Автор: Этим интервью мы открываем серию бесед с акторами (редакторами) профессий, связанных с издательским (и писательским) делом. Эта «кухня» частенько скрыта как от самого автора литературного произведения, так и от читателя, а между тем именно здесь творится, куётся и слава, и популярность. От того, насколько хорошо переводчик не просто понял, а прочувствовал содержание и стиль того произведения, которое ему предстоит далее нести читателю, — зависит общий результат, неисчислимый в денежном эквиваленте. Не даром в стольких переводах существует «Гамлет», и пастернаковский считается среди них не самым точным, но при этом самым лучшим (опять же — частью интеллигенции).
А уж что говорить о переводе «Евгения Онегина» на английский, который Владимир Набоков не только сделал своей визитной карточкой англоязычного периода пребывания в Большой, мировой литературе, но и сам делился секретами мастерства: «Юджин, уан джин!» (звучит, как заказ у барной стойки). Ведь перевод это ещё и работа с культурными кодами, перекодировка, так сказать, дэкодер своего рода (помните такое дорогое приспособление для первого поколения видеомагнитофонов в сочетании с советскими телевизорами?)… Недавно опубликованный на нашем портале советский поэт Рахим Карим рассказывал, что и при подаче произведений на Нобелевку, работа с переводчиком — неминуемый и важнейший шаг. А уж кто из современных прозаиков не мечтал быть переведённым как минимум на английский, а также другие европейские языки!..
Итак, мы сформулировали универсальные, стандартизированные вопросы, которые постараемся в стандартном же порядке задавать нашим коллегам из смежных профессий. Представляем первую гостью виртуальной гостиной «ЛР» — переводчика Ольгу Терентьеву. В профессии она с 2010 года, на её счету такие бестселлеры только в одном издательстве, как «Это мой день!», «Пубертат», «Взломай код общения», «Без границ», «50 ключей для лёгкой жизни», «Билли Айлиш«.
— Как вы пришли в профессию?
— Я всегда любила языки, разнообразие способов выражения мысли, обожала жонглировать словами в целом. Помню, со второго класса хотела быть переводчиком-синхронистом с немецкого. Но, отучившись в институте на немецкой филологии, а потом закончив журфак МГУ (в группе испанской журналистики, попутно сама выучила итальянский), я долгие годы работала журналистом и преподавателем. А потом, лет 13 назад, моя подруга, которая на тот момент была редактором издательства «МИФ» (Манн, Иванов и Фербер), предложила сделать для нее пробный перевод. Он ей понравился! С тех пор я внештатный переводчик «МИФ», но сотрудничаю и с другими издательствами: «Текст» и «Качели». В последнем должна выйти одна книга, которую я очень жду (выпуск книги – дело не такое быстрое, как хотелось бы автору или переводчику). Это детский детектив: четверо подростков расследуют преступление, совершенное на огромном океанском лайнере типа «Титаника». Очень красивая книга!
— Какую книгу хотелось бы перевести?
— Какой-нибудь средней толщины роман (смеётся). На большой, боюсь, у меня не хватит запала. А вот на пару месяцев с головой погрузиться в изобилующую психологизмом историю взаимоотношений с длинными толстовскими предложениями было бы здорово!
— Какую книгу не хотелось бы переводить?
— Довольно сложно переводить книгу, в которой есть стихи. Конечно, переводчик или редактор всегда может обратиться к профессиональному поэту, но всё же подстрочник предоставить нужно. Помню, у меня был классный случай, когда я переводила книгу про Фриду Кало с французского. В ней было много стихов французского писателя и поэта – и что самое важное, основателя сюрреализма – Андре Бретона! Стихи у него тоже очень сюрреалистичные, конечно…
И я никак не могла понять их суть, хотя знала перевод каждого слова. И вот как-то днём я сидела в кафе, работала над книгой и вдруг услышала, как за соседним столиком одна женщина говорит по телефону. И делает она это по-французски, настоящая мадам! Я решила к ней подойти и прямо попросить о помощи в интерпретации (я часто так делаю: обращаюсь к носителям языка, если есть возможность: мне кажется, это вносит нотку аутентичности в мою работу). Она посмотрела на текст, вскинула бровь и, как-то виновато улыбнувшись, сказала только: «О-ля-ла!» (смеётся). Да, Андре Бретон и его стихи!.. Так вышло, что спустя пару дней я оказалась в театре на спектакле о судьбе Фриды Кало. Представьте себе моё удивление, когда первый же актер, вышедший на сцену, начал читать то самое стихотворение! Я его запомнила! (Смеётся)
— Какую книгу ни за что бы не стали переводить?
