Автор: Лепёшкин Михаил Александрович, один из немногих писателей, кто пишет сегодня сказки, причем сказки языческой Руси. Он член союза российских писателей, автор серии «Сказки Бурого Медведя» в рамках которой вышло уже 4 сборника сказок. В 2021 году совместно с Михаилом Алексеевичем Красновым выпустил двухтомник «Путеводитель по славянской мифологии», в который вошло более полутора тысяч персонажей из более девятисот источников. Лепешкин изучает практическую сторону славянской народной культуры. На этой основе были созданы курсы «Сроднение», посвященные творческому воспитанию детей через сказки и игры.
За семью горами, за семью морями, На краю земли, Злата кузня стоит, Жаркий жар в ней горит! Как стоял во той кузне Молодой Кузнец Как он бил-стучал Звонким молотом! Как летели спод молота светлы искорки, Да во стороны разные! Во стороны разные Да во дали во дальние! А где пролетала та искра светлая, Там цветы расцветали! А где падала она, Там жизнь зарождалася! Но ударил Кузнец в четверть силушки, И слетела искорка малая. Искра малая, Искра слабенька! И рекла та Искорка таковы слова: – Ох ты гой еси, Молодой Кузнец! Ты зачем меня ма́лой выковал? Ма́лой выковал, силы не́додал? Отвечал ей Молодой Кузнец: – А на то я тебя такой выковал, Чтоб к Земле лететь искрой быстрою, Искрой быстрою, незаметною! Растопить там стужу лютую! Хлад прогнать, чтоб Весною стать, Юной вырасти да в свой срок прийти! Опечалилась мала Искорка, Опечалилась да заплакала: – Нешто мне, такой слабенькой, Да с Мареной-Зимою да справиться? Как задует она метелями! Как застудит меня хладом мертвенным! И погибну я смертью лютою, И не станет меня, малой Искорки! Усмехнулся ей Молодой Кузнец, Успокоил кручинушку: – Не заметит тебя Зима лютая, Не заметит ма́лую Мара-Смерть, И слетишь ты в воды тёмные, В воды тёмные, что в земле текут! И прольёшь ты в них чистый Свет! Новой Жизни Свет и Весны расцвет! Новой Жизнью они наполнятся Новой Силою да воспрянутся! – Как же справиться с этим мне одной? Мне одной, малой Искорке? Воды тёмные под землёй текут, Во колодцах глубоких прячутся! – Там давно уже люди ждут тебя! Там давно уже звери ждут тебя! Там давно уже травы ждут тебя! С нетерпением да оглядкою. Их давно тяготит уже той Марены власть! Той Марены власть – стужа лютая! И покажется им светом огненным Твой неяркий свет, Жизнь несущий свет, в коем страха нет! И помогут они все в борьбе твоей! Да сплотятся они в войско сильное. И укроют собой в стужу лютую Да прольют за тебя свою ру́ду красную! И падёт в борьбе Зима-Мара-Смерть! И сгорит она в жарком пламени! Ты же, девой взрастёшь, да с Ярилой оженена, По земле пойдёшь, по полям-лесам! И поверила тогда Искра ма́лая, Что исполнится всё да по слову сему. И слетела она, Жизнь к Земле неся! Жизнь весеннюю, ладом ладную!
Жила-была на краю деревни девочка. Годков-то ей уже и много вроде, в пору бы и девкой стать, да вот беда, лихоманка её мучила да не отставала никак. Так и была она роста ма́лого, да вида боле́зного, ни дитя, ни девка, а так – что-то среднее да недоразвитое. Кожа у ней была бледная да прозрачная, все жилки через неё видно, потому синеватой казалася. Так за синеву ту и прозвали девчонку Синюшкою. Есть в лесу грибок такой, маленький да тоненький, синевой своей люд пугающий.
Мало кто с ней дружил, мало кто с ней играл, кому такая замухрышка нужна? Потому она всё больше дома сидела да в окошко смотрела. А ещё сказки разные слушала, что бабушка ей сказывала, да рукоделию училась, что матушка показывала. А так как времени у неё было много да старания не занимать, то и рукоделье она освоила как никто из её сверстниц.
На всю деревню был только один парень, Ласкун, что к ней иногда подходил да смотрел, как ловко она нитки прядёт да рушники ткёт. Какие красивые узоры под её руками рождаются. Да как быстро одёжка шьётся. Уж не любовь то была, а незнамо что, но только он один её не Синюшкой звал, а Синичкою. Вроде и как все, да по-своему. Синичка птаха малая, да юркая и непоседливая, всё не гриб, на поганку похожий. Бывало, идёт ребятня летом из леса с ягодами, а Ласкун завернёт на Синюшкин двор да горсть малины насыпет – ешь, Синичка, да поправляйся. Нрав у него был весёлый, а шуток на всех хватало, наверное, потому и на Синюшкину долю оставалося. А уж девки за ним бегали… да, куда ей, Синюшке, с другими равняться? Так, мечты одни.
