Стыдно…

Иван Черемных повернулся на бок и глянул на часы: было начало второго ночи. «Ёлки-палки, да что же это такое…» — он поправил одеяло и удобнее подоткнул под голову подушку в надежде забыться. Уже пятую ночь кряду он ворочался по несколько часов, прежде чем уснуть. Ивана мучила совесть, ему было стыдно.

Месяц назад он отпраздновал свое пятидесятидвухлетие. Спокойно, в домашнем кругу, как говорится, без посторонних и лишней помпы. Да и какая тут помпа, когда жизнь на шестой десяток перевалила? Как ни крути, а понимаешь, что впереди-то уже много меньше, чем позади. Так чего тут веселиться? В эти годы человек живет размеренно, всё у него разложено по полочкам, всё на своих местах, в том числе и совесть. Он уже не совершает глупых необдуманных поступков, за которые потом придется стыдиться, он живет да живет себе, вот и всё…

Но с Иваном случилась одна закавыка, из-за которой он и потерял покой. Вдруг, ни с того, ни с сего, он вспомнил один случай из своего детства, который и разбередил душу. Всю жизнь не помнил — расскажи ему кто об этом раньше, так сказал бы, что ерунда, не было такого вовсе! И тут вот на тебе, вылезло. А вспомнил он вот что…

Случилось это, когда Ивану было лет одиннадцать-двенадцать, не больше, лет сорок уже прошло. Жил он тогда в большом городе, а сам каждое лето ездил на каникулы в деревню к своим деду да бабушке. Даже родиной своей больше считал не город, а деревню эту. И жил здесь у Ивана ещё дядя с семьей, брат Ивановой матери. Звали его дядя Толя, и был у него сын Сергей, постарше Ивана года на четыре.

Так вот, Серёге однажды родители на успешное окончание восьмилетки купили мопед «Верховина-6». Выглядел он, прямо, как маленький мотоцикл. Эх, какая это была заманчивая мечта для любого деревенского пацана в то время — иметь свой мопед… Круто, чего тут говорить. Это значит — взрослый ты совсем! Езжай куда хочешь, крути ручку «газа» хоть до упора, и только ветер в лицо! Нет, это не передать словами, это надо самому попробовать.

Ну так вот, выпросил как-то Иван у Серёги прокатиться на его «Верховине». Чтоб самому, совсем без никого. До этого Иван уже понемногу ездил на мопеде, но под присмотром: или Серёга сзади сидел, подстраховывал, или один, но на лужайке перед домом. На этот раз, поддавшись на уговоры младшего брата, Серёга великодушно разрешил Ивану прокатиться по деревне. Однако с условием: сделать всего один круг, и чтобы не выезжать в центр села, а только по окраинным улицам, где нет машин и заезжих «гаишников».

Как же Иван был счастлив! Выжать ручку сцепления, включить передачу и аккуратненько, добавляя понемногу «газ», — вперёд! И вот она — свобода! Дома́ мимо проносятся, куры, утки, а ты мчишься по улице, поднимая клубы пыли. Сам! Не сидишь в коляске или позади взрослого, обхватив его руками, а сам! Сам газуешь, сам рулишь куда хочешь! Эх!..

В общем, сделал счастливый Иван кружок по деревне и вернулся к дяде Толиному дому. Смотрит — нет Серёги во дворе, наверное, в дом зачем-то зашел. И сразу же мысль в голову: «А не махнуть ли на второй круг? Всё равно ведь никто не видит. Докажи потом, что два раза ездил… Может, просто медленно ехал или останавливался». Повертел Иван головой по сторонам — нет никого. Собрался уже было «газануть», но тут, как назло, из-за угла выскочил на своем мотоцикле с коляской дядя Толя. Подрулил лихо к воротам, заглушил технику, кивнул племяннику:

— Ванька, здорово!

— Здравствуйте, дядя Толя, — отозвался Иван, по‑прежнему сидя на «Верховине».

Дядька распахнул ворота во двор, открыл гараж и, вернувшись к своему мотоциклу, глянул на Ивана:

— Слушай, помоги мотоцикл в гараж затолкать, а?

