Одинокий писатель познакомится с читательницей

Пятьдесят лет назад, в 1975 году, Андрей Вознесенский написал стихотворение «Монолог читателя на Дне поэзии-1999». Сочинение длинноватое, но приведу его полностью, несмотря на некоторую чисто вознесенскую неказистость и аляповатость,  поскольку в нём довольно подробно нарисовано сегодняшнее соотношение читателей и сочинителей. Не без очевидных преувеличений, но правдоподобно. И, конечно, автор не обошёлся без нередко присутствующих в его текстах самовосхвалений. Но теперь-то мы можем отнестись к этому как к допустимой слабости. Ведь он же – Вознесенский.

Итак.

Четырнадцать тысяч пиитов
страдают во мгле Лужников.
Я выйду в эстрадных софитах –
последний читатель стихов.

Разинувши рот, как минеры,
скажу в ликование:
«Желаю прослушать Смурновых
неопубликованное!»

Три тыщи великих Смурновых
захлопают, как орлы
с трех тыщ этикеток «Минводы»,
пытаясь взлететь со скалы,
ревя, как при взлете в Орли.

И хор, содрогнув батисферы,
сольется в трехтысячный стих.
Мне грянут аплодисменты
за то, что я выслушал их.

Толпа поэтессок минорно
автографов ждет у кулис.
Доходит до самоубийств!
Скандирующие сурово,
Смурновы, Смурновы, Смурновы,
желают на «бис».

И снова, как реквием служат,
Я выйду в прожекторах,
родившийся, чтобы слушать
среди прирожденных орать.

Заслуги мои небольшие,
сутул и невнятен мой век,
средь тысячей небожителей –
единственный человек.

Меня пожалеют и вспомнят.
Не то, что бывал я пророк,
а что не берег перепонки,
как раньше гортань не берег.

«Скажи в меня, женщина, горе,
скажи в меня счастье!
Как плачем мы, выбежав в поле,
но чаще, но чаще,

нам попросту хочется высвободить
невысказанное, заветное...
Нужна хоть кому-нибудь исповедь,
как богу, которого нету!».

Я буду любезен народу
не тем, что творил монумент –
невысказанную ноту
понять и услышать сумел.

Стихотворение написано, повторяю, в 1975 году, из которого поэт заглянул в немыслимо далекое будущее – в 1999 год. А сегодня уже 2025 год. И 1999 год опять далёк. Только теперь он – в немыслимо далеком прошлом.

И что можно сказать, глядя из нашего «будущего» в прошлое? Прав ли был Вознесенский в 1975 году, предсказывая «четырнадцать тысяч пиитов» на одного читателя?

Думаю, более, чем прав. При этом Вознесенский не предвидел сокрушительного пришествия интернета. Если бы предвидел – воспел бы еще и виртуальных Смурновых.

Засевшие в социальных сетях Смурновы (читай – стихотворцы, прозаики, публицисты, как профессиональные, так и самодеятельные) ведут круглосуточную, не прекращающуюся ни на секунду, борьбу за читателя.

Да, виртуальная реальность сегодня такова, что в ней сочинителей намного больше, чем потребителей сочиненного. Проще говоря: читателей в разы меньше, чем «писателей». В кавычках, потому что далеко не каждый изготовитель текстов – писатель.

Но каждый изготовитель имеет право дать в сети примерно такое объявление: «Одинокий писатель (писательница) познакомится с читателем (читательницей), обладающим развитым интеллектом, высоким художественным вкусом и неутоленным желанием переваривать чужие тексты в неограниченном количестве».

И финальное пояснение для тех, кто во всем подряд склонен видеть свое, наболевшее: заголовок данного текста не надо рассматривать как скрытое объявление о знакомстве. Лично у меня с индивидуальной читательницей (женой) все в порядке. В наличии имеется. Да и читатели, с которыми не состою в родственных отношениях, конечно, в количествах меньших, чем хотелось, но тоже есть. А вот тем, у кого не устроена личная жизнь и совсем плохо с читателями, польза была бы двойная: жена-читательница или муж-читатель – и одиночество бы скрасили, и создали у автора ощущение, что занимается он сочинительством не совсем зря.

