Кто не помнит песни из «Собачьего сердца», из кинофильма Владимира Бортко? Да конечно помнят многие! Развесёлые песни красноармейцев, которые они распевали на марше: «…эх, скажи-ка, дядя, для народа ради, никакая контра не уйдёт от нас, чу-чу-чу…» Или «суровые годы проходят борьбы за свободу страны». Сама мелодика вроде бы настраивает на серьёзный, патетический лад — и вдруг проглядывает за этим пафосом злейший стёб, интеллигентская ухмылка. «…Кожа белая да шуба ценная, коли дашь чего – будешь целая» — это уже ария Шарикова под балалайку.
«О, да наверное это оригинальный фольклор времён Гражданской?» – думает доверчивый зритель… Чего там только ни пели – в смутные времена восставшего хама!.. Слова эти и мелодии – Юлия Кима, одного из шестидесятников-«эстрадников», написавшего к советским кинофильмам 60-х и 70-х немало вполне серьёзных «красных» песен – и как раз по тематике Гражданской войны. А тут пошло уже нечто новое – но не само по себе пошло, конечно, а в общем потоке. Где и нынешний член КПРФ Бортко постарался на славу, всё самое высокомерно злое во взглядах профессора Преображенского, и даже оправдывающее сословность, — у Булгакова вывел на первый план.
Но всем им тогда внимали всерьёз! Наконец-то люди грамотные во всех отношениях расскажут 290-миллионному народу СССР, что тут было на самом деле в период Гражданской, разъяснят словами классика. Кому тут конюшни чистить, а кому государством и бывшим доходным домом управлять… «Хомо советикус» — модное понятие тогда, порождение «неудавшегося социального эксперимента», вот кто был объектом актуализированной критики.
Фильм этот, не смотря на последующие усилия экранизировать другого Булгакова, — «Мастера и Маргариту» в сериальном формате и при помощи примитивной компьютерной графики, с нелепыми додуманными эпизодами, – так и остался непревзойдённым для режиссёра (там ещё супруга его поусердствовала в сценарии). Член партии Зюганова, выходит, вместе с младолибералами катил родину к пропасти: что там жалеть-то, в выстроенном этими Шариковыми? Фразы именно из фильма, а не из книги – обогатили лексику политиков и антисоветчиков всех мастей надолго. Помнится, как Евгений Киселёв, киевлянин нынешний, припечатал Виктора Анпилова покойного – «да это же вылитый Шариков!» Таким козырем легко было бить оппозицию империи Гусинского в период кампании «Голосуй или проиграешь», и там не различали, с Зюгановым ты или с Анпиловым: ты за «Прошлое», за власть Шарикова…
Просвещённость той, наступавшей в «непредсказуемом прошлом» на люмпенов-шариковых, интеллигенции 80-х не ставилась под сомнение. Заслуженные, глубоко проникшие в суть Эпохи люди. Это был второй пик их популярности – и входили в 90-е они под овации, выступая тут и сям, правда, во всё редеющих аудиториях… Нередко прямо на улице я встречал с акустической гитарой в дорогом чехле за спиной менее известного шестидесятника, барда Владимира Бережкова – друга Леонида Губанова, шестидесятника «неформатного». Знакомству этому я обязан Ирине Николаевне Пискуновой, вузовскому преподавателю литературы – она мне открыла не только Губанова (дала машинописные «Волчьи ягоды»), но и круг его друзей. И вот, собирая для своей самой-самой первой прозы об одном вечере из жизни Губанова материал в 1995-м зимой, я с однокурсником Алексеем Кравцовым (будущим кинокомпозитором) оказался у Бережковых, в невзрачном, шоколадного цвета панельном доме напротив польского посольства, у Тишинки.
Супруга Владимира усадила нас в небольшой кухне, поделилась воспоминаниями о Леониде, а потом показала кассету, надписанную шариковой ручкой – не слушали вы, мальчики, «Московские кухни» Кима? Нет, ответили мы, стыдясь отсталости. Вопрос был логичен: кто интересуется Губановым, обязан знать и творчество Кима. А он, судя по всему, — и мы тогда так подумали, – дорос до рок-оперы или бард-оперы, тогда это было модно, «Песни нашего века», «Старые песни о главном», кассетные сборники шли в лёт, причём хоровое пение бардов там расцветало близкой ностальгией, отчасти врачевавшей политические раны… Да что там! На Сергея Никитина с супругой в Московском дворце пионеров (был там небольшой акустический их концерт для детей) я смотрел как на голоса Эпохи, как на кусочек той утраченной по глупости и неосторожности родины – а родина-то оказывалась с двойным дном и гражданством…
Так что же было в тех «Московских кухнях»? Мы не побежали с Кравцовым кассету (лишь показанную, редкий экземпляр) искать или слушать тотчас этот спектакль, какая-то интуиция удерживала, да и своё творчество занимало. Оказывается, был там уже куда более смелый исторический обман и стёб без прикрытия – почти как в «Голубом сале» Владимира Сорокина, который своим пикантным воображением заставил встретиться в постели клоны Хрущёва и Сталина. На эту бьющую всё подряд в прах волну-цунами не трудно было настроиться, а Ким-то был первым, первопроходцем ещё в 90-м.