И вот тут-то Иван замер. «А вдруг Серёга сейчас выйдет? — сжалось у него внутри. — Пока буду дяде Толе помогать мотоцикл заталкивать, он выйдет и заберет мопед». Иван поерзал на сидушке.

— Ну так чего, — дядя Толя взялся одной рукой за руль, другой за ручку на сиденье, — поможешь?

Но страстное желание прокатиться по деревне ещё разок, сделать второй круг, уже захватило Ивана целиком. Он сделал вид, что толком не расслышал дядьку, отвернул голову, буркнул что-то себе под нос и, дав «газу», поскорее уехал прочь.

Что было дальше, память ему не раскрыла, на этом воспоминание заканчивалось, но вот это вот всё: как радостно гнал он на мопеде, как навалилось искушение сделать без спроса ещё один круг по деревне, как просил его дядя Толя помочь затолкать мотоцикл в гараж, и как постыдно он сбежал — всё это он вспомнил в мельчайших подробностях, словно случилось только вчера. И стало Ивану как-то ужасно стыдно. «Вот же я свинья какая, — говорил он себе, нахмурившись, — свинья натуральная и есть. Как же так-то? Ведь дядя Толя помочь просил, а я… Прокатиться ему видите ли захотелось».

При этом он понимал умом, что казниться за мальчишеский поступок, совершенный сорок лет назад, по меньшей мере, глупо. Плюнуть да растереть — делов-то! Но поди ж разбери как устроена у человека совесть. Как ни гнал он от себя эти мысли, как ни убеждал себя, что дядька, скорее всего, даже и не обиделся на него тогда, а если и обиделся, то давным-давно позабыл — ничего не выходило. Скоблит изнутри, собака, царапает. Днём ещё ничего: закрутишься на работе, пятое-десятое, оно как-то и не помнится, но как в койку вечером ложился, так сразу всё опять вспоминалось, и сон, который вот здесь вот уже был совсем, который уже накатывал приятной волной, испарялся как утренний туман. И крутилось в голове всё это — лето, каникулы, мопед, деревня… И, казалось, что дядька, который по сей день был жив и в меру своего преклонного возраста вполне здоров, помнит о том случае и держит на него, на Ивана обиду. Вот так вот…

В общем, промучился так Иван неделю и решил — надо ставить в этом деле какую-то точку. Рассказал обо всём жене, но та только посмеялась над ним:

— Совсем, что ли, рехнулся на старости лет? Сколько времени уже прошло. Выкинь из головы, да и всё…

— Легко тебе говорить! — кипятился Иван, сердито размахивая руками. — Я и сам бы рад позабыть всё это, так оно же только что вспомнилось! И сидит, зараза, как заноза в мозгу, и покоя не дает. Чего ты мне объясняешь?! Не хуже тебя понимаю, что, по-хорошему, так плюнуть надо, да ничего поделать с собой не могу.

— Ну так и чего сейчас? — тоже начинала заводиться жена. — Извиняться побежишь, что ли? Так дядька тебе первый и скажет — дурак ты, Ванька, вот ты кто…

Иван садился на стул, клал руки на колени и вздыхал:

— Сам не знаю… Хоть, правда, езжай да извиняйся.

Дядька жил в той же самой деревне, что и тогда, сорок лет назад, только в другом доме. А вот Иван из своего города детства переехал в небольшой городишко, даже в другую область, но по соседству, туда, откуда была родом его жена. И получалось так, что до деревни сейчас надо было добираться в два раза дальше, порядка пятиста вёрст.

— Ну щас, ага, — кивала головой жена, — бензин девать некуда? Ничего, само рассосется…

Не рассасывалось… Прошла ещё неделя, но ничего не менялось. По-прежнему Иван ворочался ночами, по-прежнему не шел из головы тот случай, по-прежнему грызла его совесть. Даже, казалось, злее стала, и будто бы что-то ещё мучило вдобавок, но вот что — он не понимал.