— Моей первой книгой (которую дала подруга) было что-то об экономике. Пришлось сильно вникать в тему, консультироваться со специалистами по поводу терминов, выбора слов… Было скучно и тяжко. Как-то я переводила книгу о статистике. Это был комикс – довольно приятный формат, но всё же в целом не моё. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, скажу, что не хотела бы больше переводить ничего узкоспециального, в чём я не являюсь экспертом. Мне близок театр, отношения людей. Я гуманитарий чистой воды.
— Какие книги вы считаете образцом переводческого искусства?
Что-то из старого (смеется): книги Норы Галь, Риты Райт-Ковалевой. Помните, у Сергея Довлатова в «Соло на ундервуде», кажется, есть анекдот:
Когда-то я был секретарём Веры Пановой. Однажды Вера Фёдоровна спросила:
— У кого, по-вашему, самый лучший русский язык?
Наверно, я должен был ответить — у вас. Но я сказал:
— У Риты Ковалёвой.
— Что за Ковалёва?
— Райт.
— Переводчица Фолкнера, что ли?
— Фолкнера, Сэлинджера, Воннегута.
— Значит, Воннегут звучит по-русски лучше, чем Федин?
— Без всякого сомнения.
— Как это страшно…
Конечно, какие-то вещи, о которых они писали, сейчас нам гораздо ближе и понятнее. Я имею в виду реалии, о которых мы знаем благодаря путешествиям, интернету (в старых переводах можно встретить «сырный пирог» вместо «чизкейк» или «теннисные туфли» вместо «кроссовки»). Но в целом у мастеров той эпохи есть чему поучиться!
— Кто из признанных переводчиков повлиял на вас?
— У меня на столе лежит книга Норы Галь «Слово живое и мертвое», в которую я заглядываю, чтобы настроиться на работу. Перелистываю время от времени «Высокое искусство» Корнея Чуковского. Люблю читать, что пишет о переводах, или, если удается, слушать лекции нашего современника Владимира Бабкова – у него невероятное чувство языка! Конечно, «патриарх отечественной школы художественного перевода» Виктор Голышев. Меня подкупает, что изначально он был англоманом (я тоже больше люблю Великобританию), переключившимся на американскую литературу. Интересно, что это человек, которого выделял Иосиф Бродский – тоже знаток языка, тонкий стилист. Он посвятил Голышеву стихотворение («1972»). Меня в своё время этот факт очень впечатлил.
— Как, по вашему мнению, может отразиться на профессии переводчика развитие искусственного интеллекта?
— Наверное, какие-то вещи он может сделать даже лучше человека, в смысле — быстрее, проворнее. Но я всё же за то, чтобы любимым людям писать бумажные письма (а не сообщения в мессенджерах) и переводить книги, исходя из пережитого опыта (а не алгоритмов, лежащих в основе электронных словарей) – сердцем.
— Как вы относитесь к вмешательству редактора в ваши переводы?
— Очень и очень хорошо! (смеётся) Во-первых, бывает — как человек, говорящий на иностранном языке, — никак не можешь сформулировать. Вроде, понимаешь, что написано, но никак не подберёшь верное выражение, для тебя весь его смысл уже отражён в оригинальном тексте (как, знаете, слово experience значит больше, чем просто «опыт»), и очень здорово, когда редактор с тобой на одной волне и может предложить более удачный вариант. А во-вторых, всё-таки перевод — такая тонкая работа, такое «плетение кружева», что вторая пара глаз, критический взгляд, ещё одно чуткое сердце никогда не будут лишними!
— Какая книга оказала на вас такое влияние, что вы даже в чём-то изменили свою жизнь?
— Интересный вопрос! Я думаю, «Одиночество в сети» Януша Леона Вишневского. Моя личная «мазь Вишневского», как я её ласково называю (смеётся). Прямо бальзам на душу. Я несколько раз читала её по-русски, и позже, выучив польский, в оригинале. Одно время хотела быть полонистом, часто ездила во Вроцлав. Польский язык относится к славянской группе, он похож на русский, я его хорошо чувствую! Но в то же время он сильно отличается, музыкален по-другому. Мне нравится думать, что, говоря по-польски, я как бы проживаю две жизни. Это завораживает…
Беседовал Алексей ТРАНКОВСКИЙ