Зима о ту пору крепкая стояла. Всё вокруг снегом завалено, реки льдом скованы. Колодцы, благо вода неглубокая, до дна промёрзли, да то не беда. Снега много, топи сколько хочешь.
Засиделась как-то после колядок Синюшка за рукоделием своим за́ полночь. Вроде и спать давно пора, да вот ещё чуто́чек, один узор закончу и всё, а за ним другой напросился, как отказать? Другой тоже вот-вот доткётся, а за ним следующий на очереди, да и до конца уже недалеко осталось! Как дело, что в руках горит, взять да и бросить? Уж и счёт потеряла, какую лучину сменяла, и последние узелки завязав, в окно глянула, а там что-то яркое промелькнуло да в колодец, что на улице против дома стоит, и упало. Лежит в нём да светится! Только свет какой-то странный, не сразу и разглядишь, лишь угадывается он каким-то внутренним чутьём. Накинула Синюшка шубейку да на улицу к колодцу вышла, а там, на льду, что колодец до дна проморозил, лежит искорка малая да светится вся. Взяла она эту искорку в руки, и жаром её обдало. Да не снаружи обожгло, а изнутри разошлось, да так хорошо она себя почувствовала, как никогда с ней ещё не было! Ручки отогрелись, ножки потеплели, щёчки разрумянились, а внутри будто сила новая появилась, и лихоманка Синюшкина заметалась, задёргалась, не зная, куда сбежать! А Искорка вдруг и говорит человеческим голосом:
– Укрой меня скорее, девица, от слуг Мары-Зимы, чтобы не прознала она, что тут я уже! Коли прознает, так худо будет!
Укрыла Синюшка Искорку ладошками да домой отнесла. Уселась в своём закутке да и спрашивает Искорку:
– Кто ты, светлая? Как хорошо мне с твоим приходом стало! И лихоманка моя почти отступила! Ты бы оставалась со мной навсегда!
– Нельзя мне с тобою остаться, – говорит ей Искорка. – Коли вылечу тебя, так сама всю свою силу истрачу, а она и так уходит не по дням, а по часам. И не так много её уже осталось.
– Ну, раз сила твоя всё равно уходит, так и вылечи меня. Нешто мне, горемычной, так всю жизнь с этой лихоманкой и маяться? Я же жить хочу! Красивой быть, детей родить! А кому я такая нужна?
– Ох, девица, помогла бы я тебе, да тогда в воды подземные не попаду да жизнью их не наполню. А без того и Весною не стану! Но уж коли ты так несчастна, так и быть – тебя вылечу, а зима пусть ещё год длится. Тогда другая моя сестрица придёт и своё дело сделает… коли опять кого лечить не придётся.
– Так ты Весна? Ты же такая маленькая!
– Нет ещё. Мне только предстоит Весною родиться. А что маленькая, не смотри. У дерева семечко тоже маленькое, да вырастает оно огромным!
– Ну, коли так, не надо мне от тебя лечения, лучше приходи в свой срок. Как это я только на себя всю Весну потрачу? А как же люди, звери, трава, ручьи и реки? Нет, не могу я так. Ты прости меня, Искорка, за глупость мою! Может, помочь тебе, чем смогу?
– Можешь помочь, конечно. Надо тебе меня побыстрее в колодец, где вода не замёрзла, бросить, чтобы смогла я свою силу живую в воды подземные отдать. Недалёк до колодца путь, невелика и услуга!
– Ох, не так оно всё, – отвечала Синюшка. – В колодцах наших вода близко стоит, Зима их уже до дна проморозила. Самый глубокий колодец в другой деревне, что за лесом находится! Он никогда даже в самые лютые морозы не замерзает! Ты туда лети!
– Не могу я уже лететь… что с неба упало, то больше не взлетит… Да и сил у меня мало остаётся.
– Тогда давай я тебя туда отнесу!
– Как же ты меня понесёшь по лесу да по сугробам? В тебе же жизнь и так еле теплится! А там зверья полно да снегу навалено! Не пройти тебе!
– А я друга попрошу, он меня и проводит!
– Ну, коли так, тогда я лихоманку твою приглушу, чтобы она тебе хоть пока не мешала. Ты меня в свой рушник заверни, где ты летние узоры выткала! Они мне силы сохранят да заступою, коли что, будут. А сама спать ложись. Утро вечера мудрёнее!
Завернула Синюшка Искорку в рушник да и спать на печку примостилась.
