Автор: Советский писатель Кочетов и российский режиссёр Балабанов – это диагност и патологоанатом одной и той же больницы. Той самой, в которой не смог вылечиться, и был вскрыт Советский Союз.
Правдивая «клевета»
Автор опубликованного в 1969 году скандального романа «Чего же ты хочешь?» Всеволод Кочетов застрелился за 40 лет до смерти вышедшего в 2007 году режиссёра скандального фильма «Груз 200» Алексея Балабанова. Общего между ними нет почти ничего, кроме разве что военного прошлого. Кочетов прошёл Великую Отечественную фронтовым корреспондентом в газетах блокадного Ленинграда. Балабанов служил переводчиком в полку транспортной авиации, возившем солдат и грузы в Афганистан. И ещё обоих обвиняли в клевете на СССР.
Цинковые гробы с «грузом 200» из Афганистана? Маньяки-убийцы? Милиционеры, избивающие и убивающие задержанных? И всё это в благословенном 1984-м, когда происходит действие картины? Быть такого не могло!
Хотя именно в этом году потери в Афгане достигли максимума – порядка 2,5 тысяч. Тогда же поставил свой кровавый рекорд – 15 жертв – Андрей Чикатило. И немного раньше – 26 декабря 1980 года – пьяные менты на наземной станции московского метро «Ждановская» (нынешнее «Выхино», — прим. ред.) забили насмерть майора КГБ, польстившись на копчёную колбасу и бутылку коньяка в его сумке (о чём в 1992-м был снят конспирологический фильм «Убийство на Ждановской»: о войне МВД с КГБ, Щёлокова с Андроповым, закончившейся полным поражением первого в 1984-м, — прим. ред.).
Кочетов считался совершенно упёртым коммунистом и даже сталинистом, но и «Чего же ты хочешь?» тоже уличили в осквернении светлой советской действительности. Особенно интеллигенции и молодёжи.
«Вызывает горестное удивление, когда один взрослый и опытный в своём роде писатель в одном печально нашумевшем романе пытается показать нашу советскую молодёжь как сборище духовных валютчиков, а молодых советских поэтов — получающими темы для стихов в постели американской шпионки. Лицо любого поколения и общества в целом никогда не могут определять отщепенцы и выродки. Лицо любого поколения и общества всегда определяют лучшие представители этого поколения и этого общества. И если появляется какой-нибудь один-другой духовный валютчик, духовный власовец, то истинный художник не имеет права плюрализировать этот факт, волей-неволей проецируя его на интеллигенцию в целом».
Спал ли автор этой пылкой речи, поэт Евгений Евтушенко с прототипом злодейки кочетовского творения Порции Браун – корреспонденткой британского журнала Encounter и любовницей французского философа Альбера Камю Патрицией Блейк? Неизвестно, да и не слишком интересно. Однако они были прекрасно знакомы, журнал финансировался именно ЦРУ, отчего и занимал в основном проамериканские позиции, а сам Евтушенко столь возлюбил Штаты, что даже умер в обожаемой Оклахомщине. Перед этим успев многократно воспеть самого проамериканского президента России – Ельцина, и поучаствовать в его выборах.
В Штатах оказались и некоторые дожившие до перестройки интеллектуалы, которые обличали Кочетова и подписывали донос на него в Кремль. Например, академик Роальд Сагдеев, удачно женившийся на дочке президента США Дуайта Эйзенхауэра. Интеллигенция в целом заняла схожие позиции: одни уезжали, другие голосовали за Ельцина, третьи вообще не желали лезть в политику, но коммунизм отстаивать желающих находилось немного.
Торжество полицая Голубкова
Интересно, что обиженные и фильмом и романом, прошли мимо их главной темы – прогрессирующего бессилия вроде бы могучей государственной машины Советского Союза (этой же теме посвящён недавний, но по фактологии неудачный до нелепости, роман Владимира Козлова «КГБ-рок», — прим. ред.).
Балабанов демонстрируя это бессилие, уподобляется опытному патологоанатому, деловито вскрывающему мертвеца в прозекторской. В кадрах «Груза 200» по телевизору невнятно бормочет еле живой генсек Константин Черненко. Секретарь райкома не может найти похищенную дочь – ведь похититель, тот самый начальник райотдела милиции, который и расследует преступление. Сам маньяк и вовсе импотент – жертву он может изнасиловать лишь бутылкой или заставить поиметь её задержанного ханыгу. Бесславный конец такого общества очевиден, и недаром оно рухнуло меньше чем через 7 лет после кончины товарища Черненко (последнего сталинца в ЦК КПСС, — прим. ред.). Причём последними защитниками Союза оказались дедушки из ГКЧП с трясущимися руками и танками без снарядов.
У Кочетова до краха державы ещё далеко и, вопреки стенаниям Евтушенко, большинство молодых героев никакие не валютчики, а власовцев среди них вообще нет. Зато единственный появляющийся на страницах советский начальник, по имени Сергей Антропович хоть и безупречно честен, но не слишком умён и нередко смешон. Когда сын пытается говорить с ним об идеологии и культуре, папаша оказывается совершенно невнятен. И разочарованный отпрыск бросает ему: «Вы на серёдке-половинке — и не консерваторы, и не либералы, и от вас, в общем-то, от таких половинчатых, растерянных, всем тошно».
