Автор: Приближаясь к новому сезону книгочеев, знаменующемуся в сентябре ярмарками, презентациями, литературными вечерами, — начинаем публикацию новых произведений нашего уже постоянного автора Остапа Стужева. Прошлой осенью мы опубликовали несколько его рассказов и большое интервью, причём оно успело выйти и в бумажной версии (№25). Предлагаем вашему вниманию его новый рассказ.
***
Если кого и ругал Лёха Степанов последними словами, разглядывая небо, сплошь засыпанное звёздами (мерцающими в миллионах световых лет от того места, где ему пришлось оказаться этой ночью), так это своего школьного учителя физики, а по совместительству ещё и астрономии. «Почему его, а не себя самого?» — спросите вы, пожав плечами от недоумения и разочарования от выслушивания очередного нытья и сваливания собственных недочётов на других. Действительно, кто мешал Лехе в школьные годы или после вооружиться картой звёздного неба и досконально изучить, как перемещаются созвездия по ночному небосводу и положение какого из них по отношению к другим подскажет точное время до рассвета?
Старые-добрые рассуждения о пользе образования и самообразования! Право, иногда лучше оставить их в стороне. Если бы да кабы…
В любом варианте штурм позиции, на которой их отряду пока так и не удалось закрепиться, должен будет повториться только к вечеру. Вопрос, сколько времени ещё ждать своих. Вопрос не праздный.
Лёха посмотрел на лежавшего рядом лейтенанта. Молодой совсем парень выглядел бледнее смерти и сейчас казался своей собственной тенью. Лицо, вытянутое и окаменевшее, словно у покойника, было измазано глиной, смешанной с побуревшей на воздухе кровью, глаза ввалились и смотрели неподвижно на комья земли с перепутанными корнями сорняков, торчавших с поверхности окопной щели, в которую Лёхе удалось его затащить.
Обезболивающее будет действовать ещё несколько часов, а потом… Потом боль от тяжёлого ранения станет невыносимой. Это в кино раненые ведут себя, как ни в чём не бывало. В жизни всё по-другому. На той стороне прислушиваются к стонам и не упустят возможности добить обездвиженного «трёхсотого».
Вколоть свою дозу промедола тоже не вариант… И Лёха продолжил ругать физика, возвращаясь в прошлое, где Александр Сергеевич Сныть читал им, тридцати четырём половозрелым балбесам из 11-го «А»-класса «Маленького принца» Антуана Сент-Экзюпери на уроке астрономии.
Как помнилось Лёхе, все были страшно довольны такой заменой, да и, признаться честно, толкуй им Сныть про Альфу Центавру или про знаки зодиака с их водолеями, весами и скорпионами, толку было бы немногим больше. В конце концов, Маленький принц прилетел к месту поломки самолёта с далёкой звезды, а значит, можно было причислять эту весьма милую историю к астрономической науке. Собственно говоря, ушлый физик так и поступал, обосновывая классикой свои собственные эмоциональные штрихи-размышления об узах и ответственности. Сам Александр Сергеевич Сныть переживал свой третий по счёту брак, с молоденькой лаборанткой, которая в то время казалась шестнадцатилетнему Лёхе и остальным сорванцам довольно пожилой тёткой.
Незаметно погрузившись в воспоминания о любвеобильном физике, Маленьком принце и ветреной лаборантке, Лёха отвлёкся от неутешительной реальности. Но несколько коротких, злых очередей из ручного пулемёта, простреливавшего все пути отхода из окопа, где ему удалось затаиться, спасая своего взводного, вернули его обратно. Ковш Большой Медведицы по-прежнему висел высоко над головой, и где-то рядом бродила по небосводу её младшая сестра. Но в силу приведённых выше обстоятельств идентифицировать созвездие Малой Медведицы Лёхе было не под силу.
Повернувшись на боку, так, чтобы было легче дотянуться до запястья неподвижно лежавшего командира, штурмовик Лёха попробовал нащупать у него пульс. Пальцы и ладони, заскорузлые от налипшей грязи, были бесчувственны, словно деревяшки. Пульс не прослеживался, но командир был жив.
