Немного о любви (теоретически)

И благословил Бог седьмой день,

                        и освятил его,

                                                                   ибо в оный почил от всех дел Своих,

                                                    которые Бог творил и созидал.

3, Быт. 2.3.

Может ли Бог пребывать в праздности? Можно ли остановить мысль, идею, Логос и Дух? Конечно, нет! И в седьмой день, думается, происходило таинство гармонизации мiра. «Почить» – не значит смерть, не значит праздный отдых, как мы сейчас иногда трактуем, но, исходя из контекста других мест Библии, скорее «Почить» это «осенять», входить в удовлетворенную гармонию со своими трудами (одно из значений слова – мир), любоваться своим созданием. Через мир и согласие мы приходим к словам любовь – любование – любы,^[1] так понимали наши русские предки эту связь. Дух Божий творит и дарит Свою любовь. Бог творит совершенную любовь. В седьмой день Бог осеняет сотворенный мiр и человека миром, Собственной Любовью.

В словарях разных народов, принадлежащих, в основном, средиземноморской культуре есть очень много слов-концептов и слов вторичных терминов для дифференциации различных форм любви. Попробуем расставить различные формы в соответствие к эволюции любви в человеке по мере возрастания и развития личности. Сразу оговоримся, что мы минимизируем контекст либидо-сексуальности и его вариантов, чтобы не сводить многогранный термин «любовь» к животности. Итак, выделим несколько основных условных онтогенетических периодов в жизни человека: младенчество, детство, подростково-молодежный период, взрослый и старческий периоды.

В младенчестве реакции ребенка малодифференцированы и говорить о какой-либо конкретной форме любви не приходится. У ребенка мы видим некое общее влечение к телесному и эмоциональному комфорту и избегание негативных раздражителей. Эти влечения формируют первичные психосоматические реакции и вектор зависимости от объекта (или от субъекта) или к объекту (или к субъекту). Здесь имеется в виду вектор влечения и зависимости, лучшим объектом и субъектом из которых является естественно мать или кто-то исполняющий ее роль.

В раннем детстве первичные привязанности и первичное взаимодействие обретает форму «ludus»^[2] – игра или любовь-игра с первичным познанием (соединением). В более дифференцированном значении «ludus» представлен в английской языковой терминологии: сначала «play» (игра в общем виде, без правил) и затем по мере взросления – «game» (игра по установленным правилам).

Поскольку в детстве «ludus» привносит определенное переживание значительного удовольствия, то практически все люди сохраняют эту приверженность к разнообразным играм (в том числе в профессиональной и познавательной деятельности) на всю оставшуюся жизнь. У некоторых людей с инфантильной эмоциональностью может сформироваться «ludus-mania» (или play, или game, или и то, и другое), где mania^[3] рассматривается как еще один вид любви (безумная привязанность) или болезненная зависимость и всепоглощающая страсть.

Период преимущественной любви-игры длится практически до полового созревания, совершенствуя человека в интеллектуальном и практическом умении с перебором разнообразных вариантов увлечений и проб, не редко кратковременных. Многие ученые и мастеровые сохраняют эту любовь-игру-познание до последних дней. Но чаще любовь-игра остается в жизни человека на бытовом уровне или как детское воспоминание, или как вариант регресса в структуре невроза, или в период кризисных и конфликтных переживаний, или как проявление инфантилизма.

На рубеже пубертата^[4] или, точнее, периода препубертата, формируется любовь-дружба – филия^[5]. И это основа социализации, формирования референтных групп и сообществ, формирования будущих субкультур или приобщение к подростковым и молодежным субкультурам. Пубертат вообще сложный период самоидентификации и идентификации себя в семье, в той или иной группе или субкультуре, а механизм любви-дружбы филии закрепляет связи и смыслы с самим собой, семьей, с друзьями и членами референтной группы.

Следующий этап – это любовь-эрос^[6] – сексуальное влечение, переживаемое как первичная влюбленность параллельно развитию подросткового и ювенильного периода. Человек часто путает любовь-эрос с другими видами любви. Комментировать здесь нечего, написаны громады книг, выше египетских пирамид, да и каждый на своем опыте знает, что это такое. Но при некотором охлаждении этого высокого аффекта и влечения возникает развилка, гармонизирующая последующие отношения мужчины и женщины.

Любовь-эрос часто быстро прекращается, но во взрослом возрасте может трансформироваться в любовь-сторге при длительных устойчивых отношениях^[7]. Этот тип любви описывается как теплое и нежное чувство, которое обычно возникает между родственниками или любовь-прагму^[8] и сочетает в себе взаимную интуицию, сочувствование потребности партнера, понимание и взаимное уважение. Эти виды любви выдерживают испытания временем, и игнорируют бытовую рутинность (оба этих вида любви можно почувствовать в отношениях гоголевских «старосветских помещиков» – Пульхерии Ивановны и Афанасия Ивановича).