Иван хотел сперва позвонить дядьке, но потом подумал — как такой разговор по телефону-то строить? «Дядь Толь, ты не помнишь, сорок лет назад я не помог тебе мотоцикл в гараж затолкать? Так ты извини меня. Да ну, дурость какая-то…» — морщился Иван, лёжа под одеялом и мучаясь от бессонницы. Он садился на кровати и грустно смотрел в окно на луну и на освещенные её желтым светом пока ещё голые ветки деревьев в палисаднике. «Полнолуние ещё как назло», — тихонько ругался Иван и снова укладывался под теплый бок жены в надежде заснуть.

Наконец он не выдержал.

— Всё, плевать мне! — заявил он как-то утром. — Вот майские через три дня начнутся, и махану в деревню.

Жена только открыла рот, чтобы возразить, но он тут же поднял руку и остановил её:

— Всё! Я сказал! Хошь смейся, хошь нет. Считай, что просто поеду родню попроведать, а то, и правда, сто лет уже не виделись. Сидишь тут с вами, совсем родину свою позабыл.

— А огород копать? — всё же заикнулась, было, жена.

— Подождет твой огород, никуда не денется… Да и чего его сейчас копать? Земля ещё как следует не оттаяла. Первого числа пораньше выеду, затемно, часам к одиннадцати на месте буду. Денек погощу, а второго назад, к вечеру вернусь. Ничего за два дня не случится.

Жена махнула рукой и не стала перечить. Может, и правда — пусть съездит да успокоится, а то уже испсиховался весь с этой совестью своей дурацкой.

Когда Иван в начале двенадцатого подрулил к дому, где жил дядя Толя, тот сидел на лавке возле калитки, грелся под скупым теплом первомайского солнца. Увидев племянника, он раскрыл от удивления рот:

— Вот так явление Христа народу!.. Ванька, ты это, что ли? Ты как это нарисовался? Каким ветром‑то тебя в наши края занесло? Однако, снег завтра выпадет.

Иван вышел из машины, заулыбался:

— Здоро́во живём, дядь Толь! Да вот, решил, наконец, родню попроведать, а то уж сто лет не виделись, всё по телефону да по телефону.

Дядька поднялся:

— Ну… милости просим. Молодец, раз приехал.

Они обнялись.

— Я уж думал, помру, так и не повидаюсь с тобой.

— Да ты чего, помирать собрался, что ли? Рано тебе ещё.

Дяде Толе летом должно было исполниться семьдесят восемь, но для своих лет он выглядел вполне неплохо: каждый день брился, ходил прямо, без палочки, в одежде был опрятен и чист.

— Так кто его знает, когда рано, когда нет… Ну что, в избу пойдем или здесь ещё посидим? — он кивнул на лавку.

— Давай здесь посидим, погода хорошая сегодня, — Иван сел на лавочку. — А то и так всю зиму в избах просидели, надоело уже.

— Ты как, надолго? — поинтересовался дядя Толя. — Погостишь хоть?

— Да нет, завтра уже обратно надо будет… Где-нибудь в обед поеду, чтоб по́светлу домой успеть.

— Завтра? Всего-то на ночку и приехал?

— Так и то еле вырвался, дядь Толь! Сам же понимаешь: огород сейчас начнется, по гостям-то разъезжать некогда.

— Ну-у, — разочарованно протянул дядька, — я-то думал, хоть недельку погостишь.

— Какая неделька, ёлки-палки… На работу через четыре дня выходить.

— Ну не неделька, так дня три бы уж по́был.

На улицу вышла тетя Лена, жена дяди Толи. Увидев Ивана, всплеснула руками:

— Ой какие гости! А я вижу, машина незнакомая подъехала, думаю, кто там такой… Так, а чего вы тут-то сидите? Старик, ты чего гостя в дом не ведешь? Пошлите в избу.

Дядя Толя махнул рукой и поморщился:

— Да подь ты… Кого там делать-то в избе твоей? Не видишь, сидим воздухом дышим?

— Ну ладно, дышите, только не шибко долго. Ветер-то ещё холодный, простынете.

Тетя Лена взяла во дворе какие-то тряпки, висевшие на веревке, и ушла с ними обратно в дом.

Посидели ещё немного, поболтали о том о сем, как дела, какие новости. В голове у Ивана всё время крутилась мысль как бы поаккуратнее подобраться, собственно, к тому, ради чего он приехал. Наконец, усмехнувшись, он сказал:

— Слушай, дядь Толь, мне тут штука одна вспомнилась на днях, не поверишь… Всю жизнь не помнил, сорок лет назад уже было, а тут на тебе! И стыдно потом стало, прям, не знаю как.

