Пушкина знают все русские люди, начиная с того, он – Александр Сергеевич. А вот Игорь Иванович Шкляревский известен далеко не каждому, хотя он тоже поэт талантливейший.
Что их объединяет? То, что оба они ярко и мощно высказались о глагольной рифме, которая еще в девятнадцатом веке была подвергнута сомнению и осмеянию. Мол, глагольная рифма – признак профессиональной слабости стихотворца, поскольку глаголов больше, чем других частей речи, и сочинитель не даёт себе труда, выбирая в рифму первое, что попадётся. А первым якобы попадается глагол.
С этим, в принципе, можно согласиться, но есть рифмы похлеще глагольных – причастные, деепричастные, а также рифмующиеся существительные во множественном числе с одинаковым количеством слогов (ослы-козлы, баки-маки, мимозы-морозы), прилагательные (зелёный-солёный, перчёный-мочёный) и вообще одинаковые части речи в рифме – не есть признак высокого версификаторского мастерства.
Но почему же именно глагол, которым Пушкин призывал жечь сердца людей, чаще всего подвергается сомнению и осмеянию? Предполагаю, потому что он – глагол – самая яркая и заметная часть речи. А самое яркое мы видим раньше всего – и как достоинство, и как недостаток.
И вот что сказал о глагольной рифме Пушкин в самом начале поэмы «Домик в Коломне».
…Ведь рифмы запросто со мной живут; Две при́дут сами, третью приведут. А чтоб им путь открыть широкий, вольный, Глаголы тотчас им я разрешу... Вы знаете, что рифмой наглагольной Гнушаемся мы. Почему?- спрошу. Так писывал Шихматов богомольный; По большей части так и я пишу К чему? скажите; уж и так мы голы. Отныне в рифмы буду брать глаголы. Не стану их надменно браковать, Как рекрутов, добившихся увечья, Иль как коней, за их плохую стать, — А подбирать союзы да наречья; Из мелкой сволочи вербую рать. Мне рифмы нужны; все готов сберечь я Хоть весь словарь; что слог, то и солдат — Все годны в строй: у нас ведь не парад.
Шкляревский о глагольной рифме сказал тоже стихами, и не просто стихами, а именно самой глагольной рифмой – в каждой строке, за исключением четырёх из восемнадцати.
*** Поэзию не понимал, не знал, не слушал, не читал, собак на улицах гонял, фиалки дурам продавал. Потом подрос и возмужал, канавы осенью копал - лопатой деньги загребал! Потом баллады сочинял, но никому не подражал, свои придумывал законы - звонкоголосые глаголы с разгону, с ходу рифмовал. "Нельзя!" - литконсультант кричал, а стих звенел и трепетал, как будто в роще дождь затих, от капель птица отряхнулась и засвистела, захлебнулась, запела в радугах своих!
И вот вопрос: нужно ли избегать глагольной рифмы? Мой ответ таков: если ты достиг уровня мастерства Александра Сергеевича Пушкина или Игоря Ивановича Шкляревского, ты можешь себе позволить всё. А если нет, то просто совершенствуй мастерство.
Иосиф КУРАЛОВ
Хорошая статья — простая и толковая.
И поэт хороший. Спасибо.
Марк, благодарю за отклик. Но какой поэт хороший? Тут их два.
***Но какой поэт хороший?***
Один поэт стихи писал,
другой поэзией дышал. 🙂
В тексте — два поэта — Пушкин и Шкляревский. Оба писали и дышали поэзией. Пушкина мы знаем неплохо. По крайней мере, так принято считать. Впрочем, я и действительно хорошо ориентируюсь в его творчестве — стихах, прозе, трагедиях. А вот Шкляревского очень многие знают плохо и совсем не знают. Поэтому вполне оправданно будет привести здесь одно из лучших его стихотворений.
Игорь ШКЛЯРЕВСКИЙ
Родине
Люблю протяжный стон гусей,
березы желтое отрепье
и поздней осени твоей
угрюмое великолепье!
Люблю, когда прозрачный лед
звенит, расколотый о сваи,
и с крыльев золото течет
на деревянные сараи.
А ночью ветер ледяной
солому кружит во вселенной.
И не поймешь, где звук живой,
где только отзвук незабвенный.
В такую ночь уже нельзя
всю душу выболтать растеньям.
Надежды, женщины, друзья —
все подвергается сомненьям.
Но ты — моя святая дрожь!
Где шум лесов, где вздох народа?
Где слезы матери, где дождь?
Где Родина, а где природа?
Когда исполняешь Моцарта, то забываешь о нотах. Мелодия ведет тебя, словно льется в единственно верном направлении. Хотя выходы и входы в музыкальные фразы у него порой как у ребенка. Это я к тому, что не замечаешь нот и их учить не надо — они сами из тебя вытекают как только поймал направление фразы. А к примеру Чайковский, будучи последним великим мелодистом, вроде так-же легко и ясно читается, но не льется по Моцартовски. Ну разве только за исключением первого фортепианного концерта с его бурей. Которую кстати никто кроме Мацуева до сих пор нормально не мог исполнить — по русски.
Вот так и тут — Пушкин «по Моцартовски» прост, но и неуловим — похож на раствор всего и во всем. Там и тонкая графика золотого сечения и детские гениальные каракули переходящие в растр, и иконопись с импрессионизмом. А Шкляревский, он более предметный, словно времена года написанные маслом большим мастером и на очень высоком уровне.
Надеюсь нечто немного понятное смог сказать.
***Надеюсь нечто немного понятное смог сказать.*** В данном случае главное, чтобы автор комментария изначально представлял себе, что он пытается сказать, а после того как сказал, реально оценил, насколько удачной была попытка.
Хорошо… таки скажу проще, по кулинарному.
Пушкин = почти всегда торт.
Лермонтов = между тортом и пирогом.
Шкляревский = и торт и пряник и пирог.
Маяковский = черствый ржаной печатный пряник.
Сербовеликов = цельнозерновой хлебушек (иногда с килькой). 🙂
Вообще великолепно! Просто восторг!
Благодарю вас, Елена! Надеюсь, правильно адресовал ответ.
правильно!)