Автор: В одной провинциальной немецкой деревне, затерянной среди сосновых лесов Тюрингии, жил молодой человек по имени Карл Хофман. Ему было двадцать семь, и он работал библиотекарем при местной приходской школе. Он был тихим, задумчивым, читающим больше, чем говорящим. Но внутри Карла жила неугасимая вера в справедливость, рождённая в юности под влиянием отца – старого рабочего-коммуниста, которого вскоре после прихода нацистов арестовали и отправили в Заксенхаузен. Карл не знал, жив ли он.
Осторожность, с которой приходилось жить при рейхе, была ему отвратительна, но он выработал в себе привычку держать язык за зубами. Он читал запрещённые книги украдкой, обсуждал с проверенными людьми статьи из старых книг Тельмана, писал в тетради размышления о будущем освобождении Германии от гнёта коричневой диктатуры. Всё это было его личным, почти религиозным актом сопротивления.
Однажды весной 1943 года Карл слушал радиопередачу, в которой выступал Генрих Гиммлер. Тот говорил о Восточном фронте, о «расовом долге Германии», об уничтожении «биологической угрозы» в лице славян и евреев. Голос звучал как леденящая музыка из глубин какого-то другого, бесчеловечного мира.
У Карла сжались кулаки. Он не мог молчать. Всё внутри него протестовало: неужели так и будет продолжаться? Неужели никто не скажет «нет»? Он сел за стол, достал лист бумаги и нацарапал: «Доношу, что Генрих Гиммлер в своём недавнем радиовыступлении допустил выражения, нарушающие нормы морали, человечности и подрывающие достоинство немецкого народа. Прошу принять меры в соответствии с законами Рейха.»
Он подписал письмо настоящим именем и отнёс его в местное отделение гестапо. Приём вёл сухой офицер средних лет, в очках, с аккуратной чёлкой.
— Вы уверены в серьёзности обвинения? — спросил он, не моргнув.
— Абсолютно. Такие слова нельзя оставлять без последствий. У нас есть законы. Даже министр не выше закона.
Офицер записал имя Карла и, улыбнувшись уголками губ, сказал:
— Ваше чувство справедливости похвально. Мы тщательно изучим ваше заявление. Прошу пройти со мной.
Карл прошёл в серый коридор. Его усадили в комнату с решёткой на окне и железной дверью. Больше он из этой комнаты не выходил.
Следствие длилось недолго. Его допрашивали без злобы, почти с вежливым равнодушием. Потом – протокол, подпись, приговор.
В личном деле было написано: «Проявление наивного правосознания, потенциально опасного для устойчивости режима. Склонность к коммунистической идеологии. Самостоятельный донос на руководство СС.»
Карла этапировали в Бухенвальд. Там он и умер в 1944 году, работая на каменоломне.
А его письмо, как позже в шутку рассказывали между собой офицеры гестапо, приклеили на доску почёта в отделе политического надзора — под заголовком «Самый абсурдный донос года». Оно служило напоминанием молодым кадетам: в рейхе можно доносить на еврея, на поляка, на коммуниста, на собственного соседа — но никогда на сам рейх. Потому что донос на волка за то, что он съел овцу, может написать только тот, кто не понимает, что живёт в логове волков.
Так закончилась история Карла Хофмана — не героическая и не трагическая, а по-своему фарсовая. Он хотел бороться за справедливость — и написал донос в сердце беззакония. Его ошибка была не в добрых намерениях, а в неосознанной вере, что в пасти зверя может еще находиться разум.
Роман ГАЛЕНКИН
