Смена вех или «вехи смен»?

Русская литература работает в долгую. Лев Толстой написал «Войну и мир» спустя полвека после нашествия Наполеона. Михаил Шолохов завершил «Тихий Дон» перед самым началом Великой Отечественной войны. Пастернак работал над «Доктором Живаго» до середины пятидесятых годов. Ничего не поделать, шедевры созревают по своему графику. Время осмысления исторических событий не всегда совпадает с текущим моментом. 

Считается, что наиболее «коллективным» искусством является кино. Там, как в калейдоскопе, соединяются в волшебном узоре  усилия режиссёра, сценариста, оператора, артистов. Литература, вроде бы, дело индивидуальное и одинокое, но это не совсем так. Да, настоящий писатель творит с прицелом на вечность, но судьбу его произведения до недавнего времени в России определяли не столько  качество и талант, сколько установившиеся в книжном деле «понятия», дающие «зелёный свет» и всевозможные преференции одним авторам и опускающие шлагбаум перед другими.

Ситуацию в литературном хозяйстве: персоналии, тиражи, рекламное (сетевое) сопровождение, презентации, экранизации, премии, доступ к ТВ, включение в делегации на международные книжные ярмарки долгие годы контролирует не столь уж  многочисленная, но безошибочно реагирующая на сигнал «свой-чужой» вертикаль. Она ведёт автора от темы и сюжета до возведения его творения на пьедестал  лидера продаж и общественного мнения. В эту вертикаль входят:  редакторы крупных издательств, дающих «вал» современной прозы; распределяющие дотации, гранты и поездки чиновники; спонсоры дорогостоящих, типа «Большая книга» литературных премий; оптовики и владельцы сетевых книжных магазинов.

«Наверх» отбираются произведения, соответствующие двум основным критериям: автор должен не любить (креативно презирать) свою страну; придерживаться (желательно последних веяний) мировой либеральной повестки. Есть в этой модели выдержавшие все стадии отрицательного отбора долгожители – Виктор Пелевин, Владимир Сорокин, Борис Акунин, Дмитрий Быков. Сдвинуть их с престижных мест в книжных магазинах ещё недавно не представлялось возможным. Быков выдавал «на гора» новую книгу каждые полгода. Пелевин (под хвалебную истерику в СМИ) снимал густые  сливки раз в год. Если же признанные мастера тормозили, на прилавки рекой текли переиздания их прежних трудов.         

Вполне возможно, что наша страна переживает сегодня исторические события, сопоставимые с революциями и войнами прошлых веков. Время «Ч» всегда предполагает «смену вех» в культурной политике. В двадцатых годах прошлого века об этом кричали  названия новых литературных журналов: «Красная новь», «На посту», «Земля и фабрика», «Левый фронт».

Сам Сталин не чурался вникать в литературный процесс: защищал Булгакова и Шолохова, критиковал Платонова, Бабеля, Пильняка. Другое дело, что в то время в идейном противостоянии участвовали настоящие, а не выращенные под конкретные (анти)проекты, типа Гузели Яхиной с «Зулейхой», Алексея Сальникова с «Петровыми в гриппе…», или Дмитрия Глуховского с нескончаемым «Метро…» писатели. Разделившись на «красных» и «белых», русская литература не переставала быть великой. Имена Шолохова и Бунина, Алексея Толстого и Шмелёва равнозначны для нашей культуры, потому что каждый из них любил Россию. Она была их жизнью. Судьба страны в их творчестве была превыше преходящих (и уходящих) политических моментов.

Сегодня уже раздаются нетерпеливые голоса, призывающие сбросить прежние литературные авторитеты с «корабля современности». Как же так, негодуют вдруг прозревшие  активисты, эти авторы сбежали из страны, не поддерживают нашу политику, чему же они учили, что внушали читателям всё это время?

Вопросы справедливые. Посетители книжных магазинов заметили, что многочисленные издания былых кумиров  сейчас тихо перемещаются со стендов  «бестселлеров» на дальние полки, где корешок к корешку. В Уфе даже отменили спектакли по мотивам романа Гузели Яхиной про открывающую глаза Зулейху. Но есть и «ответки». На открывающейся в декабре  выставке «Нон-фикшен» в Гостином дворе пришлись не ко двору книги молодых поэтов  Донбасса, произведения патриотической направленности авторов из российской провинции.   

Хочется верить, что у писателей, давно исповедующих традиционные нравственные ценности русского народа, вдруг (надолго ли?) оказавшиеся в резонансе с новейшими политическими трендами, появляется шанс получить доступ к массовому читателю. Не столько потому, что издатели и книготорговцы «прозреют», а по причине «усыхания» книжного рынка. Стивен Кинг, Джоан Роллинг, другие популярные иностранные авторы отказались от лицензирования в России своих произведений. Туго идут без рекламы и сетевой накачки остатки тиражей отечественных невозвращенцев.

Загнанная в многолетнее подполье настоящая  русская литература в  критическом пафосе не уступает «хулителям». Только это качественно иной пафос. Не насмешка, а боль. Не отрицание, а надежда. Пусть даже недавняя (тридцатилетняя) реальность  давала мало к тому оснований. Беда в том, что эта новая для издателей и старая для народа литература органически чужда сложившейся вертикали. Она скорее клюнет на  халтуру, компрометирующую саму идею патриотизма. «Потреба дня» и настоящая литература – вещи разные. 

Вертикаль будет гнуться вместе с «линией партии», но держаться.  А приученный к определённому ассортименту книжной продукции читатель быстро не перестроится. Помочь ему будет некому по причине отсутствия в стране того, что называется литературным процессом. Настоящую критику заменили реклама и дружеские реверансы.   

Но не всё безнадёжно. Сам факт, что загнавшая литературный процесс в тупик издательско-торгово-премиальная вертикаль даёт трещину — внушает надежду. Чего-чего, а талантливых писателей на Руси всегда хватало. Дело за малым – поддержать их, дать возможность выйти к массовому читателю. Смена вех в литературном деле не должна превратиться в «вехи смен», когда всё вроде бы меняется, но остаётся без изменений, или становится хуже.

Юрий КОЗЛОВ