Глаза лейтенанта, ставшие огромными на осунувшемся лице, были влажными и блестели, отражая белый холодный свет полной луны. Потерев ладони сначала одна о другую, а потом о хэбэшные штаны, Лёха снова попробовал нащупать пульс тяжелораненого. На этот раз ему это удалось, и он облегчённо вздохнул…
Всего несколько часов назад, когда стало понятно, что здесь им не удержаться только силами штурмового взвода, он ещё мог отойти вместе с остальными. Потери есть и будут всегда. Такова жизнь. Возможно, кто-то из их взвода в момент его ранения был ближе к лейтенанту, чем Лёха, а может, и нет. Может быть, офицера просто посчитали убитым: убеждаться в том или ином просто не хватало времени.
Да мало ли что? Уйти или остаться? Поколебавшись всего долю секунды, Лёха остался, и принялся рыть нору в стенке окопа. Земля была сухой, и, опасаясь обвала, он стал уходить вглубь, теряя драгоценное время.
После стремительной атаки и перелопачивания почти куба земли в столь неудобном положении, теперь ему отчаянно хотелось пить. Но они пошли в бой без лишнего груза, и у него не было с собой ни капли воды.
Изучающим взглядом посмотрев на лицо лейтенанта, Лёха тяжело вздохнул и отвернулся в другую сторону. Он знал наверняка, что как только рассветёт, в небе появятся дроны, высматривая раненых и оценивая текущую ситуацию.
Деваться станет совсем некуда. И то, что он остался рядом с раненым, не будет иметь никакого смысла, он просто будет не в силах ему помочь.
Или сможет? Подумав об этом, Лёха уже в который раз прикоснулся заскорузлыми пальцами к аптечке, закрепленной на бронежилете. Спасительная доза обезболивающего, припасённая им сверх нормы на чёрный день, лежала там нетронутой, заботливо обёрнутая бинтом. По правде говоря, при всей своей лихости и бесшабашности Леха не любил терпеть физическую боль, и когда представилась возможность вымутить второй шприц-тюбик, он сделал это, не торгуясь.
Тонкая белая полоса появилась на одной из сторон ночного неба. Звёзд становилось заметно меньше, однако теперь Лёха, наконец, смог сориентироваться.
Север-юг, восток-запад… В который раз попробовав нащупать пульс раненого, он коснулся пальцами его сонной артерии. Рука лейтенанта, до этого безвольно вытянутая вдоль тела, сделала конвульсивное движение, словно пытаясь защититься от опасности. В глазах, до этого неподвижно остекленевших, мелькнуло понимание обстановки.
– Ты, Степанов? – спросил его лейтенант. – Это что за нора? Где мы? – продолжил он, не дождавшись даже утвердительного кивка.
– Долго объяснять. Сейчас вколю обезболивающее, – ответил Лёха, нехотя потянувшись к прикреплённой на лямке бронежилета аптечке. Отвечать не вопросы ему было в лом, для себя он уже всё решил.
– Обожди, я потерплю. Вытащи меня из этой норы, я хочу посмотреть, что можно предпринять, – настырный лейтенант явно не собирался отдавать инициативу, несмотря на свое довольно беспомощное состояние.
– Чего там смотреть?! Восток-запад, юг-север! – парировал Леха недовольно, начав тем не менее исполнять приказ.
– Ориентируешься по звёздам? – спросил лейтенант, пробуя изобразить ухмылку на перекошенных от боли губах.
– Нет, – ограничился Леха сухим ответом, рассудив, что в данных обстоятельствах рассказы про Сныть и Маленького принца покажутся неуместными.
– Тогда делай то, что тебе говорят! – неожиданно зло прошипел раненый.
– Если прилетит «птичка», обратно затащить не успею, тогда не обессудьте, гражданин начальник, – буднично и безразлично объявил Степанов.
Он начинал злиться на лейтенанта за настойчивое желание покомандовать единственным оставшимся в его распоряжении из всего личного контрактником. «Не делай людям добра, не получишь зла», – мелькнула у Лёхи в голове расхожая фраза, часто слышанная им от прижимистых куркулей, вооружённых идеологией мещан и филистеров.
