Автор: Среди многочисленных научных изданий, приуроченных к 200-летию Ф.М. Достоевского, не затеряется роскошный, респектабельный и классически концептуальный альбом, подготовленный Государственным музеем истории российской литературы имени В.В. Даля.[1]
Уже обложка останавливает внимание своей сдержанной, вроде бы и не юбилейной необычностью: просто буквы, проступающие во тьме, но не зловещим валтасаровым шрифтом, а словно компьютерным кодом, проявившимся на угасающем экране. Словно сама эта текстуализация и визуализация – ключ и настройка восприятия. Таблица для проверки зрения и умозрения. Метрика для филологических медитаций. Литерный космос. Текстуальная мандала. Интертекстуальная матрица.
Словно мерцающие, по-разному подсвеченные буквы выявляют в названии книги – «ДОСТОЕВСКИЙ. ЧЕЛОВЕК И ВЕЧНОСТЬ» – её акцентированный смысл: ДОСТОЕВСКИЙ, ЧЕЛО/ВЕК, ЧЕЛО/ВЕЧНОСТЬ.
Изданный фолиант вполне соответствует обстоятельствам, его предопределившим, о которых сообщается в трёх статьях вводной части: мировое значение Достоевского (В.И. Толстой), его актуальность для современности (Д.П. Бак) и для последующих поколений (П.Е. Фокин). Разноракурсное введение – официально-политическое, теоретико-публицистическое, историко-литературное – предваряет визуально-биографическую часть, в которой экспонируются в хронологическом порядке архивные материалы о жизни и творчестве писателя с необходимыми
комментариями, уместными цитатами, вызывающими исторический и филологический интерес документами, фотографиями, репродукциями.
Далее следуют экспозиции, представляющие основные периоды и местоположения музейной достоевистики:
1906–1928 – Музей памяти Ф.М. Достоевского в Историческом музее имени императора Александра III;
1928–1940 – Музей Ф.М. Достоевского;
1940–2019 – Музей-квартира Ф.М. Достоевского.
Расширенным сопровождением представленных собраний служат историографические очерки о московской коллекции наследия Ф.М. Достоевского (Г.Ф. Коган) и о 90-летней истории Музея-квартиры Ф.М. Достоевского в Москве (Г.Б. Пономарёва).
После обзорно-обобщающих и системно-исторических ретроспекций, приближающих и проясняющих образ русского литературного пророка, завершающая книгу «Краткая летопись жизни и творчества Ф.М. Достоевского» (П.Е. Фокин) не должна восприниматься как формальное заключение. Бесстрастная биохроника, соотнесённая с вечными смыслами и зримыми значениями, транспонирует естественную композицию жизни в сверхъестественную архитектонику судьбы, побуждая к личным сопереживаниям и соразмышлениям.
Юбилейные мысли особенные – они подогреты пафосом публичности, исполнены моментом ответственности. Они предполагают отклик, отражение, резонанс, генезис. Вот примеры глубинного, профетического проникновения Достоевского в реалии XXI века, его предсказания патологий социального сознания, отмеченные Д.П. Баком:
– «демонстративное преступление», т.е. «осознанное, намеренное, зримо предъявленное» (например, терроризм – цель которого не в массовом убийстве случайных прохожих, посетителей рынка и т.д., а в демонстрации своих убеждений, предъявляемых миру);
– «тотальный контроль» – благо, но ведёт к абсолютному рабству, а это означает «принципиальную невозможность добра» (например, тотальный досмотр миллионов ради поиска одного террориста хотя и служит добру, но не означает нравственный выбор человека, поскольку лишает его этого выбора);
– «осознание полезности убеждения» – усиливает его, но и приводит к искажению, т.е. «стремление к прагматическому обоснованию мнений и позиций сводит на нет нравственные основания всех убеждений, даже изначально благих и верных» (например, в сегодняшнем информационном поле с его множеством взаимоисключающих мнений личное суждение оказывается в столь существенной зависимости от общего и внешнего, что перестаёт быть личным, становится модальным, ситуативным, относительным) (с. 11–12).
Примеры можно продолжить. Примеры нужно продолжить. Потому что адрес этих наитий – всё человечество. Достоевский – океан, он для всех, не только для тех, кто способен опускаться в его глубины. Достоевский всюду, где жизнь доходит до своих крайностей.
Д.П. Бак дважды, если не трижды, повторяет, что это «дилетантские» («наивные», «эмпирические») умозрения, не претендующие на сколько-нибудь успешную конкуренцию с умозаключениями специалистов. Можно было бы не обращать внимание на такой литературно-критический политес, если бы он, помимо других своих специализаций, не был ещё и теоретиком литературы. Ввиду этой подробности общий смысл сказанного существенно корректируется: теоретик сознательно занимает «дилетантскую» позицию, находя её не только допустимой в юбилейном издании, но и более уместной.
Академические исследования возвышаются над читателем, как поднебесные столпы научной адекватности, и можно было бы с этим жить, если бы такой ландшафт не заслонял горизонты личного, непосредственного, свободного восприятия. «Достоевский среди нас» – этот резюмирующий тезис читается как напоминание о чём-то очевидном, но забываемом, вызывая смешанные чувства – настороженности и надежды.
Александр КОРАБЛЁВ
Горловка – Донецк
[1] Достоевский. Человек и вечность. К 200-летию со дня рождения. Альбом / Авт.-сост. П.Е. Фокин, Т.Ю. Соболь, Г.Л. Медынцева. — М.: Государственный музей истории российской литературы имени В.И. Даля, 2021. – 484 с., 545 ил. Далее ссылки на это издание даны в скобках.