Разгорелась поярче Искорка и наполнила Синюшку жизнью и ладом, да так, что Лихоманке и вовсе места не осталось. Слетела та, заметалась по дому, да кошка глаз приоткрыла, вскочила, и кинулась за ней. Выскочила Лихоманка на улицу, а там холодно… Стала она искать, в кого бы ещё вселиться, да ночью кого найдёшь? Тут она про Искорку и вспомнила да задумалась, а как надумала, так прямиком к хозяйке своей Маре и полетела, только снег за ней завихрился!
Встала утром Синюшка, а тело здоровое да сильное, так и хочется попрыгать да подурачиться! Но вспомнила она про Искорку! Шубейку надела, рушник с ней за пазуху сунула да и пошла Ласкуна искать. Кто ещё, кроме него, ей помочь сможет?
А в деревне в тот день посиделки назначили. И вся молодёжь к ним готовилась, снедь разную тащили, шутки придумывали, Ласкун, как всегда, в самой гуще события пребывал, говорил, кому одёжу потешную шить, кому личины готовить, кому ещё раз свои роли в шутках повторить… Вот за таким занятием Синюшка его и застала. Глянул Ласкун на неё да не признал поначалу, так она похорошела за одну ночь!
– Здравствуй, Ласкун!
– И ты здравствуй, Синичка! Вижу, отпустила тебя лихоманка! И похорошела ты сразу! Приходи сегодня к нам на посиделки!
Ох, не ко времени те посиделки! Да разве Ласкун их на помощь Синюшке променяет? Там девки стократ краше, а она что? Синюшка… Понурилась она да обратно пошла, видно, придётся одной идти. Но не прошла и десятка шагов, как догнал её Ласкун:
– Ты чего, Синичка? Аль обидел я тебя чем? Ты прости, коли что, не хотел я.
– Да не обидел ты меня, что ты? Помощи я хотела у тебя просить, да занят ты. Теперь самой справляться придётся.
– Что за помощь? Может, быстро управлюсь, и вместе на посиделки пойдём? Ты говори, не стесняйся!
– Надо мне в деревню, что за лесом, попасть побыстрее, да не успеешь ты к посиделкам назад вернуться.
– А что за нужда такая в той деревне у тебя появилась?
Рассказала ему всё Синюшка да Искорку в рушнике показала. Только никому про то говорить не велела. Постоял Ласкун, подумал. Очень хотелось ему на посиделках подурачиться, да дело на безделье не меняют. Хошь не хошь, а Весну выручать надо, да и понял он, что Синюшка всё равно пойдёт, да не дойти ей одной. А коли случится с ней что, так потом самого же совесть и замучает.
– Я за лыжами, да в дорогу кое-чего соберу, а ты свои лыжи готовь. Я за тобой забегу.
– Так нет у меня лыж, – потупилась Синюшка, – я ж раньше и за околицу-то не выходила…
– А как же ты по сугробам идти собиралась?
– Не знаю, – пожала плечами Синюшка.
– Ну ладно, ты не расстраивайся, я что-нибудь придумаю! Иди домой, собери съестного в дорогу да оденься поте́пле. Я скоро!
Немного времени у Ласкуна ушло на то, чтобы собраться, да ещё одни лыжи найти. Все удивились, правда, что не пойдёт он на посиделки, да знали они, что не только на шутки да прибаутки он мастер, а ещё и помощь оказать завсегда горазд. Потому и дружили с ним все, потому и не спросили, для чего ему ещё одни лыжи понадобились, просто дали, и всё. Нужны, раз спрашивает. Прибежал он к Синюшкиному двору, а она уж у калитки с узелком стоит, с ноги на ногу переминается. Помог он ей лыжи надеть, за околицу с ней вышел и говорит:
– Я вперёд пойду, буду лыжню торить, а ты следом иди, да не отставай смотри.
Кивнула ему Синюшка, а у самой сердечко где-то под горлом колотится. Страшно, ведь не выходила она никогда так далеко, да и внимание Ласкуна ей, Синюшке, помогающего, непривычно. Поэтому решила она делать всё, как он скажет, даже если умереть придётся. А может, и не для неё он старается, а для Весны. Ну, так ещё проще и привычнее. Так и пошли они по сугробам, Ласкун впереди, а Синюшка за ним. Но лыжи для девичьих ног, много ходить непривычных, тяжёлые. Узелок в руках мешается, а потому и отставать она стала, как ни старалась. Он же по снегу пёр, что лось, а когда перед лесом назад оглянулся, Синюшка далеко была да еле ноги переставляла. Ругнулся Ласкун да назад повернул. Смотрела Синюшка, как он приближается, и думала: «Пусть обругает, пусть побьёт даже, лишь бы домой не отправил!» Подбежал Ласкун, рядом встал:
– Эх, дурья моя башка! Ты ж на лыжах ходить совсем не умеешь! А ну, давай узелок.
