Автор: Лукавить незачем – автора, о котором здесь пойдёт речь, я знаю лично. Этот факт, скорее всего, сделает разговор о нем больше похожим на воспоминания современников о поэте, чем на литературный портрет. Однако знакомство наше поверхностно – я лишь наблюдатель со стороны, и благодаря этому надеюсь, что сохраню объективность, – насколько это возможно. Я в особенной позиции по отношению к автору: достаточно близко, но с соблюдением дистанции. Дистанция, конечно, необходима. Но близость тоже – по крайней мере, в этом случае.
Почему именно в этом случае? Потому что Индира Зубаирова – это поэт, личность и творчество которого нераздельны. Она не просто поэт с личной историей, её поэзия и есть её личная история. Защитники той точки зрения, что биографию художника и его творчество далеко не всегда нужно отождествлять и выводить одно из другого, должны просто поверить мне на слово. Здесь – особый случай.
Зубаирова – это человек, настолько встроенный в махачкалинскую культурную жизнь, настолько близкий этому кругу и во многом определивший его атмосферу, что он овеян её присутствием, её поэтическим словом, её судьбой. Её сложный жизненный сюжет, разворачивавшийся так близко, и её поэзия, переработавшая этот сюжет, стали частью сознания и культурной истории того относительно небольшого количества людей, которые привыкли собираться на одних и тех же лекциях и поэтических вечерах, в одних и тех же библиотеках и аудиториях, филармониях и театрах.
Порой она незаметно появляется на общем мероприятии, тихо и внимательно слушает, с кем-то ребячливо смеётся, обнимается с друзьями, знакомыми. Никто и не задержит на ней взгляда. Но при этом почти каждый знает, что вчера прошла поэтическая встреча с ней, что её наградили первым, вторым, третьим, что появились новые стихи. Да, известны и другие местные лирики, но если спросить о молодых поэтах Дагестана, то в первую очередь махачкалинцы ответят: Индира Зубаирова.
О своих жизненных перипетиях Зубаирова рассказала сразу, как только её начали читать. «Мне сейчас 27 лет. И только два года назад я стала понимать, что такое Дом. А в детстве у меня его просто не было». Она родилась в маленьком дагестанском городе Буйнакске и оказалась пятым ребёнком в семье. Мать растила детей одна. В шесть или семь лет она отдала Индиру отцу, и с этих пор начались её детские, а затем и подростковые скитания.
Она возвращалась от отца к матери и от матери к отцу в поисках возможности хотя бы учиться в школе, не говоря уже о том, чтобы заводить знакомства с другими детьми и дружить. На неё в любом случае возлагались большой труд и ответственность – она с утра до вечера вела хозяйство, следила за курами и коровами. Зубаирова рассказывает, как однажды в отсутствие матери от болезни стал умирать домашний скот, и расплачивалась за это она, 13-летняя девочка, побоями. Потому и лейтмотив её поэзии – мать: нередкая в поэзии фигура, но беспрецедентная по своему воплощению и наполнению в поэзии Зубаировой.
Женщина в трауре мною гордится. Мною гордится женщина. Женщине в трауре надо молиться: сына хоронит женщина. Женщину в трауре нужно обнять. Плачет в плечо мне женщина. Женщина в трауре – кажется, Мать. Мать моя – эта женщина.
Абсолютная простота языка и синтаксиса, монотонные повторы и отсутствие экспрессии, предельная сжатость и краткость, но в результате – выражение страшного отстранения и отрешённости: и от самой матери, и от её горя, и от смерти её сына, то есть брата лирической героини. Словосочетание «эта женщина», которое ещё не раз прозвучит в поэзии Зубаировой, с одной стороны, пронизано отчуждением и безразличием, а с другой стороны, рисует особо значимый, во многом зловещий образ, соединяющий в себе горечь, неоправданные надежды и даже ощущение непостижимости и недосягаемости. Бездомность внешняя и бездомность внутренняя, выросшая из неё, звучат в стихотворении «Мне Родина»:
Мне Родина –
пандур и праздный стол.
мне дом –
тоска и мать – певучесть лиры
и кротость –
пара глаз в дырявый пол,
а детство –
тень плакучей старой ивы.
И на пороге гость –
телесней враг.
Еда мне –
горький хлеб под слоем соли.
Сын матери – не друг мне
и не брат
по Божьей воле.
Мне Родина –
пандур и голос лир
а я умчалась
за другой святыней
и в стенах
одинаковых квартир
чужое остаётся мне
чужбиной.
«Сын матери – не друг мне и не брат». Нет ничего проще, но и ничего полновеснее этой фразы для того, чтобы выразить свою личную беспочвенность и потерянность.
Индира Зубаирова, поэт-кочевник, назвала свой сборник стихотворений «Чердаки Анжи»: Анжи – это старое народное название Махачкалы, а чердаки – это многочисленные прибежища, в которых побывала Зубаирова, не останавливаясь в них надолго. Человек, который когда-то заметил Индиру и поспособствовал тому, чтобы она вошла в литературную жизнь республики, заметил на презентации сборника: «В этой книге есть именно настоящие стихи. Если в первой книге автора есть хотя бы одно стихотворение, которое можно назвать настоящим – это уже успех!» Высказывание кажется снисходительным, но на деле оно отражает честные взаимоотношения Поэта и Наставника (она пишет – он говорит правду, не всегда лестную) и готовность Зубаировой к этой правде, трезвость и самокритичность её мысли.
Конечно, Зубаирова – поэт слишком молодой и пока неопытный. Однако здесь хочется кое-что объяснить по аналогии с тем, как Наставник (который к тому же был моим преподавателем) незамысловато объяснял нам на занятиях, почему стихотворение Бродского «Постскриптум» – это гениальное стихотворение. «Вы поняли, в чем сюжет? – спрашивал он. – Ну, он её любит, а она его не любит, и вот он страдает и пытается ей дозвониться, и не может. Банальнейшая, пошлейшая ситуация. Но как он пишет? “Увы, тому, кто не умеет заменить собой весь мир, обычно остаётся крутить щербатый телефонный диск…” Обычная частная история возвышается до трагедии тотального одиночества». А у Зубаировой есть такое стихотворение:
Рама окна. Взгляд в поле: люди, цветы и ветер. Я так мечтал о лете. Лета коснулось горе. Время моё немое. Моет дождём недели. Двое в своей постели, Небо их – голубое.
В чем-то непритязательное, с обыденными, повседневными лексикой и синтаксисом, говорящее о неудивительных несчастье одних и радости других – и всё же глубокое, прячущее за простыми словами и обобщенностью сложный сюжет человеческой жизни, вопреки кажущейся прозрачности. Думается, что и тут обычное и понятное проникнуто какой-то непреодолимой большой тоской.
Сейчас Индира работает помощником режиссёра в театре, а не так давно прошла писательский курс у Захара Прилепина и поступила на курсы литературного мастерства в Литературный институт имени Горького. Она окружена множеством людей, которые готовы ей помочь. Теперь у неё есть Дом. Есть возможность серьёзно заняться тем, чем всегда занималась втайне, на клочках бумаги. Теперь её всегда ждут и рады слушать.
Но и сейчас через её неотточенные, стихийные стихотворные строки, которые ещё далеки от техники поэтов-мастодонтов, но рождаются из остро пережитого чувства, – просвечивает печальная, настоящая, пронзительная, живая, неизбывная человеческая история.
Татьяна ГАЗИЕВА,
Артель вольных критиков МГУ
