Автор: ЮЛИЯ БЕЛОХВОСТОВА. Поэт, филолог, дизайнер. Член Союза писателей Москвы и Союза дизайнеров России. Окончила филологический факультет МГУ им. Ломоносова, специализация – древнерусская литература. Публиковалась в коллективных поэтических сборниках, антологиях, альманахах, журналах. Автор четырёх поэтических сборников. Организатор цикла поэтических вечеров «У Красного рояля» в Третьяковской галерее (2009–2012). Ведущая поэтических семинаров и мастер-классов на российских и международных литературных фестивалях. Дипломант Международного Волошинского конкурса (2015 г.). Призёр конкурса им. Гумилёва «Заблудившийся трамвай» 2016 г.
ЛЕВ ТОЛСТОЙ В полудрёме утренней, в тумане, принакрывшем беспокойство вод, «Лев Толстой» идёт к своей поляне, человек, писатель, теплоход. Перегружен судьбами людскими, суммой незначительных забот. Что их на плаву удержит? Имя, зацепившись буквами за борт. Что им в этом имени сегодня? Миром ли закончилась война? Хорошо, что Волга полноводна – не достать до илистого дна. Только тем до сей поры и живы, вопреки теченью и судьбе, что старик трёхпалубный, двужильный наши души тянет на себе. Тянет эту ношу человечью, словно записавшись в бурлаки, и «Антону Чехову» навстречу подаёт гудок взамен руки. ПЕРЕЙТИ МОСТ Тихим ходом по летней столице, никуда не пытаясь успеть, за болящих зайти помолиться, оставляя на паперти медь. Постоять на мосточке горбатом, нависая над тёмной водой, назначая себя виноватым, головою качая седой. И судьбу искушая – не бойся! – перейти через мост и назад, словно это не Яуза вовсе, а как минимум древний Евфрат. Словно берег один от другого, эту жизнь от безоблачной той отчеркнули неровно свинцовой маслянистой, тягучей чертой. Словно кущи Эдемского сада, а не клумбы в усталом цвету берег тот украшают, и надо пересечь – не боишься? – черту, Вавилон покидая булыжный, медяки зажимая в горсти, этот мост над рекой неподвижной никуда не спеша перейти. *** Темнеет рано, холодно, в посёлке за неуплату выключают свет. Лисица тявкнет – отзовутся волки, со страху мотоцикл нырнёт в кювет, его помогут вытащить соседи, облают разношёрстным хором псы, да бабы обругают тех и этих, – и тишина до утренней росы. Ещё до снега долгое смятенье, бесснежье, беспокойство, маета, и эта удручающая темень, неразличимость ближнего куста. Ещё на зиму запастись дровами. сажать чеснок – взойдёт ли по весне? А после ждать, когда над головами один белей другого – свет и снег. *** Никуда отсюда не уеду, проросла корнями в тишину, в долгую застольную беседу, в зимнюю до срока седину, вмёрзла, словно лодка в лёд поспешный, в ртуть остановившейся воды, и прибрежный спутанный орешник надо мной звенит на все лады. Ладно, ладно, есть места получше, если по течению реки, скольких там к обетованной суше прибивало, видели таких. А у нас метёт сегодня гуще, не взирая на календари, на ветвях осыпавшейся кущи розовые зреют снегири, ветер тут и холит, и лелеет, пробирая нежностью насквозь, ночь от ночи лепится белее, лишь бы мне спокойнее спалось, лишь бы за окном обледенелым хоть одна маячила звезда, и мело, мело во все пределы, лишь бы мне не ехать никуда. *** Как хорошо расстаться в ноябре с бессонницей, назойливой, как муха, начать спокойно, вдумчиво стареть, не уподобясь девочкам-старухам, ничем не приукрасив тишину – ни музыкой, ни скрипом половичным, ни возгласом, готовиться ко сну, измазав губы джемом земляничным (не целоваться, просто пожелать себе, уставшей, сладких сновидений). Неспешным брассом переплыть кровать, по-лягушачьи подтянув колени, преодолеть волненье