Высшим же проявлением любви, вбирающим в себя филию, сторге, прагму и соподчиненный эрос, является, конечно, «агапе»^[9]. Любовь-агапэ – наиболее возвышенная из всех видов любви, самоотверженная, бескорыстная, доходящая до полного самоотречения любовь к ближнему, независимо от его цвета кожи, пола, возраста, принадлежности к той или иной религии или положения в обществе. Это любовь, в которой проявляется готовность служить другому человеку и обществу в целом, помогать ему и жертвовать для него своими интересами, в том числе своей жизнью. Любовь-агапе и есть истинная христианская любовь. Этот термин употребляет ап. Павел.

Очень важной представляется ещё одна форма любви-познания. Если представленные выше формы и понятия любви, по-христиански осмысленные, пришли к нам из древнегреческой мифологии и философии, то понятие «ахава» восходит к мистике иудаизма, которое было переведено в частичном смысле на греческий как «агапе». Но, как мне кажется, часть смысла «любви-ахава» потерялась. Ахава в иудаизме это конечно тоже личная жертвенность, но еще особая непосредственная симпатическая связь с Богом. Бог любит нас – нисходящая любовь, и мы любим Бога – восходящая любовь и всё вместе определяет непрерывную активную связь человека и Бога. Это форма любви появляется, как правило, у особо одаренных людей во взрослом возрасте и в возрасте мудрости у святых отцов и некоторых мирян. Эта форма любви мистическая и ключ к восприятию Духа Святого и Божественных энергий.

Еще одна мысль в отношении эволюции любви не оставляет меня. Кажется, что любовь-эрос это некая однократная или периодическая   временная вставка в непрерывном процессе возвышения любви-познания. В течение жизни есть период, когда эроса еще нет, и есть период жизни, когда эроса уже нет или эрос кардинально трансформируется, растворяясь в сторге, прагме, агапе и ахава.

Эрос неустойчив, мимолётен, как любой сильный аффект скоротечен, и не должен в принципе определять суть развития личности. Как показывает история великих личностей и их судеб, эрос чаще занимал второстепенное, подчиненное место в их жизни. Тем более странно, что плоть и эрос в последние сто с лишним лет занимают ведущее место в рекламе, манипуляциях разного рода, театральном и киноискусстве.

Создается впечатление, что наше общество всё более становится подростковым, ориентированным на ранний незрелый возраст, представители которого легче поддаются манипулированию, и где эрос занимает почти всё пространство с устойчивым слоганом «заниматься любовью», вместо выражения: «развивать любовь». Кажется, что людей почти принудительно затормаживают в подростковом возрасте, предлагая для подражания и воспроизведения образцы моды, карнавальный эрос, парадоксальное искусство, игровое поведение, размытость сексуальной ориентации.

У людей мы видим проявления различных форм любви в соподчинении высшим формам любви-познания и соединения. Если любовь-людус, любовь-филия и любовь-эрос встречаются практически у всех людей, то сторге и прагма реже, любовь-агапе еще реже, а любовь-ахава свойственна вообще далеко не всем, но только особенным (святым) людям. Это какое-то особое качество пророков и святых. А ахава вообще, вероятно, является проявлением Господа Духа Святого в синергии с человеческим духом.

Итак, мы выстраиваем лестницу развивающейся любви: людус → филия → эрос → сторге/прагма → агапе → ахава. И на каждой ступени своя форма познания (соединения) с мiром и Богом.

В русском языке есть проблема слов «любовь» и «любить». И дело даже не в том, что у нас на все случаи жизни одно слово, от похабного до возвышенного смысла. Проблема заключается в вопросе: «Любить – это что делать?»

Мы знаем, что каждая эмоция и каждый аффект требуют движения и выражаются действием. Какое действие следует из «любить»? Есть устойчивое представление, что это глагол состояния, т.е. его нельзя заключить во временные рамки в реальном пространстве, в отличие от глагола действия. Можно находиться неопределенно коротко или также неопределенно долго в состоянии «любить», и мы можем быть в этом состоянии вне временных и вне пространственных рамок.

В любви нет пространства и времени, почти как в сингулярности. Каждый любящий знает и чувствует в теле и в душе разнообразные движения. Но находясь внутри этого состояния, все-таки, что мы делаем? Можно вспомнить В.В. Маяковского:

«Любить/ – это значит:/ вглубь двора/ вбежать/ и до ночи грачьей, /блестя топором, /рубить дрова,/ силой/ своей/ играючи».