Иосиф КУРАЛОВ

---

От редакции: В ироничном ключе, вполне в данном случае конгениальном злободневной «невыговоренной» теме, затронута больнейшая проблема современности: кризис перепроизводства (в советском и раннем постсоветском прошлом) образованного и творческого гражданина. Причём производился не просто образованный человек, но строго по Некрасову — если поэт, то непременно гражданин. Отсюда такой парадоксально густой антисоветский пафос и литературных «вызвездов» — тех, кто начал переосмысливать весь коммунистический путь общества раньше того, как оно рухнуло в контрреволюцию. Не только о диссидентах речь, но и о тех, кто, как Вознесенский писал поэмы о Ленине. Это был именно всем обществом, всем его щедрым образованием воспитанный поэт-гражданин в широком смысле, не умеющий жить только индивидуально — имеющий социальное чувствилище как часть неорганического тела человека.

Капитализму категорически не пригодился такой переизбыток сверхсознательных, с жаждой высказывания, «инопланетян», что не просто по датам рождения родом из СССР, из социализма… И получилось вот такое эпохально-парадоксальное несоответствие: исторических событий пережито много, осознанно чуть меньше, но написано при этом чрезвычайно много, и пульс общественной жизни бьётся в тех стихах и прозах… А обратить их не к кому! Нет морального мандата. Нет и не может быть авторитета: не нажит. Громких граждан нет.

Отсюда неструктурированность всего этого потока — который, на самом деле, громадный ресурс (и его прибыльно окучивают всевозможные стихиры — а вот мы «попадаем мимо денег» именно за свою принципиальную позицию, за отбор, непродажность). Но граждане, наученные жить и видеть совсем иначе, замечать несправедливости и недостатки общественной жизни, не прекращают писать, — и пишут в интернет почти как в стол, «до востребования». И, конечно, понимание на личном уровне «М-Ж» — самое первое, что приходит в голову…

Однако это — микролитература, противоположность гражданской — стадионной, эстрадной. Это не та судьба, что мыслят для своих произведений перепроизведённые граждане. Они-то создавали макролитературу, а это микролитература — с очень узкой задачей коммуникации. Тот род литературы, коему моя последняя, но прошлая жена посвятила в 2015-м небольшую, но любопытную философскую заметку «За микролитературу» (надеясь, что будут многие ответы противников такой редукции — а вот не снискалось оппонентов 10 лет назад), опубликована позиция была на ПРАВДЕ.info. Думаю, её надо будет опубликовать вновь в порядке дискуссии чуть позже.

Проблема, конечно, куда шире «интернет-поэзии» — она затрагивает и застой на прилавках книг, затрагивающих старые «громкие» струны, взывающих всё же к некоей гражданственности, исполненных политической рефлексии. Но у тех, кто легко принял смену формации, по определению, нет трибуны, «морального постамента» сейчас: правящий класс планомерно оттеснял, деструктурировал общество, чтобы миллиардерскому «рублёвскому» меньшинству было сподручнее править этим вялым бессловесным социумом, безнаказанно и морально неусомнённо утопая в роскоши.

Тут вспоминается высказывание Ленина о долге искусства перед революцией. С контрреволюцией — всё наоборот. Это она в долгу у тех неистовых неполживых обоснователей прощания с «тоталитаризмом», пророков капитализма… А вот потом долги взаимно списали и наступил хаос — Интернет…

А вот что не угадал на уровне конкретики образа в год моего рождения Вознесенский, так это — стадионность поэзии в 1999-м. Отмирание её общественной роли начиналось тогда. Никому в массовом порядке шестидесятники уже не были нужны к концу породившего их социалистического века. В «Лужниках» в те времена собирали стадион разве что Deep Purple, достигшие популярности в первый период — именно к 1975-му году, сопоставимые амплитуды (они выступали давно без Ричи Блэкмора, с относительно молодым быстропАлым Стивом Морсом, но все исходные хиты играли с нестареющей энергией — главное, на барабанах был всё тот же крепкий очкарик, «интеллигентишка» Ян Пэйс)… Вознесенский же о те поры писал смешные микро-поэмки вроде «Шар-пея» (посвящение своему псу — о том, как выгуливает его по Москве, как пёс мочится под памятник Маяковскому — который тоже был когда-то у Лили «Сченом»), коего публиковал, помнится, «Московский комсомолец».

Д.Ч.