Трудовик

Учитель технологии Альфред Михайлович сидел за столом и с пролетарской болью смотрел на то, как ученики восьмого класса пытаются делать полки для книг. Что-то получалось только у Мухамеджанова, который, правда, книг до своего переезда в Россию не видел, но руками работать умел. Отличник Чернышов вертел в руках ножовку, не понимая, как пользоваться этим агрегатом. Двоечник Солдатов хмуро смотрел на разложенные перед ним доски. Обухов, выходец из верующей семьи, на всякий случай молился на тиски. Жмыхов, ещё в первом классе решивший стать стилистом, копался в своём рюкзачке в поисках зеркальца. А весельчак Шувалов радостно долбил по доске молотком, пытаясь вбить в неё гвоздь. Пальцы у него были уже кроваво-красные.

Учитель встал, вздохнул, прошёлся по классу и остановился возле Шувалова.

— А ты кем собираешься работать, Шувалов? Кем стать хочешь? – на лице учителя появился почти ленинский прищур, без доброты, но с суровой хитрецой.

— А я уже работаю. У меня подписчиков больше ста тысяч… — ответил Шувалов, не переставая попадать молотком по пальцам.  

     Учитель не знал, что и этот урок улетает в «Тик Ток» и побитые пальцы принесут Шувалову денег намного больше, чем учительская зарплата.

— Во-первых, прекрати стучать. Во-вторых, ты не «Советский спорт», чтоб на тебя подписываться. В-третьих, вот перед тобой чертёж лежит. Где здесь гвоздь? Зачем он здесь? – учитель сунул чертёж под нос Шувалову.

     Шувалов отложил молоток, взял чертёж и долго на него смотрел.

     — А я, Альфред Михайлович, в этих чертежах ничего не понимаю. И вот же гвоздь! – ткнул он куда-то пальцем.

     — Это единица, обозначает заднюю стенку. А здесь должно быть отверстие для самореза… — вздохнул учитель.

     — Трэш! Саморез какой-то… Отпустите лучше меня к медсестре, у меня вон..! — и Шувалов показал пальцы сначала учителю, а потом стоящему на верстаке телефону.

     — Иди-иди, а то меня с работы выгонят, — учитель пошёл дальше по классу.

     Шувалов схватил телефон.

     — А сейчас, френды, в кабинете шесть будет жесть! — и с этими словами он выбежал в коридор.

     — Какая жесть? У нас ДСП! – обернулся учитель, а класс хохотнул.

     — Что смешного? – насупился Альфред Михайлович.

     — «Жесть» это жёстко, – просветил учителя Солдатов, — это молодёжный сленг.

     — Жесть это холоднокатаная отожжённая листовая сталь, — отчеканил Альфред Михайлович, — а жёстко — это спать на…

     Но где жёстко спать, класс не услышал. Раздался грохот и Альфред Михайлович рванул на этот грохот, как голодный лев на толстую антилопу. Слава богу, страшного ничего не случилось, просто Толя Рыженков решил отпилить часть ДСП-шной плиты и уронил всё, включая верстак.

     — Сломалась вот… — извиняясь сказал Рыженков и показал остатки полотна ножовки, — я всё расчертил, хотел…

     — А ты проверил крепление полотна? Мы же учили: концы полотен лучковых пил должны быть прочно закреплены в шаховках, а сами полотна разведены! – торжественно сказал Альфред Михайлович.  

     — Ой, а у нас коттедж в Шаховке, а родители разведены, — раздался голос Жмыхова, — мы на каникулах в Данию летим, может, там их поженят…

     — А в России почему пожениться нельзя? – спросил учитель, помогая Рыженкову поставить верстак, — на Руси такие прекрасные свадебные обряды. А ты б на свадьбу стул своими руками сделал, мы бы помогли всем классом. Да, ребята?

     Класс издал одобрительный звук, а Жмыхов вздохнул.

     — На Руси невозможно заключить брак между двумя людьми одного пола, — сказал он, — статья двенадцатая Семейного кодекса требует согласие мужчины и женщины. А у нас в моей нынешней семье женщин нет, я про развод в исходной…

     Альфред Михайлович открыл рот и хотел что-то сказать, но вовремя осёкся и посмотрел на стоящего рядом Рыженкова.

     — У Жмыхова однополая семья, – пояснил тот, — папа один и папа два. А папа два — чернокожий афродатчанин.

     В уме учителя произошёл когнитивный диссонанс, но он не знал, что это такое, поэтому просто резко погрустнел. Помолчав, он поправил верстак, потом ещё раз поправил и решил сделать вид, что ничего не слышал.

     — А ты кем стать хочешь? – спросил он у Рыженкова.

     — Я в «нефтянку» пойду, – ответил тот.

     — Нефть добывать будешь?

     — Зачем добывать? Продавать.

     — Так чтобы продать, её надо сначала добыть!

     — Ну, это я не знаю, как её там добывают и откуда… Я буду только продавать. А из чего её добывают?

     — Из земли! – когнитивный диссонанс у Альфреда Михайловича усиливался и он с тоской посмотрел на часы.

     — Отлично. На Мальдивах земля есть, там и добывать будем, – решил Рыженков.  

     Альфред Михайлович сглотнул слюну, зачем-то занюхал её рукавом своего синего халата и подошёл к Мухамеджанову, который работу закончил и подметал возле верстака.

     — Что это? – учитель осмотрел сотворённую Мухамеджановым конструкцию.

     — Полка, – уверенно ответил Мухамеджанов.

     — Что бы ты ни делал, Мухамеджанов, получается дастархан… Четыре тебе. А остальным по три балла, – Альфред Михайлович взглянул на Жмыхова и толерантно добавил, — Жмыхов, тебе — пять.

     Но слова «толерантно» учитель тоже не знал, поэтому добавил это просто так, из жалости. Тут прозвенел звонок, ученики потянулись к дверям, а когнитивный диссонанс в голове Альфреда Михайловича трансформировался в непреодолимое желание выпить.

     Вечером, когда школа опустела, учитель технологии Альфред Михайлович напился в компании физрука и школьного охранника. Он долго и бессвязно рассказывал собутыльникам про СССР, потом спел две песни из репертуара Софии Ротару, пробормотал «Сталина надо» и уснул на лавочке в школьной раздевалке.

     А утром Альфред Михайлович написал заявление об увольнении и в этот же день уехал куда-то с Ярославского вокзала. Через четыре дня, проехав пять тысяч километров, он оказался в 1972 году и сошёл с поезда.

     Альфред Михайлович работает трудовиком в средней школе забайкальского посёлка Киреево. Его там ценят, он признан лучшим учителем школы и награждён грамотой, а его мальчишки делают прекрасные полки с табуретками и побеждают в поселковых конкурсах по столярному делу. Альфред Михайлович счастлив и недавно женился на завуче. Расписали их прямо у памятника Ленину и выделили две комнаты в бараке с печным отоплением и колонкой неподалёку.

     Одна только странность есть у Альфреда Михайловича – когда он видит по телевизору выступление французского эстрадного певца Огюста Мишеля Жарра на «Интервидении», он плачет так, словно встретил давно утраченного сына. Потом напивается и рассказывает соседям, что раньше этот Огюст был Жмыховым из восьмого «Г», что у него два папы-педераста и один из них – негр из Дании. Но ему, конечно, никто не верит, и жена-завуч нехотя идёт в аптеку за димедролом, чтобы муж уснул спокойно.

     Да и, если честно, телевизоры в Киреево концерты этих Огюстов больше не показывают.

Илья КРИШТУЛ

На иллюстрации — Ленинград, Севкабель, здание 1972 года постройки, наши дни