— Стыдно? А чего такое? — глянул на племянника дядька.

— Да вы ещё в старом доме своем жили. Помнишь, Серёге мопед покупали, «Верховину»?

Дядя Толя пожал плечами:

— Помню, вроде. Только не очень уже. А чего там случилось?

И Иван слово за слово рассказал всё, от чего не мог спать последние дни. Старался говорить с юморком, со смешками, как о ерунде какой-то, но потом всё же глянул на дядьку виновато:

— И ты понимаешь, так совестно перед тобой сделалось, что аж сон потерял. Вот же ж, думаю, как я поступил-то по‑свински.

Дядя Толя посмотрел на него:

— Так ты за-ради этого и приехал, что ли? Извиняться?

— Да нет, почему… — смутился племянник. — Это так, к слову сейчас пришлось. Попроведать решил, вот и приехал. Соскучился…

— Ну-ну… — протянул дядька, снова глянув на Ивана.

Чуть помолчав, он кхэкнул и сказал:

— Только так просто сейчас-то уж не получится, беги за бутылкой, однако…

Иван немного растерялся:

— В смысле — чего не получится? Встречу обмыть, что ли? Так сейчас сбегаю, не вопрос…

— Да при чем тут встреча… Ты думал, извинился вот так вот и всё? Думал, забыл я про тот случай-то? Да нет… Это ты через сорок лет вот только вспомнил, а я… — он снова кхэкнул. — Тут уж одними словами сейчас не обойтись, дорогой ты мой племянник, так что… не знаю… — дядя Толя не смотрел на Ивана, смотрел в сторону, опустив голову. — Честно скажу, обидел ты меня тогда крепко. Хоть и пацан ты был, да я же видел, с какими глазами ты усвистал на мопеде этом, бросил меня там одного с мотоциклом. Эх, племяш, племяш… Ладно, хоть сейчас вспомнил. А то я уж думал, так и помру с этим.

«Вот те на… — ошарашено подумал Иван. — Неужели и вправду дядька обиду тогда затаил и всё это время помнил? Вот дела… А я-то, дурак, ещё гнал от себя всё это, забыть снова хотел. Хорошо, что всё-таки приехал. Лучше уж, как говорится, поздно, чем никогда». Он встал с лавки:

— Ну, так я это… сбегаю, что ли?

Дядька поднял на него серьезные глаза:

— Я думал, ты уж убежал. Давай, беги, да получше думай, чего там… это… — нахмурившись, дядя Толя неопределенно помахал ладонью, тоже встал и, отвернувшись, высморкался под забор.

— Ну ладно, пошел я тогда, — промямлил Иван.

— Так сгоняй на машине, быстрее будет, — посоветовал дядька. — Чего ноги топтать.

— Да ну… Прогуляюсь. Посмотрю, что тут у вас новенького. Да и насиделся я, пока к вам сюда ехал, — и племянник зашагал в сторону центра села, где находились все магазины.

Войдя в ближайший продуктовый, он стал разглядывать витрину с алкоголем. «Водки взять? Да как-то слишком уж дешево получится, несерьезно. Ведь, выходит, и вправду крепко обидел я дядьку, раз он до сих пор помнит. Коньяк, может, тогда?» — озадаченно думал он, глядя на полки. В конце концов он остановил свой выбор на довольно дорогой пыльной (видно, долго стояла) бутылке коньяка с пятью золотыми звездами на тисненой этикетке, взял ещё каких-то пряников, коробку мармелада и булку хлеба на всякий случай.

Когда Иван вернулся, на улице никого не было. Он зашел в дом. Дядя Толя сидел перед телевизором, смотрел какую-то передачу, тетя Лена хлопотала на кухне, готовя обед.

— Ну вот… — Иван поставил полный пакет у стола. — Взял тут маленько.

— Да зачем? — взмахнула руками тетя Лена. — У нас же есть всё, я с утра уже в магазин сбегала.

— Ничего, съедим.

