Автор: Я когда-то давно жила во дворе, где два длинных барака стоят друг против друга. Как сейчас вижу их! Белые, за тенистыми аллеями. Между ними — наше пространство. Здесь мы носимся в догонялки, бабочек ловим, сидим на лавочке, болтая ножками.
Бараки у нас такие: из каждой квартиры выход на крыльцо. Если выйти на мое крыльцо, а оно самое крайнее слева, и посмотреть на самое крайнее правое крыльцо, где живет моя подруга, то увидишь начало тутовой аллеи, которая идет как раз к углу барака напротив.
Аллея тенистая, корявая, деревья высоченные, старые, толстые. Они стоят в два ряда. Между ними тропинка. Тропинка горбатая и узкая, изрезанная выступающими корнями деревьев. В центре этой аллеи — водопроводная колонка. Мамы тут любят постоять. Они набирают бурлящую воду, ставят ведра в тени и долго, весело болтают. Очень мамы у нас смешливые. Не знаю, больше у них разговоров или смеха… Папы тоже иногда за водой ходят, но они быстро наполняют ведра и тащат их домой. Мамы же стоят иногда часами. Честное слово! И время у них есть.
Время тогда было такое длинное! Встанешь утром, в детский сад сходишь, вернешься, почитать с мамой на диване успеешь, поужинать, погулять, снова почитать… Иногда можно успеть после чтения подраться с кем-то, помириться, дома все это рассказать… Успеешь еще диафильмы посмотреть. Такое было время!..
Это я о чем? Так вот, тутовая аллея!.. Идешь, бывало, по вершинке горбатой тропинки, вдруг — шлеп! — звук упавшей тутошки. Ищешь, поднимаешь, сдуваешь землю — и в рот! Вкусно! Или в карман. Если набрать в карман сначала горстку тутошек, а потом закинуть её в рот — от удовольствия просто глаза закрываются. Правда!
Мы избалованы были вкуснотой. Арбузы самые сладкие, урюк самый спелый, гранаты самые сочные, дыни самые ароматные! А какой нам привозили черный хлеб! Горячий еще, с хрустящей корочкой! Горбушки — это наши пирожные. Разные — с густой томатной пастой, с душистым маслом и чесноком, с солью и чесноком, с сахаром… И главное — есть надо на улице. Так вкуснее! И дать откусить обязательно кому-нибудь! И самому откусить от чьей-то горбушки.
Мы росли даже не в семье, а в мире. Вместе выходили белить деревья весной. Вместе отмечали все праздники и дни рождения. Во дворе стоял стол, над ним — брезентовый тент. Вечерами взрослые зажигали здесь лампочки, усаживались за стол и ели-пили да еще пели. А мы носились вокруг, слушали их разговоры и пели с ними: «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги».
Что такое тайга, мы не знали. Но самолеты мы знали хорошо! Наши родители летали или ремонтировали их. Почти все мамы тоже работали на аэродроме. Они бежали утром к грузовой машине, которая увозила их на работу, поэтому в детсад мы неслись вприпрыжку, чтобы мамы не опаздывали. Не пешком же потом через степь добираться! Про степь я как-нибудь расскажу в другой раз. И так все вокруг да около, а к делу не подойду.
Так вот, есть разные слова в нашем языке. Что такое тайга — мы не знаем. Что такое самолеты — знаем. Знаем даже, что такое глиссада. Но если спросить кого-то из взрослых (не обязательно своих родителей), то они расскажут, что есть что… Про тайгу нам сказали: лес! И мы переглянулись. Что такое лес? Но спрашивать не стали. Лично я про лес уже слышала. Я боялась, что в темной комнате может прятаться Баба Яга, и мама сказала: «Баба Яга живет в лесу. У нас леса нет!». И когда все стали переглядываться, услышав «лес», я сказала: «У нас нет леса». И вопрос отпал. Незнакомых слов в том нашем возрасте было много еще!
Например, фильм назывался: «Ставка больше, чем жизнь». Что такое ставка? «Папа, что за ставка? почему больше, чем жизнь?» Папа сказал «Зарплата!» и засмеялся. А я понять не могла, зачем нужна зарплата, которая больше жизни?