«Кадриль Сталина и Брежнева» из того спектакля собрала основные мифы диссидентов о Брежневе. Песня строится как диалог Сталина и Брежнева (чем сразу задаётся основной тезис — Брежнев это Сталин сегодня, а Сталин сажал только невиновных).
ЛЁНЯ
Никогда! Ни за что!
Нет, товарищ Сталин!
Мы пойдём другим путём:
Зря сажать не станем.
ОСЯ
Ай-ай-ай, Леонид,
Что же ты мне врёшь-то?
Вон же, рыженький сидит
Ни за что ни про что!
ЛЁНЯ
Джугашвили, дорогой,
Это ж Ося Бродский:
Паразит как таковой
И еврей, как Троцкий!
Бродский был арестован и сослан за тунеядство (формально так и было, факты упрямы) при любимом шестидесятниками Хрущёве. Брежнев же, придя к власти, досрочно Бродского из ссылки вернул. Казалось бы, ему-то что все эти мастера подпольной культуры? Это же Хрущёва был конёк и поколение? А вот нет же, куда гуманнее Хрущёва вёл себя с диссидентами Брежнев! Тот же губановский СМОГ, декларировавший в 1965-м лютую смуту и объявивший джихад соцреализму (в грубейших выражениях), выводил с арены общественного внимания мягчайшими методами, посадками выборочными и недолгими. Брежнев вообще, если верить Байгушеву, был настроен всерьёз на сосуществование систем и соблюдение прав человека ещё с 1966-го.
ОБА
Джан, джан, джан,
Джан, джан, джан,
Кто желает в Израиль —
Мы в Биробиджан.
Джан, джан, джан,
Джан, джан, джан,
Можно ехать в Израиль
Через Магадан!
Фирменная ирония Кима: всех посадят, ну а потом уже отпустят на историческую родину. И снова враньё. Леонид Ильич Брежнев разрешил эмиграцию в Израиль. Тот же Бродский формально репатриировался по израильскому приглашению: он был в полшаге от мировой славы, заработанной целиком в СССР. Как метко сказала Ахматова, когда сажали за тунеядство: «Нашему рыжему делают биографию».
Это был шаг небывалый в истории СССР: ни при Сталине (при содействии которого Израиль и создавался), ни при Хрущёве нельзя было заявить, что я хочу в Израиль, отпустите меня с семьёй. При Хрущёве были только единичные случаи, и то в основном для бывших польских граждан. Теперь же любой еврей мог уехать безо всяких оправданий — просто хочу жить на родине предков. Да, понятно, что не всех выпускали, имелись препятствия из-за допуска к гостайне (а многие желавшие уехать работали как раз в таких НИИ и «почтовых ящиках», связанных с «оборонкой» и космосом) и по другим обстоятельствам. Но «процесс пошёл» с Брежнева.
Кстати, а кто говорил, что сразу репатриироваться будет легко? Ведь ещё недавно гремело и «дело врачей» и «дело Еврейского Антифашистского Комитета». И вот вместо благодарности политэмиграции Брежневу (причём он дал разрешение после разрыва дипотношений с Израилем, после Шестидневной войны — то есть люди переезжали во вражескую страну!) — вместо благодарности отпущенные диссиденты его начали сравнивать с вымышленным ими же тираном (вышеупомянутые «дела» не имели национальной подоплеки, а были связаны со шпионажем и доказанным летальным вредительством)… И Ким транслирует в 1990-м эту откровенную ложь — про Биробиджан и Магадан, хотя в 1979 году из СССР в Израиль эмигрировало 50 тысяч.
ОСЯ
А скажи, дорогой,
Спой под звон гитары,
Как живут у тебя
Крымские татары?
ЛЁНЯ
Хорошо они живут,
Не прошёл я мимо:
От всего освободил,
В том числе от Крыма.
Очередная ложь. Именно при Брежневе в 1967 году был принят Указ о реабилитации крымских татар. То есть он сделал то, что не сделал, не осмелился Хрущёв: как говорится, не вывез бы. Ибо политически мотивированная огульная реабилитация коснулась не только таких доказанно-завзятых врагов как Тухачевский (который не только полностью признал вину в организации военно-фашистского заговора, но и «чистуху» написал со всеми фамилиями и направлениями на 140 страниц за ночь – под диктовку это невозможно), но и бандеровцев, которые возвращались в УССР или оставались в Сибири доживать свой недобрый век, до сих пор эти сёла известны.
Реабилитировать вступавших в специально созданные дивизии СС (со своей формой – фесками с черепушками!) всё на той же волне 1956-го года Хрущёв, без сомнения, уже не осмелился. Он был хитёр и чрезвычайно чуток к настроениям интеллигенции, которая к тому моменту благодаря бурному развитию индустрии, науки и искусства становилась лидером общественного мнения, и могла на тех самых московских кухнях одобрить многое, но не такое. Требовалось время – десяти лет хватило, и тогда уже всё забылось, и «оттепель» сделала своё. А то, что не было возвращения реабилитированного народа в Крым — все вопросы к Хрущёву. Который не только не реабилитировал крымских татар, но и передал Крым из РСФСР Украине, и уже украинское руководство компартии стояло против воссоздания автономии на полуострове. Впрочем, «дело Кима» на данном направлении в поколении «десятников» знатно продолжила Гузель Яхина, и это другая, тоже сомнительная по фактам история – однако дойдёт очередь и до её «зулейхамства».
Дмитрий ЧЁРНЫЙ