Заходит речь о политике и Антропыч многословно рассуждает о возможном приходе к власти в Германии неонацистской Национал-Демократической партии, а далее видно (как оно и есть), что неонацисты, включая одного из злодеев романа, бывшего эсэсовца Клауберга не более чем пешки Вашингтона, от которых не зависит вообще ничего.
Не убедив сына, почтенный чиновник решает показать супруге, что он ещё вполне себе бодрый мужчинка:
«Сергей Антропович Самарин, начальник главка одного из машиностроительных министерств, упёрся ладонями о пол и, как бывало лет сорок–тридцать назад, попытался вскинуть ноги кверху. У него отлетели пуговицы от брюк, сползли подтяжки, он поднялся с лицом, налитым до багровой синевы пульсирующей кровью, сел на стул…
– Ну псих, ну псих! Это же немыслимо! – хлопотала вокруг него перепуганная Раиса Алексеевна. – Я вашему министру позвоню, попрошу, чтобы тебя на Канатчикову дачу отправили, в Белые Столбы – полечиться. Среди буйных».
Машиностроитель Самарин к партийным идеологам не относился, однако в контексте эпизода именно он выступал от их имени. В аппарате главного секретаря ЦК КПСС Михаила Суслова намёк поняли и отреагировали. Хотя журнал «Октябрь», в котором печатался роман (и в котором Кочетов был главным редактором, — прим. ред.), буквально рвали из рук и ксерокопировали где только можно, отдельной книгой в СССР его удалось издать лишь один раз, да и то в Минске.
Сложнее ситуация с КГБ, который тоже выглядит не лучшим образом. Зловредная деятельность Порции Браун и герра Клауберга по созданию «пятой колонны» из фрондирующих интеллигентов, не встречает ни малейшего противодействия органов. Ещё нагляднее флэшбэк о противостоянии сотрудника органов Пшеницына и гитлеровского пособника Кондратьева. Поймав предателя в лесу, партизан Пшеницын отпускает его после душеспасительной беседы, арестовав уже после войны, не обыскивает, получает две пули, еле выживает, а Кондратьев, сменив фамилию на Голубков, успешно избегает наказания и процветает – зарабатывает хорошие деньги на торговле иконами.
Узнав о смерти ветерана госбезопасности, который мог его разоблачить, недобиток с удовольствием посещает похороны и злорадно думает:
«Живуч был, живуч покойничек. Эти люди с Лубянки – народец крепкий, ничто их не берет: ни пуля, ни бомба. А вот инфарктик-то стукнул, не избежал его наследничек Сталина. Верно один поэт писал о таких: только на инфаркты у них и нет управы».
Это о стихотворении Евтушенко «Наследники Сталина», конкретно о строках: «Наследников Сталина, видно, сегодня не зря хватают инфаркты. Им бывшим когда-то опорами, не нравится время, в котором пусты лагеря, а залы, где слушают люди стихи, переполнены».
После строк: «Я верю: здесь расцветут цветы, сады наполнятся светом. Ведь об этом мечтаем и я и ты, значит, думает Сталин об этом!», звучало особенно трогательно, и неудивительно, что Евтушенко разозлился. Реакция же КГБ на его книгу неизвестна. Ходили слухи, что в отчестве Сергея Антроповича там увидели намёк на председателя КГБ Андропова, но никаких неприятностей со стороны Лубянки автор не имел. Страна тем временем сгнивала до состояния «Груза 200», а её идеалы видели в гробу уже не одни богемные поэты, но и рабочий класс. Что Кочетов и показал в другом романе «Секретарь обкома», который увидел свет в 1961 году.
Нехватка ветеранов СС
Строго говоря, отрицательный пролетарий среди героев романа всего один, зато смотрится он прямо-таки былинным богатырём! Потому что в конечном итоге оказывается сильнее и положительного секретаря обкома Денисова и его верного оруженосца – секретаря райкома Владычина. Прибыли они к ветерану Великой Отечественной трубопроводчику Елизару Демешкину, который слишком хорошо живёт в собственном доме.
«Восемь комнат в нём, при четырёх душах живого народу. Сам, значит, хозяин. Хозяйка. Сын да сынова жена-молодуха… Из кожи лез, дом строил. Три года строил. Всё у него краденое — и шлакоблоки, и лес, и цемент, и крыша цинковая. Всё, как есть, левачи ему по дешёвке возили. Три года, говорю, ездили. Курочка по зернышку клюет… А сад у него!.. Из Мичуринска яблони выписал. Корней двести понатыкал всюду — яблонь, груш, слив. Под ними, чтоб земли ни вершка не гуляло, — чёрная да красная смородина, клубника всякая, цветы… Букеты режет, у кого свадьба или похороны. Сад он уже давно насадил, ещё дома не было, в сторожке квартировал. Цепкие, и он и она, что кулаки. Зубами до этого богатства прогрызались. Ребята к нему, бывает, в сад норовят залезть. Кобелей двух завёл — волкодавов. На ребятишек-то, на шалунов, — и волкодавы! Пролетарий трудящий! Псы и те сознательней его. Ребята их подкармливают, — не трогают псы ребят»
И ещё пасека. И комнаты дачникам сдаёт. Ну, как у такого не потребовать отдать дом под детский сад, пообещав взамен казённую квартиру?