Двигательная реакция, конечно, часто встречается, но в данном случае, кажется, это только викарное^[10] или сопутствующее мышечное действие, замещающее (сублимированное^[11]) ментальное действие. Другими словами, глагол любить обозначает действие-движение внутри духовного пространства человека (внутреннего личного космоса). Движение любви, конечно, прорывается и в обязательном телесном (плотском) движении, но, главное соединяет внутри личного космоса духовные идеальные объекты.

Есть еще одно близкое слово, важное для раскрытия смысла нашего изложения – слово «любовать». Обратимся к В.И. Далю: «Любовать» – выбирать л′юбое, избирать по нраву; высматривать, облюбовать, избрать по нраву; любоваться, чем-то или на что-то; смотреть с любовью, с удовольствием; осматривать, что нравится; наслаждаться созерцанием». То есть не люб’ое, а л’юбое (иногда возникает путаница). По внутреннему содержанию слова «любовать» (читай: любить) и есть увлеченно с погружением (с воссоединением) «познавать»: выбирать, высматривать, избирать и наслаждаться выбранным. Уверен, что любить, любовать – это сложное ментальное действие, движение внутри собственного внутреннего ментального пространства, сопряженное с общим нетривиальным психическим состоянием; поисковое созерцание, путешествие в своем микрокосме в поисках и в проникновении в истину, и соединение (один из вариантов термина «познание» в Библии) с истиной.

Фрагмент книги «Сотворение мира и человека (симфония духа)», глава 14. Суббота. Любовь, день седьмой.

Книга вышла в серии «Библиотека Отечественные Записки» том IV) в 2024 году.

Евгений БРЮН

Доктор медицинских наук, профессор, главный внештатный психиатр-нарколог Минздрава России до 2022 г. Заслуженный врач РФ, член Общественной Палаты Российской Федерации (2011 г.), стоял у истоков создания российской наркологии.

---

[1] Л′юбы — древнерусское слово образовано из общеславянского ljub и имеет тот же корень, что и глагол «любить». Значение слова: «сильное влечение к кому-либо или чему-либо». Объединение и соединенность с кем (чем) воспринимается как благо, т. е. одна из высших ценностей.

[2] Людус (др.-греч. λοῦδος). Людус для греков – это аналог слова «забава» (или play в англ.). Людус не превозносит свой объект, он скорее акцентирован на себе – своем увлечении, своем умении добиться. В Риме могло обозначать начальную школу, настольную игру или школу подготовки гладиаторов. 

[3] Мания – (др.-греч. Μανία) — богиня в древнегреческой мифологии, насылавшая безумие на людей, нарушивших традиции и обычаи общества. Любовь-одержимость, основа которой страсть и ревность. Древние греки называли манию «безумием от богов».

[4] Стадия, период онтогенеза, на протяжении которого организм развивается до достижения половой зрелости, т.е. способности к прокреации (продолжение рода).

[5] Филия – часто переводится как «дружба» или «любовь». Оно обозначает не только «дружбу», но и «дружественность», «расположение», «притяжение», «влечение», «любовь», однокоренной глагол – φιλέω – «любить; относиться по-дружески».

[6] Эрос – греч. ϋρως (сильное) желание, половая страсть, глубинное чувство, понимаемая как сила, которая организует праматерию, оказываясь в то же время источником ее развития.

[7] Сторге (στοργή – семейная любовь) – это любовь родителей к своим детям, также можно описать как сильную привязанность к семье и родственникам.

[8] Прагма (πράγμα) – зрелая любовь, которая развивается между супругами в длительном браке.

[9] Агапе (ἀγάπη) это любовь к Богу, т. е. любовь-благоговение и любовь к ближнему, любовь-забота. Это любовь-самоотречение, самопожертвование (ап. Иоан), одна из трёх христианских добродетелей (наряду с верой и надеждой). Этим же словом обозначались братские трапезы первых христиан.

[10] Викарный – лат. vicarious – замещающий, имеющий отношение или выполняющий функции замещения; выработанные в процессе эволюции заместительные, приспособительные процессы.

[11]  Сублимация – лат. sublimare – «возносить, замещать» – канализация неразрешенного аффекта в телесное или идеаторное действие.