Приспособил он Синюшкин узелок у себя за пазухой, чтобы не болтался. Показал, как на лыжах идти, чтобы не их ногами тащить, а чтобы лыжи скользили да сами тебя несли. Так и бежал рядом, пока Синюшка на его первой лыжне сноровке лыжной училась. И правда, быстрее дело пошло, и уставать она стала меньше, так и отправились они через лес.
А Лихоманка тем временем уже у Мары была да у ног юлила:
– Почто приползла, непутёвая? Не тебе ли дано было девку изве́сть? Ей по роду проклятье наложено, кое лишь делом великим да полезным исправить можно. Али сделала ты дело своё? Да что-то не видела я её среди умерших?
– Ой, хозяйка моя грозная, сильна девка оказалася. Хоть и чахнет вся, да не сдаётся никак! Жизнь в ней так и льётся потоком, не успеваю я её выпивать, только на слабость её меня и хватает. А вчерась хотела я её окончательно извести, да прилетела какая-то искра, и все мои старания прахом пошли! Девка совсем почти выздоровела!
– Что за искра такая?
– Сказывала она, что Весною станет, а пока её надо в колодец бросить, чтобы воды подземные жизнью напитать!
– Что? – вскричала Ма́ра-Зима. – Весна? Да как она смела в моём царстве появиться! Моя здесь власть! Я здесь законная хозяйка, и по-другому не будет!
– Ой, права ты, владычица моя, – снова расстелилась Лихоманка. – Ты лучшая правительница, только поспешить тебе надо, отправилась Синюшка сие незаконное дело сполнять. Против тебя бунтует да смуту вокруг сеет.
– Отправлю я за ней слуг своих верных, Метели да Вьюги с ледышками, Мо́роки да Морозы лютые и Хла́да вдогон! А ты лети к ней! По старой памяти у тебя это быстро получится! Задержи проклятую, как сможешь! Хватай её за ноги, чтобы бежала она медленней! Захолони грудь, чтобы дышала она тяжелее! Стисни сердце, чтобы кровь её вымерзла! Замучай кашлем, чтобы силы теряла!
– Слушаюсь, хозяйка! – уткнулась в снег Лихоманка и бросилась выполнять волю госпожи своей!
А Синюшка с Ласкуном уже по лесу бежали. И полнилось сердце девичье радостью, что хорошо всё идёт да складно! Что не бросил её, неумёху, Ласкун, а научил. Да сам впереди идёт, хоть и ясно, что трудно ему, да вида не кажет и её подбадривает. Но вдруг ноги её тяжёлыми стали, грудь будто путами стянули, а сердечко с натугою забилось, и кашель напал такой, что повалилась она в снег. Оглянулся Ласкун да к ней бросился:
– Что с тобою, Синичка!
– Лихоманка меня нагнала, да чую я, Мара-Смерть слуг своих за нами в погоню отправила! Не успеть нам с тобой, видно, зря я тебя в это дело впутала! Одной помирать надо было.
– Помирать? – засмеялся Ласкун. – Вот насмешила-то! Ну уж нет, я ещё долго жить буду, да и тебя вытащу!
– Не надо, Ласку́нушка, возьми рушник с Искоркой да беги один, а я уж тут как-нибудь!
– Эко выдумала, глупая! Это ж тебе Искорка доверилась, значит, тебе и дело до конца доводить! Вставай, дойдём, не заблудимся. Я тебя поддерживать стану, а коли вовсе идти не сможешь, так на себе понесу! И не спорь давай, а то времени у нас мало остаётся!
Так и тронулись они снова в путь. Синюшке трудно идти, но она всё равно не сдаётся, ведь Ласкуну и так тяжело, а если ещё и её нести, он вовсе из сил выбьется. Так и шли они по лесу, да вдруг тур лесной у них на дороге встал! Видно было, что зол Лесной Великан: копытом в снег бьёт да требует со своей дороги убраться. Вышел вперёд Ласкун, топор из-за пояса вытащил. Куда парню молодому супротив такой громадины, да отступать-то тоже некуда! А вдали уже снег клубится, то Метели да Вьюги в погоню спешат!
– Постой, Ласкун, погоди малость, – сказала Синюшка, уже снова ставшая такой же слабой, как раньше. – Дай мне ему слово сказать!
Проковыляла она кое-как по снегу к туру, а у того глаза красные, из носа пар валит, вот-вот бросится да размечет рогами крепкими!
– Прости нас, Лесной Великан, за то, что покой твой нарушили. Только не забавы ради мы это сделали, а для дела большого! Мы Искорку от Мары спасаем, а без неё Весна не настанет, без неё тепла и травы не будет! Пропусти ты нас, пожалуйста, на дороге не стой!
И остыли глаза турьи, взгляд подобрел!
– Ну, коли так, тогда не просто пропущу, а и помогу как смогу!
Повернулся он да на снег опустился:
– Садись ко мне на спину, довезу тебя куда надо! А ты, задира, – повернул он к Ласкуну голову, – за мной побежишь.