— Ой, ты кого тут взял-то ещё? — тетя Лена достала бутылку коньяка. — Дорогущий, наверное?

Иван небрежно махнул рукой:

— Ничего, не дороже денег.

Вскоре сели к столу, который тетя Лена заставила угощеньями под завязку. Иван открыл коньяк, разлил по рюмкам, глянув на дядьку, спросил:

— Так, за что сперва выпьем-то? За встречу или за праздник?

— Ну, ежели ничего более важного нет, так и за это можно, — хмуро ответил тот.

Иван смутился, крякнул:

— Ну, это… Ладно, давай уж сперва тогда за то, что ли? Ты извини меня, дядь Толь, что я тогда так…

Тетя Лена непонимающе посмотрела сперва на мужа, потом на племянника:

— Ты о чем это? Кого извинить-то?

Дядька молча глядел в пол.

— Да тут… — замялся Иван, — давно это было, тёть Лен… Меня тогда дядя Толя попросил помочь ему мотоцикл в гараж затолкать…

— Ну и чего?

— Ну, а я не помог… На мопеде покататься охота было, вот и уехал.

— Ничего не пойму, — она посмотрела на мужа. — Куда уехал? Какой мотоцикл?

— Так, сорок лет уж прошло. Обидел я дядю Толю тогда, да и позабыл сам, а сейчас вот только вспомнил.

— Чего? Старик, ты, что ли, обиделся? На Ивана? Сорок лет назад?

И дядька не выдержал — рассмеялся. Согнулся, захохотал так, что казалось, сейчас со стула на пол упадет.

— Ты чего, дед, с катушек съехал? — тоже улыбнулась тетя Лена и пихнула его рукой в плечо. — Ты чего тут устроил?

Иван сидел, ничего не понимая. Он глупо улыбнулся и поставил рюмку на стол.

— Ой, не могу!.. Ну, племяш, рассмешил ты меня, — наконец выдавил из себя дядька, утирая с глаз слёзы. — Ну и балбес же ты, Ванька! Поверил, что я на него всю жизнь обиду держу за мотоцикл какой-то, — он снова захохотал.

— Так ты чего, — Иван тоже засмеялся, — комедию мне разыграл, что ли? А я-то уж и вправду подумал: обидел дядьку на всю жизнь.

— Ты его слушай больше! — тетя Лена махнула рукой в сторону мужа. — Он тебе ещё не то наговорит.

— Ну, уморил, — дядя Толя наконец-то успокоился. — Да как ты только поверил, что я на тебя мог обиду затаить, да ещё и всю жизнь помнить? А, Ванька? Ты там сбрендил совсем, что ли?

— Да ну тебя, дядь Толь… — Иван снова взял рюмку. — А я почем знаю? Говорю ж тебе, совесть меня загрызла. А вдруг, думаю, и ты помнишь по сей день?

— Давай, — дядька поднял рюмку, — за встречу. Так ты и коньяк дорогущий купил, чтоб сподручней извиняться было? — он снова засмеялся.

— Ну а как? — улыбнулся Иван. — Не водку же брать для этого, — у него было чувство, словно камень с души свалился.

Они выпили раз, другой. Потом тетя Лена убрала свою рюмку:

— Мне хватит. За встречу да за праздник, и всё. Да и ты бы тоже, дед, не налегал шибко-то.

— Ничего… Когда я ишо такого коньяку выпью? — глаза у дяди Толи чуть-чуть заблестели. — Когда ишо племянник передо мной извиняться будет? Дай покуражиться-то маленько.

Дальше сидели и просто болтали. Вспомнили всю родню, тех, кого уж нет в живых, и тех, кто ещё остался. У Ивана на душе сделалось легко-легко. Он сидел, улыбался счастливой улыбкой и добрыми глазами смотрел на дядю Толю с тетей Леной.

— Балбес! — дядя Толя постучал Ивана пальцем по лбу. Он захмелел. — Ты же мне кровный! Мы же родня с тобой самая что ни на есть близкая, как же я могу на тебя обиду держать за ерунду какую-то?

— А то родные не обижаются друг на друга? — возражал племянник.

— Обижаются… Потому что дураки. А мы-то с тобой умными быть обязаны!