---

От редакции: «Как показывает история великих личностей и их судеб, эрос чаще занимал второстепенное, подчиненное место в их жизни» — весьма спорное утверждение. Биографии Пикассо, Дали, ещё десяточков двух личностей ХХ века — разбивают тезис в прах. Сюда же добавим и то, откуда вывел Фрейд свой термин «сублимация» (приведённый выше) — свою теорию творческой активности, проистекающей из преобразований «либидо» (сексуальной энергии, порыва к продлению рода). Он ведь анализировал биографии творцов!.. Впрочем, если в качестве наиболее любящих сразу приводятся в пример святые (с их обетами безбрачия, схимами и прочими характерностями), то надо коснуться и тезауруса. (Внеличностные отношения? кого святые любят так, что могут быть примером «низшим»? мiр?)

Бога мы, конечно, оставим тут за скобками. Ибо если «бог есть любовь» — то она непознаваема, не подлежит классификациям и вообще какому-либо научному препарированию, изучению, даже обсуждению. Просто даётся «свыше» и точно так же забирается (такая «волатильность» — про эрос в понимании уважаемого автора). Нам же, однако, как существам смертным и плотским, обитателям временного континуума с конечными характеристиками, интересно всё то, что предшествует любви-товариществу, о которой писала в манифесте «Дорогу крылатому Эросу!» Александра Коллонтай, теоретически определяя ближайшие метаморфозы этого чувства, основополагающего для продления рода и формирования устойчивых форм социума (а если тут всё же допускать прогресс, то социалистическое, например, общество должно быть устойчивее капиталистического и в вопросах любви).

Всё это вопросы далеко не богословия (и непонятно, каким образом от него отрастающего психоанализа: Зигумнд Фрейд был атеистом, как и все его ученики вплоть до Эриксона и Юма, они если и изучали идею бога и архетипов, то исключительно как социально порождаемую на определённом этапе филогенеза) — это вопросы общественных наук. А ещё понятнее: социальные вопросы. Не богом, а общественно-экономической формацией определяются человеческие чувства, из определённого доминирующего типа организации общественного производства приходят и туда же уходят. Чувства точно так же меняются, как способ производства, — ничего божественно-вечного в них нет, как бы кощунственно для верующих это ни звучало. Это, развивая положения работы Энгельса «Происхождение семьи и частной собственности», изящнейшим образом в манифесте и показала Александра Коллонтай, предложив самую передовую на данный момент классификацию любви, исходя из формаций.

Любовь-обладание (собственничество — напрямую связанное с институтом семьи, воплощающееся в этом институте) — в выше предложенной лесенке она где-то между филией и эросом. Тип этих межличностных (а иные — не любовь же?) происходит из капиталистических акцентуаций общества, причём возникает даже раньше, чем промышленно развитый капитализм, где-то на пороге феодализма. «Духовные идеальные объекты» (а мы помним, как было набожно то общество!) попадали в чёткую, почти контрактную форму взаимоотношений. Нарушил — попал на плаху буржуазных законов, а заодно зачастую и на суд церкви, ведь «браки заключаются на небесах».

Свобода личности, личностного выбора в области любви-эроса таким образом уже была заключена в строжайшие социальные рамки. Сколько психических эпифеноменов, переживаний, чувствований и рефлексий происходят из этих самых рамок и преодоления их! Вся терминология французских романов 19-го века, а то и пораньше… Adulter и Adult не случайно однокоренные слова, хоть и в разных ветвях романских языков. А уж что говорить о фабуле «Анны Карениной»!.. Социальное таким образом и становится психическим (интериоризированным) настолько, что может быть и предметом художественного анализа.

Так что странно бросать (с позиций условной вечности) упрёки в примитивности этой «стадии» любви, — это всего лишь история развития европейского общества, где стадия такая имеется и занимает века. Причём сейчас-то она же, стадия сия, в силу социального регресса, нас и окружает опять. И определяет наши чувства, увы…

Отсюда-то и следует очень хороший (позволяющий мне «включить» здесь марксистский метод анализа явления «божественного») вывод:

Создается впечатление, что наше общество всё более становится подростковым, ориентированным на ранний незрелый возраст, представители которого легче поддаются манипулированию, и где эрос занимает почти всё пространство с устойчивым слоганом «заниматься любовью», вместо выражения: «развивать любовь». Кажется, что людей почти принудительно затормаживают в подростковом возрасте…

Ну так «принудительно затормаживают» (жаль, тут упущена субъектность действия) — это и есть почти физическое ощущение социального регресса, коллега! Ощущение вспятного движения, движения социума назад, — от которого невозможно отвернуться ни в одной из наук. Ибо общественное производство определяет всё — включая озадачивание наук (более примитивно это называют госзаказом). То есть в социуме создаются предпосылки определённого рода канализации (направления) того, что Фрейд называл «либидо».