Уселась на турью спину Синюшка, и бросился тур по чаще лесной, только и успевала она от веток уворачиваться. Ласкун же за туром бежал налегке, так это уж отдых, считай! Но погоня всё ближе и ближе! Вот уже и деревья зашумели, предупреждая. Они, как могли, старались ребят укрыть да от погони спрятать, но сильны Ма́рины слуги, скорости не сбавят, со следа не собьются!
Вот выскочил тур на поляну лесную, а там волков целая стая! Окружили они ватажку малую да зубами от голода лязгают! Быть битве не на жизнь, а на смерть!
Остановился тур, рога выставил, приготовился биться! Рядом Ласкун с топором встал! Непросто волкам будет справиться, хоть и здоровенные они! Но голод не тётка, и стали волки ближе подходить да зубы скалить! Слезла тогда Синюшка с турьей спины, взяла у Ласкуна узелок свой, вышла к волкам и говорит им:
– Возьмите, серые, еды, сколько есть, а коли не хватит, так меня съешьте! Не дойти мне до места нужного, лишь других задержу. Только Ласкуна да тура, друзей моих, отпустите, пусть дело начатое завершат да Искорку до места доставят! Она потом Весною станет да Зиму поборет! А слуги Мары-Зимы уже по пятам нас преследуют, хотят навечно тут Зимнюю власть закрепить!
Услыхали её волки серые, вышел вперёд вожак ихний да говорит:
– Не пойдём мы против Весны! Хватит нам еды твоей, а слуг Мары-Зимы мы задержим, насколько сможем!
Но заговорил тут Лесной Великан:
– Не пристало мне, лесному воину, перед битвой отступать, да и устал я по сугробам, как заяц, скакать. Лучше погоню задержу, а вы Синюшку с Искоркой к деревне доставьте! Вы лёгкие, по снегу вмиг домчите, а коли я не выстою, так и защитите её!
Возмутился волчий вожак:
– Что ж ты, мясная гора, нас бесчестишь так? Когда это мы от врагов бегали?
– Не о чести сейчас разговор, а о том, чтобы дело сделать! Хватит и на вас чести за Весну постоять!
Подумал волчий вожак, да и согласился. А снег всё ближе и ближе клубится, и слышно уже, как Вьюги воют, как Метели ревут да как Морозы по деревьям стучат!
Сложил Ласкун лыжи Синюшкины вместе, накидал на них хвороста, верёвку длинную привязал, получились почти саночки. Посадил он на них Синюшку, верёвку волкам дал.
– Вот, думал ли я, когда-нибудь, – сказал волчий вожак, – что сам, добровольно, как какая-то ездовая собака, буду санки с человеком тянуть! Ну, ни в жисть!
Схватили волки верёвку в зубы и потащили санки по снегу, да так быстро, что Ласкун за ними едва успевал!
А тур на пути у погони встал, голову поднял да заревел, вызывая все силы Мары-Зимы на бой великий! Услышали тот рёв разные звери лесные да стали к туру на призыв его собираться. Тут и олени пришли, и лоси, и кабаны рядом встали, и рысь на суку поудобнее для прыжка устроилась, зайцы о страхе своём позабыли да тоже прискакали, белки на деревьях замелькали, и птицы в стаю собрались! Даже лиса-хитрюга, только о себе думающая, и то прибежала да рядом со всеми наизготовку встала. Все погоню задержать нацелились! Все за Весну драться настроились!
Вот и рядом уже сила хладная! Воет на все голоса, клубится ликами страшными! Но взревел Великан Лесной коротко, наклонил рога, да и бросился в гущу снежную, а за ним и всё воинство звериное да птичье! И стали они слуг Мары-Зимы рогами колоть, когтями рвать, зубами грызть, клювами клевать да крыльями бить! Захлебнулась погоня лютая да отступила от неожиданности! Но потом опомнилась и бросилась на войско звериное с новой силою, и была у них сеча кровавая, в коей с обеих сторон многие полегли… но сильнее оказалось войско снежное, ведь со всей земли сюда Мара-Смерть своих слуг согнала! Да ещё и Хлад подоспел! Сковал он войско звериное лютым холодом, и падали птицы замертво, и подгибались ноги у оленей и лосей, и белки с зайцами в снегу тонули, лишь тур огромный продолжал стоять да разить врагов рогами острыми! Но и он сдавать стал. Накинулись на него слуги Ма́рины со всех сторон, да морозили, да толкали его из стороны в сторону, но держался он из последних сил, ибо каждое мгновение, им выигранное, помогало Синюшке Искорку донести!
А волки уж из лесу выбежали и к деревне направились, но тут собаки целой сворой выскочили да стали волков облаивать, в деревню не пуская!