Сейчас я расскажу о слове, которое мы услышали все вместе, оно стало нашим открытием, оно сделало нас большими.
День стоял обычный. Жаркий, как все дни нашего узбекского лета. Видимо, это был выходной, потому что все мы шастали по двору, а кто-то кричал: «Тай-тай, налетай, кто в прятки идет?». И я понеслась, чтобы ухватиться за его вытянутый перед собой большой палец и выставить свой вверх – пусть еще кто-нибудь прицепится! Несусь и вижу, как подъехала грузовая машина, как бортик откинули. Значит, будут что-то выгружать. Все повернулись к машине. Всем любопытно.
А оттуда сняли какую-то большую черную букву «П», положили на землю под тутовником, закрыли борт – и уехали. И всё?! Мы с разных концов двора стягивались к этой букве и переглядывались — что это, чьё это?! Лежит она, бесхозная, никто не собирается, похоже, её забирать и нести к своему крыльцу. Нет ни одного взрослого. Что бы это было такое?
Мы стоим и молчим. Жорик потрогал её сандалией. Он сказал: «Труба железная!». Мы покивали головами. Лена стукнула по трубе сачком. Звякнула и прогудела труба. Да, железная, похоже.
Юра предположил: «Сделают навес. Еще такую привезут только!» Лена спросила его: «А сразу почему не привезли?» Юра сказал: «Забыли. Сейчас приедут!». Мы подождали. Никто не приехал и ничего больше не привез. И мы побежали играть в прятки. Юра спрятался на дереве. А когда его нашли, спрыгнул и расшиб коленку. Пришлось бежать домой, чтобы мы не видели, как он плачет. А через какое-то время он вышел снова, но уже с папой.
Юрин папа смешной! Он играет с нами в футбол и всегда бьет мимо ворот, а кричит, что в воротах Яшин! Или выносит нам поднос со скибками дыни и кричит: «Сегодня даром, завтра по рублю!».
И вот, вышли они, и Юра сразу побежал к букве «П». Он встал возле неё и громко закричал: «Это мне привезли!». И мы побежали к букве «П». Тут и папа его подошел. Он сказал нам: «Ну, вот, будет у нас турник!» И еще сказал мне: зови отца! Я побежала за папой. Влетела в прохладный коридор и закричала: «Папа, иди скорей, дядя Саша зовет». И быстро побежала назад. Дяди Саши уже не было. И Юрки не было. Ребята мне сказали: «лопаты нужны!»
Дядя Саша вынес две лопаты, и папы принялись за работу.
Турник. Зачем он? Мы спорили. Кто-то сказал, что на него повесят качели. Лена сказала: это для половиков, чтобы вешать и шлепать по ним выбивалкой. А Юра сказал: это для мужчин, чтобы были мускулы. Дядя Саша подтвердил:
– Точно, чтобы мускулы были и здоровье!
Вообще-то, для здоровья у нас есть медсанчасть. В медсанчасти – доктор и прибор УВЧ. Мне лечили на нем зуб. Турник для здоровья? Вот эта железяка?
Поднимать его и ставить мы помогали изо всех сил. Мой папа сказал, чтобы девочки отошли в сторону. Но мы не отошли, потому что это не честно! Мы хотели тоже работать! И мы руками кидали землю обратно, гребли сандалиями, утаптывали, ушлепывали. Когда всё было сделано, папа подпрыгнул и повис на перекладине. Я думала, он будет раскачиваться, как качели, а он вдруг – раз! — и оказался подбородком на этой железке. Потом еще, еще. А потом ка-ак размахнулся ногами – и полетел наверх, лег на перекладину животом и так держался и смотрел на нас сверху.
Так вот для чего он нужен, турник этот! И что? И всё? Но я посмотрела на ребят – они такие довольные! А что тут такого? Никакой пользы. Вот когда папа дома отжимается, я могу на него сесть, и он меня так катает на себе, вверх-вниз. А тут? С собой он меня не возьмет – руки заняты. Турник, получается, только для пап? Потом и дядя Саша крутился, садился на него одной ногой, висел на одной руке и поднимался так наверх. И мальчишки ахали в восторге. И Ленка прыгала. Ну, ладно, если всем так нравится, пускай стоит!