Следует уточнить, что сам Лёха никогда к таковым не относился, иначе не только не оказался бы сейчас измазанным землёй и глиной на передовой, но и вообще мог счастливо потягивать через трубочку мартини с водкой в каком-нибудь баре в родном Барнауле. Так что хитрая мыслишка мелькнула и угасла, уступив мозг более насущным размышлениям.
– Давай всё-таки вколю ампулу? Это не последняя, – ещё раз предложил Степанов.
– Не последняя? Точно? – голос лейтенанта невольно дрогнул. Боль, давно терзавшая искалеченную плоть, становилась всё более невыносимой, пробивала последние очаги сопротивления его сознания.
Уже не вступая в ненужные пререкания и бессмысленные пояснения, Лёха бережно извлёк из аптечки шприц-тюбик и, прицелившись, вогнал иглу в ногу лейтенанту. Закончив с неотложным делом, он поменял положение тела, выглянул из выкопанного им укрытия, и выругался зло и безнадёжно.
Утреннее небо побелело совсем. Возможно, это и не было ещё полной и окончательной безысходностью, но приговором лежать здесь без воды и движения, ожидая повторного штурма со стороны своего подразделения, могло считаться наверняка.
После ампулы промедола лейтенант затих, и Лёха откровенно надеялся воспользоваться тишиной и отключиться хоть на короткое время. На несколько секунд ему даже удалось провалиться в короткое забытьё и посмотреть пару совсем несуразных снов…
Два идущих один за другим разрыва снарядов, выпущенных из миномета, бабахнули совсем рядом. Если бы не лейтенант, Лёха, приоткрывший на мгновение глаза, нырнул бы обратно, в спасительный лабиринт полудрёмы-полубодрствования, но тот начал говорить…
И говорил, говорил, уставившись куда-то в одну точку. Наверное, видя там всё, что когда-то происходило в его жизни. Рассказ его перескакивал с одного сюжета на другой, следуя только одному ему понятной логике. Сначала Лёха попробовал просто не обращать внимания, а потом ему вдруг стало интересно узнать, чем закончится первое свидание с девушкой, к которому рассказчик так долго готовился, что, перенервничав, потерял ключи от квартиры, любезно предоставленной в его пользование всего на один вечер верным товарищем.
Торопливый говор лейтенанта не давал впасть в отчаяние, отгонял страх. Только глаза самого рассказчика нравились Степанову все меньше и меньше. Парень умирал, и ничего поделать было нельзя. Получалось, что, оставшись с ним, Лёха ничем ему так и не помог. Степанов отогнал от себя предательскую мысль, что, умри лейтенант сейчас, последний шприц-тюбик с промедолом останется цел.
Секунды. Минуты. Часы. Время сочилось под монотонный говор умиравшего страдальца. Изредка тишину нарушал звук шальной пули, прилетевшей неизвестно откуда и зачем.
Цвик-цвик… И снова стрёкот кузнечиков, понятия не имевших о людских горестях и заботах. Так пришло время последней оставшейся у Степанова дозы обезбола. «Да х*й с ней!» — решительно сказал Лёха вслух, убеждая и успокаивая самого себя.
Теперь, когда последний шприц-тюбик оказался израсходованным, ему почему-то стало даже легче и спокойнее. Приготовившись слушать следующие истории из жизни лейтенанта, он пропустил начало того, что ждал с такой надеждой и отчаянием.
В этот день штурм позиций ВСУ начался раньше. И в этот раз, в отличие от предыдущих, бойцам улыбнулась удача. Возможно, эта маленькая победа, а возможно, просто Лёха Степанов, не побоявшийся остаться один на один с адской болью в случае своего собственного ранения, спасли жизнь молодому лейтенанту.
Весь оставшийся вечер в башке у Лёхи вертелись слова из песни Высоцкого… «Конец был прост, пришёл тягач, и там был трос, и там был врач…» – мурлыкал он себе под нос, глядя на вспыхивающие в небе звёзды. Несмотря на свинцовую усталость во всём теле, ему было хорошо и спокойно. Его ждали новые бои и новые победы, и не было никаких сомнений в реальности этих ожиданий.
Остап СТУЖЕВ
Фото Дмитрия Чёрного, Ашукино, 2022