«Дом краденый? Нет, не краденый. Земля краденая? Нет, не краденая. Вы мне про коммунизм будете рассказывать, как там через сто лет будет. А мне через сто — это ни к чему, мне сегодня, сейчас пожить в свое удовольствие хочется… Дом отбирать не имеете права. Если и отнимете, в Москву поеду, жаловаться буду, не отступлюсь, пока вам по рукам не дадут»
Партийное начальство сливается и обещает лишить строптивца партбилета. Угрожая, что в этом случае ему придётся «сидеть вам за вашим забором, под охраной ваших кобелей, и все дальше отходить от общества, от жизни, от партии». Демешкину наплевать и секретарь райкома в бессильной злости даёт пинка его псу. После чего сообщает, что Елизар скоро разбогатеет ещё больше: «Воск-то у него есть от пчеловодства… того гляди, свечной заводишко откроет в сарае у себя. Свечки для церквей будет производить».
Демешкин один такой? Нет, упомянутые «левачи», это те же самые пролетарии, которым хочется хорошо пожить уже сейчас. Вот они и стараются, действуя по принципу «Тащи с завода каждый гвоздь – ты там хозяин, а не гость!» А в «Чего же ты хочешь?» красивой жизни хочет симпатичный юноша Гена Зародов. Который подробно разъясняет, как зарабатывают деньги деловые люди:
«Это не землей торговать, на чем в цветочных магазинах зарабатывают левые деньги… Кто там тонны да центнеры считает, когда привозят самосвалами! Земля же, не золото. Тьфу, дескать. Сунут самосвальщику десятку-другую, тот и рад. А торгуют по килограмчикам, строго: с одного самосвала до трех сотен в карманы к этим гусям может пойти. Двадцать самосвалов – и новенькая «Волга». А то, знаешь, пряжа на нитяных фабриках…
– Генка увлекся, глаза его светились, он даже стал выписывать на столе цифры воображаемых кушей».
И на что их тратят:
«Ну – машину надо? Надо. «Мерседесик» бы отхватил у иностранцев. Дачу надо? Надо. Построил бы игрушечку. В журнале «Америка» такие картинки печатают – умрешь, не встанешь… Можно кооперативную квартиру по особому проекту оборудовать. Спецстройки для этого есть. С холлами делают, с чёрными унитазами, с антресолями. Как надо, словом… По мелочи остальное. Магнитофон. Кинокамеру. Цветной телик. То да сё… Что осталось, на книжке лежит, проценты приносит. Три процента в год. Сто тысяч положишь – три тысчонки сами собой приплывут. По двести пятьдесят целковых в месяц, как с неба. Можешь уже и не суетиться».
Как и в «Секретаре обкома» ничего кроме трескучих лозунгов сознательным товарищам противопоставить Генке не могут. На помощь приходит эсэсовец Клауберг, который ни с того, ни с сего бьёт парню морду. Тот осознаёт ничтожество своих мещанских идеалов и проникается единственно верным учением. Ну, а поскольку к каждому желающему хорошо жить Зародову и Демешкину по гитлеровцу не приставишь, они размножились, за Ельцина проголосовали и Советский Союз превратили в «груз 200». Само собой, вместе с богемными друзьями ЦРУ-шной Патриции и секретарями обкомов, которые тоже хотели красиво жить. Точнее, ещё более красиво. Ещё один персонаж романа – секретарь обкома Артамонов такой охотничий домик отгрохал, что его угодья сравниваются с аналогичным хозяйством Николая II.
– С вашими размахами, Демешкин, вам в партии тесно. Партия сковывает вашу инициативу, – заметил, обличающий Елизара старый большевик Черногус и он же поинтересовался привилегиями партноменклатуры. – Почему это у обкома свой дом отдыха? Вам не кажется, что так выражена тенденция к отделению от масс, к обособлению, к созданию привилегированного положения руководящим партийным кадрам?
Дедок оказался совершенно прав. Руководящие кадры осознали себя буржуями, партия лопнула, и республики СССР посыпались, словно доски бочки, которую перестал скреплять ржавый обруч. Нацисты же Клауберги просвещать советских обывателей коварно отказались.
Доктор Кочетов поставил верный диагноз, однако найти нужное лекарство не сумел, да его и не было. Ну, а пинок товарища Владычин псине пролетария Демешкина сейчас смотрится, как пендели, которые советские органы периодически отвешивали диссидентам. Вызывая лишь иронические усмешки их заграничных покровителей, типа прелестной Патриции Блейк.
Юрий НЕРСЕСОВ