простыней и мыслей круговое беспокойство. Бессонница, ты видишь? Я сильней и твоего болезненного войска, и неопрятной скуки ноября, одетого опять не по погоде, и зеркала… Короче говоря, как хорошо всё то, что происходит. ГОТОВИМСЯ К ЗИМЕ Молоточки по височкам – всё, что было на уме, в круге замкнутом и прочном мы готовимся к зиме. Запасаемся терпеньем, чтивом, куревом, мукой, будем пггчь по воскресеньям пироги, беречь покой, рыбьим ртом молчать о важном, о безделицах болтать, и в стаканчике бумажном ложкой чайною болтать. Снег не прячет голых веток, белизна не жжёт глаза, мы снежинки из салфеток сядем вместе вырезать. На безрыбье рак – не рыба, на бесснежье пыль – не снег. Мы друг друга за спасибо прямиком ведём к весне. Но пока ещё не время, молоточки – тук-тук-тук – до утра вбивают в темя всё, что выпало за круг. *** По коридору в бежевых тонах медсёстры в облегающих штанах, стрекозы бирюзово-голубые, летают из одних дверей в другие, и капельницы с мёртвою водой катаются на трубочке худой за ними по палатам хирургии, поблёскивая холодно слюдой. А пациент очнулся и глядит, как серый керамический гранит течёт из-под качнувшейся кровати под тумбочку и дальше по палате, по коридору в бежевых тонах, где виден свет всегда в наркозных снах, где с боку на бок грузно перекатит себя сестра-хозяйка на волнах, где всякий раз, проворна и быстра, мелькает голубая медсестра, молоденькая, будто пионерка, попутно дребезжа стеклянной дверкой, – на лапках, по-модельному худых, разбрызгивая быстрые следы, по речке пробегает водомерка, презрев неизмеряемость воды. ПТИЧИЙ ДОМ Витым стволом оливкового дерева удерживаю небо над землёй, удерживаю всё, во что я верила, едва взойдя из косточки гнилой. В моих ветвях навиты гнёзда птицами, поют пичуги песни без конца, и потому нельзя пошевелиться мне, чтоб не стряхнуть ни одного птенца. Держусь корнями, упираюсь кроною, врастаю в землю глубже с каждым днём, ни в бывшую, ни в будущую сторону не двигаю по свету птичий дом. О том, что пережито и отлюблено шуршит листва, попорченная тлёй. Когда под корень буду кем-то срублена, не удержаться небу над землёй. СВЕТЛАЯ ДЕВОЧКА Светлая девочка, что бы с тобой ни случилось в эти последние несколько тёплых дней, пообещай мне, сделай такую милость, не потускней. Кто бы тебя ни обидел – по злому навету, с умыслом или, как водится, невзначай, ты уж, пожалуйста, той же разменной монетой не отвечай. Дождь после солнца – тягостное похмелье, небо затянет облачность, как сатин… Не обращай внимания. Как умела – так и свети. *** Шмелём жужжит в ушах: жалею, жду, желаю… Не голова в кудрях, а клевера цветок. Не музыкой встречай – собачьим хриплым лаем, чужую не пускай на болевой порог. Не знать твоих забот, не чувствовать тревоги, в душевной суете не стать тебе плечом, рассматривать в пыли излучину дороги и думать о дожде и больше ни о чём. Я больше не хочу быть ничему причиной, а только на лугу, где клевер и кипрей, валяться в жаркий день с насмешливым мужчиной и целовать его в морщинку меж бровей. *** Мы будем жить, пока не надоест, у моря – одного, потом другого, одолевая каждый переезд как перевал, и строя жизнь ab ovo: от чашки, от цветочного горшка, от мелочи – мы мелочны, как боги,– передвигая тумбочку и шкаф, друг к другу ближе двигаясь в итоге. Мы будем жить, пока нам хватит сил на чемоданы сверх багажной нормы, на взгляды тех, кто нас не выносил, и кто любил, невыносимо вздорных. Мы будем жить, пока что не умрём, – мы смертные, а стало быть, не боги –- желательно, по-прежнему вдвоём, у моря, у какого-то из многих.