Желание капиталиста, как представителя станового класса (считающего себя прогрессивным), нажиться на ближнем своём, «желание продать», говоря проще, — диктует множество внешних доминантных форм поведения (включая речевое). Включая и самооценку конечно же! Формализм товарности проникает во все поры общества в качестве нормы… И это не только язык рекламы, лаконично включивший «пусковые» аспекты эроса (последнее из наблюдений — фиксация на груди дамской в рекламе помидоров «черри», в США это было уже век назад, но мы-то «догоним и перегоним», и при этом останемся глубоко набожными, праведными…). Отсюда же (в анатомии это называется обратной афферентацией) и оценки, целые оценочные шкалы, вырастающие как норма в области межличностных взаимоотношений, — то есть того, где эрос не цель, а лишь средство сближения Человеков с большой буквы… Как экстракт имущественных (капиталистических) мерок — появилось понятие «статусность». Даже в среде, казалось бы, людей осознающих формальность (формационную условность — как приходящее и уходящее с развитием общества, в случае социального прогресса) товарно-денежных отношений и порождаемых ими полюсов богатства и бедности, слово «статусный» можно услышать…

И вот здесь-то мы и вспоминаем, о чём писала Коллонтай, подводя итог под любовью-обладанием (откуда исторически производны многие аффекты — такие, как ревность или, наоборот, верность). Накрепко связанный с институтом частной собственности и возникающими в обществе по этим линиям перегородками (классовыми), институт семьи, как доказывает Коллонтай, если остаётся в социалистическом обществе, то строится уже не на прежних основаниях. Хотя социализм собственной природы и не имеет по Марксу (он — лишь переходная стадия от капитализма к коммунизму), но отсутствие доминировавшего института частной собственности — порождает и новые взаимоотношения, в которых прежние оценочные шкалы годны разве что как ирония. И этому ментальному конфликту формаций в умах одного поколения, пришедшемуся на конец 1920-х, посвящено немало шедевров отечественной социальной сатиры — от прозы Зощенко («Женитьба», «Сентиментальный роман«) до ресторанного эпизода короткого майского знакомства Кисы Ворбьянинова с вынужденной вегетарианкой из «12 стульев» Ильфа и Петрова.

А.М.Коллонтай выводит из доминирования института социалистической собственности возможность (и необходимость даже) новой любви как кульминации общественной жизни, выражаемой на личном фронте. Любви-товарищества — где никакие внешние рамки не давят на взаимоотношения, где только тот самый, прежде заключённый в тюремные рамки частнособственнического мировоззрения, личный выбор является единственным критерием формирования пар.

Это 1921-й год, отметим! Гражданская война, когда при военном коммунизме торжествовал, как пишет в манифесте Александра Михайловна, Эрос бескрылый (только для воспроизводства вида годный — фильм «Комиссар» об этом как раз) — едва закончилась. А советское общество, прогнавшее буржуев и беляков с интервентами, получает теоретическое обоснование гражданскому браку — причём, что важно, этот вариант отношений не противопоставлялся браку со всеми прежними церемониями (вспоминаем «Женитьбу» Зощенко: новые люди пытались пожениться по-старому), он просто так выгодно надстраивался над пережитками, что и стал к началу 1930-х новой нормой… Поразительным образом по содержанию и интенции Любовь-товарищество схожа с той (помещённой, правда, в рамки эйджизма — что значительно сужает понимание такого «прогресса любви») зрелой любовью, которая предполагается выше в триаде «прагма/сторге-агапе-ахава». Более ста лет назад, без всякой боженьки как гипотезы! Когда после победы лозунга «Мир — народам», старый мiр отступил за границы СССР (но нынче-то он и вернулся — и «страдавшее бездуховностью» общество вынуждено решать давно решённые Великим Октябрём задачки)…

И ещё одно совпадение порадовало. В своей книге 2012-го года «Верность и ревность» (недавно нежданно отрецензированной читателем-студентом, работающим под псевдонимом Леопольд Брежнев) я вывожу Любование (здесь и подчёркнут процесс, действие) как смену «совершённого чувства», статика которого даже в слове «любовь» выражает косность прежних, капиталистических представлений. В Любовании (чувстве, сближающем людей в коммунистическом обществе) подчёркнуто внимание Личности к Личности, — и вот оно-то почти и сходится с тем, что обозначено почти так же выше — «любовать». Только моё слово узнаваемей, понятнее. Впрочем, тут забегаю вперёд — понятно оно может быть только прочитавшим эту книгу, как минимум, а лучше — «Поэму столицы».

Д.Ч.