– Ну, уж с этими-то вы быстро договоритесь, – сказал волчий вожак, опуская верёвку, – а мы назад, погоню задержим! Видно, не удержало её лесное воинство, значит, наш черёд пришёл!
Повернули волки к лесу да бросились быстрым скоком своим на подмогу! А собаки санки окружили, рычат, зубы скалят:
– Кто такие? – спрашивает большущий, лохматый вожак. – Зачем в нашу деревню идёте?
– Нужно нам к колодцу вашему глубокому! – отвечала Синюшка. – Надо туда Искорку бросить, чтобы она воду подземную жизнью своей напитала, да потом Весною став, к нам на землю пришла! Обессилели мы в пути нелёгком, помогите нам до колодца добраться!
– Нам хозяева ничего такого не приказывали! Не пустим вас в деревню нашу! Уходите, откуда пришли!
– Да как же это! – воскликнула Синюшка. – Без этого и Весна не придёт, так Зима и будет до следующего года!
– А нам всё равно, что там будет! – зарычал вожак. – Не приказано, и всё тут! Уходите, пока целы!
– Мара-Зима за нами погоню послала, чтобы Искорку извести! Вон смотрите, уже как близко погоня та! Все звери лесные её остановить пытались, да не вышло у них, видимо! Волки последний заслон выставили да бьются, жизни своей не щадя! Пропустите нас, не дайте Искорке от хлада сгинуть!
– Вот и видно эту глупость лесную да дикую! Кто ж на власть Мары-Зимы покушается? Нас хозяева кормят, а до остального нам дела нет! В последний раз говорю – уходите, откуда пришли!
Вышел тут Ласкун вперёд, сверкнул топором:
– А ну, прочь пошли, шавки облезлые! А не то всем хвосты порублю да по загривкам топором приласкаю!
Отскочили собаки подальше, а вожак на Ласкуна нацелился.
– Иди, Синичка! Колодец вон в той стороне, а я тебе спину прикрою, не допущу этих холуёв лизоблюдных!
Кинулся вожак Ласкуну горло порвать, да тот хоть и устал, а не зря батька его гонял по наукам воинским. Руки сами всё сделали, а голова другим занята была. И отлетел вожак с разрубленной башкой, и отбежала подальше стая, но не отстала. Так и пятились Синюшка с Ласкуном до самого колодца. Вот и он, наконец! Обернулась Синюшка, а погоня лютая уже рядом совсем! Налетела на собак да и разметала их, кого о стену ударив, кого снегом сбив, кого лапами ко льду приморозив! Вот так и заканчивают прихлебатели да холуи разные! Но времени не осталось уже не только Искорку достать, а даже шубейку расстегнуть, и тогда перевалилась Синюшка через край колодца да бросилась в тёмную глубину…
Кинулась за нею погоня лютая, но Ласкун на колодец сверху бросился и загородил собою! Затрепали его слуги Ма́рины, льдинками посекли да заморозили, аж руки к срубу примёрзли, но не сдвинулся Ласкун ни на пядь малую, и отступили силы тёмные да с позором к хозяйке своей побрели…
А Синюшка долго в колодец падала да в воду ледяную плюхнулась наконец. И потекла та вода ей за пазуху, и промочила одежду всю. Коченеть тело её стало, а глаза в смертной дрёме закрылися. Возрадовалась Лихоманка, наконец она своё дело до конца доведёт и девку проклятую уморит! А Синюшка уже за кромкой стоит, на себя, замёрзшую да в воде скрюченную, смотрит. Тут сама Мара к ней явилася и молвит грозно:
– Так это ты, девка неправильная, мне перечить вздумала? Вот чем упорство твоё закончилось. И сама гибнешь, и дружка своего за собой тянешь!
– Ну и пусть, – отвечала Синюшка. – Зато Весна зародилась уже, и не остановить её ни тебе, ни кому другому! А значит, жизнь на земле продолжаться будет! Что в сравнении с этим моя жизнь – болезная да непутёвая. Жалко только, что и Ласкун за мной пойдёт, жить бы ему да жить ещё. Ты отпусти его и зверей, что в заслоне сражалися. Они же детушек своих защищали да за правду стояли! А я тебе, чем хочешь, служить стану, только не жизни земной во вред!
Разошлись тут у Мары брови хмурые, и лицо хоть и строгим осталось, да не злым уже:
– Что ж, достойны слова твои да дела в правде крепкие! Так и быть, сниму я с тебя и родни твоей проклятье ваше давнее, что за непутёвые дела наложено было. От него тебя и Лихоманка мучила, от того и обеднел да повывелся род ваш. Быть тебе отныне здравой да счастливою! Забирай дружка своего да счастье не проворонь! А зверьё, что жалеешь, водою полей из колодца сего. Кому ожить суждено, тот выживет, а кому срок пришёл, тот героем уйдёт.
