбитой и разломанной двери и тихонько мяукал. Когда-то здесь было хорошо и красиво, но теперь все было уничтожено.
Она никогда не заходила в брошенные и разрушенные деревни, боясь разтяжек, но теперь будто ее пихали в спину, она шла и шла дальше. За домом находился погреб. Дверь была чуть-чуть приоткрыта, и Лариса, распахнув ее, вошла внутрь. Спертый, сырой дух погреба пахнул в лицо, и ей показалось, что в погребе кто-то есть. В полутьме она разглядела ступеньки, достала телефон и включила фонарик, спустилась по ступенькам вниз. Фонарный луч осветил ложе, на котором лежала старушка, а рядом с ней маленькая, лет трех-четырех девочка. Лариса подошла к ним и поняла, что они живы.
Женщина и ребенок были явно сильно истощены. Старушка еле-еле открыла глаза и испугалась яркого света, но Лариса сказала:
— Бабушка, не бойтесь! Я – своя! Я не сделаю вам ничего плохого.
И старушка горько, как-то страшно заплакала, и Лариса даже вздрогнула от ее слез. Никогда еще она не видела такого плача. Бабушка была очень слаба, настолько, что не могла говорить, не то что встать и идти. Девочка же крепко и тихо спала. Лариса усомнилась, жива ли она, но ребенок был жив.
Сестра милосердия бросилась вон. Она добежала до машины, схватила бутылку воды и помчалась назад. Когда она дала старушке воды, та прильнула к бутылке и начала жадно пить и, трясясь всем телом, продолжала плакать.
Нужно было во что бы то ни стало вывезти их отсюда, и Лариса начала действовать. Она аккуратно взяла девочку на руки, та приоткрыла глазки, немного заволновалась было, но потом быстро успокоилась, обмякла. Она была явно сильно голодна и очень слаба. Лариса отнесла ее в машину и, уложив на заднее сиденье, накрыла одеялом. Девочка тут же опять заснула.
А сестра милосердия побежала назад в подвал. Она подняла старушку, обхватила ее руками и потащила к машине. Откуда только взялись силы! А она тащила и молилась, молилась и успокаивала бабушку:
— Ничего, милая, мы ее поживем! Мы еще повоюем и победу отпразднуем! Держись, моя милая, крепись, моя хорошая!
Старушка, как могла, передвигала ногами, помогала милосердной сестре, а сестра, обливаясь слезами, напрягая все силы, волокла несчастную женщину туда, где ждало ее спасение.
И Лариса услышала вдруг тихие-тихие слова:
— Спаси тебя Господи, доченька, ангел мой добрый!
Когда Лариса привезла их в больницу, врач удивился, что они живы.
— Они обе сильно истощены. Еще бы день-два и все, конец, — сказал он, — А ты – умница, сестренка! Настоящий человечек!
— Вытащите их, доктор, спасете?
— Вытащим и спасем! И не таких вытаскивали! А Лариса, сестра милосердия, ангел добрый, вскоре уже мчалась на своей лихой машине дальше. У нее было много еще забот, и ей нужно было поспеть в несколько мест, где ее очень-очень ждали.
Антон КУПРАЧ