Тут дядя Саша подхватил Юрку и поднял к перекладине. Юрка уцепился, повис и закричал:
– Отпускай!
– Нет, — сказал его папа,– сначала надо долго тренироваться.
Но Юрка сказал:
– Я умею, отпускай!
И дядя Саша отпустил. И Юрка полетел вниз. Дядя Саша его подхватил и поставил на землю. Все над ним засмеялись. Дядя Саша сказал, что мы все так же упали бы, потому что надо заниматься долго, чтобы уметь подтягиваться. Подтягиваться!
А я вообще не поняла, какой прок в турнике этом, если ни Юрка, ни я, никто из нас без взрослых до этой перекладины не дотянется?
Но на другой день оказалось, что турник всем очень понравился. Под ним уже стоял какой-то ящик, на который все забирались, подпрыгивали и хватались за железяку. Повисят-подрыгают ногами и спрыгивают. Такое развлечение.
И вот, вскоре сидим мы на лавочке, в «Садовника» играем и видим: из поселка, из-за дувалов, идут двое мальчишек. Проходят мимо нас, руки в брюки, и прямиком к турнику. Один с разбегу подпрыгнул, даже ящик ему не понадобился, уцепился за перекладину – и давай подтягиваться. Сильный! Второй вслух считает. Насчитал аж пять! Первый спрыгнул, а тот, что считал, встал на ящик и пытается с него дотянуться до перекладины. И тут Юрка как закричит:
– Идите отсюда, это не ваш турник!
Мальчишки к нам повернулись и молчат. Не огрызаются, разрешения тоже не просят. Смотрят на нас только, и улыбаются.
– Сейчас папу позову,- кричит уже Лена.
Один из мальчишек спрашивает:
– Почему нельзя?
– Потому , — кричим мы все вместе, – потому что он не ваш!
– А ваш, что ли?
И тут мы побежали к турнику, стали отпихивать мальчишек, а они нарочно в него вцепились, не оторвешь! Мускулы, все-таки! Только нас много. И мы их щиплем, пихаем, тянем, а Юрка даже одного стал щекотать. А они верткие! Отпустят – и снова вывернутся и ухватятся за турник. И смеются!
И тут дядя Саша вдруг Юрку за руку схватил и крикнул нам:
– Прекратить!
Мы прекратили.
Дядя Саша Юрку поставил перед собой и спрашивает:
– Кто драку устроил?
Мальчишки сразу убежали. Ну, конечно, испугались! Потому что они первые начали!
Лена говорит:
– Мы не дрались! Они на нашем турнике крутились! А кто разрешил?
Дядя Саша сказал:
– Пусть! Хорошо, что крутились!
– Почему хорошо? Турник наш! А они из поселка.
Дядя Саша пошел на лавочку, сел под акацией и нас пальчиком позвал.
– Так вот, – говорит дядя Саша, – что здесь еще трогать нельзя?
Я говорю:
– Всё можно. Только это всё не их. Пускай они сначала попросят.
– Вот, как хорошо, – удивился Юрин папа. – А когда ты за орехами на базар идешь, ты какой идешь дорогой?
Я показала рукой в сторону дувалов. Что за вопросы?! Тут дорога одна, по ней все и ходят на базар!
Дядя Саша говорит:
– А вот завтра пойдешь, а мальчишки эти тебя не пустят. Скажут: «наша дорога, наши дворы, наш базар»!
– Как это?! Такого не бывает! Базар ничейный. Туда всем можно.
– Не бывает «ничейный»!
– Бывает, – говорю я и смотрю на ребят, пускай подтвердят! Базар ничейный. Там арбузы, помидоры, урюк, арахис. Конечно, ничейный! И кто может меня не пустить туда?
А ребята молчат.
– Базар, – сказал тогда дядя Саша, – общий! Общий, понимаете? – и смотрит на нас всех по очереди.
– Чей? – спрашиваю.
