Автор: В писательском посёлке Переделкино живут нынче два вида людей: Писатели и Бандиты. Писатели Бандитами брезгуют, не здороваются даже. А вот Бандиты Писателей, наоборот, уважают, потому что в детстве папа-алкаш порол их ремнём за то, что они не прочитали «Сын полка» и «Тимур и его команда».
Бандиты построили Писателям ровную дорогу и зажгли вдоль неё фонарики, чтобы Писатели не сломали себе ножки, когда идут ночью за водкой в магазин. Который тоже выстроили Бандиты специально для Писателей, потому что сами Бандиты пьют только грейпфрутовый сок — они же всегда на работе.
Однако Писатели не только не сказали Бандитам за это спасибо, но вообще теперь морду от них воротят и морщатся. Потому что все Писатели, которые пили водку, давно умерли, а остались только такие, которые пьют один кисель, да и то без сахара.
Когда Бандитам нужно устроить в посёлке Переделкино разборку (им же нельзя без этого), они разговаривают шёпотом, и приносят с собой пистолеты с глушителями. Потому что однажды, в 90-х, когда они убивали друг друга без глушителей, к ним вышла вдова одного поэта, почти что в неглиже, с убийственно голой шеей и в таких страшных роговых очках, какие мог бы носить один только Мёртвый Лев Кассиль, и накричала на Бандитов. За то, что они пугают соловьёв, про которых её муж написал стихотворение в своём посмертном собрании сочинений. Бандиты повесили свои бритые головы, зашмыгали носами и сказали, что больше не будут, Честное Бандитское Слово. Слово пацанов…
После полуночи из Чорного Пруда, в котором не отражается даже луна, вылезают Писатели, умершие здесь от водки. Они собираются вокруг сияющего магазина и смотрят внутрь, облизываются. Ещё они стонут: сначала тихо, а потом всё громче и громче, пока у продавщицы не встанут дыбом волосы. Тогда она выносит на крыльцо бутылку самой дешёвой водки и разбивает её об асфальт. Мёртвые Писатели тут же набрасываются на эту Мёртвую водку, вылизывают её, каждому достаётся грамм по семь, не больше, но им много и не надо. Через пять минут они уже лыка не вяжут, и каждый рассказывает, как он видел Сталина или Брежнева или Фурцеву — это кому как повезло. Только никто друг друга не слушает, поэтому получается один галдёж, напоминающий хриплые болотные хоралы лягушек.
Ещё через десять минут Мёртвые Писатели начинают клевать носами и, шатаясь, идут назад к пруду, валятся в него с откоса прямо в ботинках и храпят-бурлят до следующей полуночи. Многие из них даже не помнят, где их могилка на переделкинском кладбище, поэтому ночуют в пруду, как в общежитии. Уже ближе к рассвету, ежесекундно озираясь, дорогу переходит угрюмый огородник Пастернак с мешком Мёртвой картошки, уходит в чащу, всегда в сторону Очакова, и никогда не возвращается.
Просвистит что-то спросонья соловей, но такую уже околесицу, что самому станет совестно, и замолкнет тут же. Завоет было собака, да на всех тут не навоешься. Проскрипит в третьем этаже литературный критик, предвкушая во сне утреннюю рисовую кашу с подтаявшим кусочком масла. И снова наступает тишина в писательском посёлке Переделкино.
Дмитрий ГОРЧЕВ