И в тёмном глубоком колодце, промочив Синюшкину одежду, дошла вода до рушника, в который Искорка завёрнута была, и напиталась силой жизненной, и возросла та сила во сто крат, да ещё во столько же! И потекла та сила Жизни Вечной по всем жилочкам земным! И множилась она и росла! И понесла она весть радостную, о зарождении Весны!
Синюшка же вдруг очнулась да оживать стала! По телу её будто огонь струился! Вынырнула она из воды да, рушник достав, Искорку освободила, в воду опустив. Заиграла та в воде, заискрилась!
– Благодарствую, Синичка! Спасла ты меня от смерти лютой, себя не пожалев, так и я теперь в долгу не останусь! Бери водицу, силой жизненной наполненную, да неси всем, кто болен да немощен! А коли здоров кто, так она дух укрепит да сил прибавит!
Почувствовала Синюшка, как заметалась её Лихоманка да задёргалась! Как задрожала вся да сгинула, будто и не было её! И стала кожа Синюшкина горячей, и ручки с ножками согрелися, и щёчки порозовели, а внутри такой жар появился, что хоть весь ледяной мир растопить смог бы! Вспучилась вода подземная да подняла её до края колодца, а там Ласкун – лежит, к верхним брёвнам колодца примороженный, и жизнь в нём еле теплится. Обняла его Синюшка, жаром своим согрела да поцеловала крепко! Открыл он глаза, да и говорит:
– Какая же ты, Синичка, красивая! Да и разве можно тебя Синичкой звать, коли щёчки у тебя, как у снегиря грудка, горят, а здоровье внутри так и пышет! Не подходит тебе старое имечко, новое давать надо. А мне уж и не встать теперь, совсем холодом меня проняло. Ты расскажи людям, что не зря я жизнь положил!
– Да что ты, Ласкун, говоришь такое? Ты же долго ещё жить собирался! Отолью я тебя водою, что от Искорки силой напиталась да меня к жизни вернула! На своих ногах домой пойдёшь!
Сняла она с него задубевшую одежду да облила с ног до головы. И влилась в Ласкуна сила жизненная, и отогрелся он! Оделся да радостный в обратную дорогу собрался!
– Негоже нам, Ласкун, помошников наших в беде оставлять, давай с собой водицы прихватим да поможем тем, кому можно ещё.
Набрали они воды да в обратный путь отправились. Кого ни увидят немощного, водицей польют, тот и оживёт. Дошли они до места, где волки погоню остановить пытались, только в двух из них ещё жизнь теплилась, их и спасли. Добрались до места, где тур лесной оборону держал, и тут почти всю воду истратили, всем помогли, да самому туру уже не помочь было. Так и остался он глыбой огромной, в снег вмороженной. Но раз Весна придёт, значит, детки его вырастут! Значит, не зря он жизнь свою положил!
Так и добрались Синюшка с Ласкуном к себе в деревню, рассказали всё людям да объявили о помолвке своей. Чтобы все на Купалу на свадебку к ним припожаловали! Вроде бы и не поверил кто, да вот она, Синюшка, здорова, счастлива, да красоты неписаной! Даже девки деревенские, что Ласкуна привечали, с этим согласились. А раз согласие есть, так и помочь подруге к свадебке подготовиться не зазорно будет.
Так и закончилась сказка об Искорке, в воды подземные попавшей да Весну зародившей! А люди каждый год о сию пору, Водокресом называемую, водою из колодцев обливаются да здоровья себе набирают! На том и моей сказке конец, а что там дальше будет, это уже в другой сказке скажется.
Худо-Бедно
Жили-были два брата Худ и Бед. И звали их так потому, что один часто говорил: «Эх, худо», а другой добавлял: «Да, бедно». Собственно, и жили они так же. Развалившаяся лачуга, поваленный забор, в огороде бурьян, поле травой заросло, а в хлеву мыши поселились, за неимением другой живности.
– Эх, худо.
– Да, бедно.
И разговоры у них были кажный раз почти одинаковые:
– Вот, брат, обещали нам хорошую жисть, да так и не дали… худо.
– Не, не дали, а потому и у нас бедно.
– Во-во, обещали новый дом, а не дали… худо.
– А нам на что его делать? И так бедно.
– Говорили, вот, землю нам вспашут, а не вспахали… худо.
– А как нам её без лошади вспахать? Бедно.
Вот так они дружно и жили, один скажет, другой поддакнет.
Однажды проходил мимо них странник, да и попросился к ним переночевать. Пустили его братья. А чего же не пустить хорошего человека? Сели они за стол, перекусили скудным ужином, да и завязали разговор:
– А чего это у вас так бедно? – Спросил странник.
– Да вот видишь, жисть нам обещали хорошую, да никак не дают…. Эх худо.