– Твой. Юркин, мой. И твой, Лена, и твой, Жорка. И мальчишек вон тех. Дядя Алик арбузами там торгует? Торгует! И его базар. Это значит, общий! И нет такого человека, который может на базар нас не пустить или с базара прогнать. И я пойду на базар утром или днем – никто мне не скажет «нельзя»! Понимаете?
Ну, еще бы! Конечно, понимаем! Это и так ясно всем. Смешно даже — с базара прогонять. Такого никогда не было.
– А почему общий? – спрашиваю я. – Это кто сделал?
– Да никто, – говорит дядя Саша и смеётся.
– А турник вы с папой сделали! Поэтому он наш!
– Его, товарищи, сделали не мы. Нам его сделали строители. Мы попросили, они сделали. А потом солдаты привезли. Мы вкопали. Чтобы вы драки устраивали? Мы вкопали, чтобы всем хорошо было. А вы людей колотите! Не буду за вас заступаться, когда вас поймают за дувалами и уши вам надерут их родители!
И смеётся. Ну, не надерут они нам уши, это понятно. Но тут Лена спрашивает:
– Что ещё общий?
– Всё! Почти всё! Лавочка – общая. Тутовник общий. Ну, например, арык вот общий, небо, да всё! Вы же меня с лавочки не прогоняете?
– Она старая, кому она нужна? Мальчишки даже пускай сидят, — сказал Жорик.
– В общем, не сметь мне! Всё общее, и драться не из-за чего! Никто турник не съест!
Дядя Саша поднялся, провел по моей голове рукой и пошел к дому. Оглянулся, и именно мне почему-то пальцем погрозил. Так всегда! Не я ведь первая начала!
Мы посидели немножко, отдохнули. Мы так тихо сидели, что услышали, как шлепнулась тутошка за нашими спинами. Раньше мы бы кинулись наперегонки за ней. А тогда Лена сказала: «Она общая!» И мы не стали пихаться из-за неё. Пусть! Еще будет много тутошек!
Жорик показал на дерево, на котором мы прятались – общее. Я говорю: «Колонка общая». Юрка спрашивает: «А стол?»
— Общий, — сказали мы ему хором.
– Ну, конечно, я знаю, – сказал Юрка.
Вы не поверите, но мир стал совсем другим для меня с тех пор. Он общим стал! То был просто так, а с того дня – общий. Тут большая разница. Общий – когда для всех. Всем нужен.
Дождь идет – общий! Значит, всем радостно! Акация пахнет – общая! Всем хорошо! Иду я между дувалами – не просто иду, а по общей тропинке. Это удивительно, товарищи, оказывается!
И даже деревья, которые мы все вместе белили – они не только наши, а общие – всех тех, кто под ними идет. А еще у нас есть медсанчасть – общая. Клуб – общий. Общая горка. Просто нарадоваться я не могла тому, что у меня так много всего общего!
Не я одна радовалась. На поле стояла гостиница. Для приезжих. Можно было в одну дверь войти – в конце коридора выйти в другую. Мы часто круги так наматывали. Почему-то это было весело.
Так вот, Юрка как-то кричит:
– Пошли в общую гостиницу! – и мы побежали…
Один круг сделали, второй, а тут нас дежурная стала прогонять: «Марш на улицу!» И Юрка ей сказал: «Ничего не марш, гостиница общая» И мы так обрадовались! И бегали мимо дежурной, из двери в дверь, и кричали: «Общая!».
Вечером Юрка сказал, что дежурная была у них дома и жаловалась родителям. Сказал еще, что в общих гостиницах нельзя носиться, потому что они общие, а надо вести себя прилично, потому что там работают дежурные и живут постояльцы, и гостиница общая, значит, не только наша.
Такое вот слово! Мы много еще думали над ним, и много еще раз оно нас удивляло.
Такое вот слово!
Елена ЗАБОРИНА
Родилась в 1963, в Иркутске, на Байкале. Раннее детство прошло в Узбекистане и Туркмении. Филологическое образование получила в Ивановском Государственном Университете. До пенсии работала корректором в городской газете "Новая жизнь" и Рыбинском Доме печати. Преподавала русский язык и литературу в средней школе.