Другой брат поддакивает:
– Да, оттого и нам бедно.
– Вот обещали нам дом новый, да не дали… худо.
– А на что мы его сами построим? Бедно.
– Говорили нам, что землю вспашут. Уже зима скоро, а они и не чешутся. Эх худо.
– А мы безлошадные как вспашем? Бедно.
– Ты, вот, мил человек, по многим землям ходишь. Многое видел, много людей встречал, со многими разговаривал. Может подскажешь, почему у нас всё так получается худо.
– Да бедно!
– А чего же не подсказать? Подскажу конечно. Просто живёте вы дружно, а слова свои говорите порознь, да без добавки.
– Эх, что-то непонятно – худо.
– Да, видно с умишком у нас бедно.
Ну чего тут непонятного? Говорите оба слова вместе, затем «А» и добавляйте то дело, что уже сделано: «Худо-бедно, а мы сегодня поужинали».
– Ага, понятно, а ещё?
– Ну, худо-бедно, а поле у вас есть, и худо-бедно, а вскопать вы его сможете. А там худо-бедно, и дом подлатаете.
– Ну, худо-бедно, а поняли!
Проводили они на утро странника в путь дорогу, да и стали говорить по-новому. А для этого, надо дело какое-то сделать. Залезли на крышу, дырки тёсом залатали:
– Ну что, брат? Худо-бедно, а крышу мы починили!
– Худо-бедно, да!
Взялись они за стены. Тут косяк заменят, тут бревно на место поставят, там угол выровняют…! К весне управились.
– Что же, брат, худо-бедно, а дом мы починили!
– Худо-бедно, а справились!
Коли весна пришла, стали они поле перекапывать. Долго перекапывали, но худо– бедно к посевной успели и хлеб посадили. Потом по осени собрали, на еду и семена оставили, а на излишки лошадь купили. На ней худо-бедно брёвен привезли, да вместо покосившегося забора тын поставили с воротами. А на оставшиеся порося купили. Так и стали они жить. Один начнёт дело, а другой тут же подхватит, поможет.
Прошёл год, другой, третий, худо-бедно, а жисть у них наладилась. Дом худо-бедно они заново перестроили, да не дом, а целые хоромы получились! Поле в три раза расширили. Худо-бедно женились, а что за баба без коровы? Но худо-бедно благодаря страннику богатство кое-какое у них появилось, и купили они жёнам не по одной, а по две коровы! И теперь худо-бедно, а и молочко у них появилось! А где молочко, там и сметанка, и маслице, и творог, и даже сыр делать наладили!
Проходил как-то мимо тот самый странник. Места не узнал, а так как время ещё полдень был, он дальше и отправился. Только братья уже за столом обедавшие его в окно увидели, да чуть стол не опрокинули, за ним бросившись. Тот видит, мужики здоровенные за ним бегут, и сам припустил было, но поздно. Догнали его братья, да стали радоваться, что такой мудрый, да светлый человек к ним припожаловал. Привели его в хоромы свои, за стол в красный угол усадили, обедом потчевали, лучшие куски ему подкладывали. А после обеда худо-бедно сели на завалинку, да разговор затеяли:
– Вот же мудрый ты человек! Подсказал нам всего два слова объединить, а как жисть наша поменялась! Худо-бедно, а уж и богато мы жить стали!
– Эт точно! Худо-бедно, а разбогатели! Ты, наверное, многим так помог! Везде тебя уважают, да чтут за мудрость твою!
– Да какое там чтут? Всё больше смеются, а то и вовсе шарлатаном кличут.
– Эт как же?
– Да вот так и получается. Скажешь людям как дело поправить, а они книжек начитавшись, всяких умников наслушавшись, да думая, что всё в жизни сложно да заумно, и говорят: «Э-э, если бы всё так просто было, все бы хорошо жили, да что-то не получается».
– Так чего не получается? Взяли бы да попробовали!
– В том-то и дело, что даже пробовать не хотят! Не верят. А потому, гонят меня отовсюду.
– Так ты у нас живи! Худо-бедно, а места много!
– Худо-бедно и еды хватит!
– Да что я у вас делать буду? Старый я стал, ноги еле ходят. В руках сила не та.
– Ну, худо-бедно, а у нас дети скоро появятся! Вот и будешь им сказки сказывать, да уму разуму учить! Чтоб не умников всяких слушали, а мудрость твою, простую и полезную.
– Ну, коли полезным вам буду, тогда останусь. Худо-бедно, а чем-нибудь всё помогу!
Так и стали они вместе жить. А народ вокруг всё диву давался, как у них всё ладно, да складно получается? Спрашивают братьев, а они говорят так, мол, и так делаем. А все головами качают: «Э-э, чего-то не то вы говорите. Чего-то скрываете. Ведь если бы так просто было, то все хорошо жили бы, а вот не получается».