Ближе к вечеру пришел Серёга с женой; им позвонила тетя Лена и сказала, что в гости приехал Иван. Брат, отслужив в армии, вернулся в родную деревню, женился на бывшей своей однокласснице, и сейчас они жили здесь же, в этой деревне, через улицу. Принесли с собой тоже кое-чего отметить Первомай.

Дядя Толя, выпив ещё рюмку коньяка, от спиртного отказался и просто сидел за столом, хлебал чай и с улыбкой смотрел, как братовья, перебивая друг друга, чего-то рассказывали, вспоминали детство, смеялись.

— Слушай, Вань, а давай споем с тобой, а? — предложил Сергей. — Но не эти вот дурацкие, которые сейчас поют, ерунду всякую, а что-нибудь старое, что наши деды да родители пели. А?

— Давай споем, — согласился тот. — Вот эту вот давай, «позабыт, позаброшен» которая.

— Давай…

— Да ну вас, — возразила Серёгина жена. — Шибко она грустная какая-то, да тоскливая. Лучше, другое что-нибудь спойте.

— А какая жисть была, такие и песни пели, — возразил в свою очередь Серёга. — Так что, слушай…

И братья, обнявшись, затянули:

Как в саду при доли-и-ине-е-е

Громко пе-е-ел со-оло-о-ове-е-ей.

А я мальчик на-а чу-ужби-ине-е

Позабы-ыт от лю-ю-юде-е-ей.

Когда они допели, в гости подтянулись соседи: муж с женой, годами чуть постарше Ивана с Сергеем, тоже не с пустыми руками. Мужик был уже слегка навеселе. Увидев у соседского дома чужую машину, он понял, что там гуляют, ну и решил не пропустить такое мероприятие. Жена же пошла больше для того, чтоб проконтролировать мужа, дабы не перебрал по случаю праздника.

Сергей с дяди Толиным соседом убеждали Ивана остаться ещё на пару деньков, но тот лишь упрямо мотал головой и тяжело вздыхал.

— Ваньша, оставайся, брательник, — говорил Сергей. — На рыбалку маханем, сейчас разлив, сетёшку бросим.

— Какая тебе сетёшка? — возражала Серёгина жена. — Только что радикулит свой вылечил, опять спину застудить хочешь?

— Ничего… — упрямо мотнул головой тот. — Это мелочи. Вань, слышь, оставайся…

— Не, не, — отмахивался Иван, — мне на работу пятого числа надо, а ещё дома дел полно.

— А ты чего делаешь-то сейчас? Где трудишься?

— Да у нас там кирпичный завод есть небольшой, так вот начальником отдела кадров там.

— Ух ты! Начальником стал! — Серёга засмеялся, пихнул брата кулаком в плечо. — В люди выбился.

— Да кого там… — Иван пренебрежительно махнул рукой и усмехнулся. — Так… шишка на ровном месте.

Потом мужики переключились на политику. Женщины послушали, послушали, да и ушли от них на кухню. Обсудив правительство и международное положение, мужики вспомнили и футбол с хоккеем, не без этого. Потом спели все вместе ещё одну песню, на этот раз «У солдата выходной». Серёга кричал, что она у него самая любимая, перечить ему не стали, спели.

Наконец, часам к девяти все разошлись. Иван сидел, поставив локти на стол и положив голову на руки. Большого опьянения не было — так, приятный куражистый хмель, когда на душе тепло и покойно, когда всех вокруг любишь и хочется этих всех расцеловать.

— Эх, как же хорошо… — улыбнулся он и повернул голову к дядьке, который сидел тут же рядом, на диване. — Дурак я, что давно не приезжал к вам. Это уж сколько? Лет десять, двенадцать, однако, не был? А родина-то ведь здесь, как‑никак… Ведь и вправду соскучился я по всем по вам. Сейчас вот только и понял, как соскучился…

— Так, а выходит, племяш, что, если б не вспомнил ты тот случай с мопедом этим, так и не приехал бы сегодня? — подмигнул ему дядька.

Иван тяжело вздохнул:

— А вот не знаю, дядь Толь, врать не буду. Может, и не приехал бы… — он печально покачал головой. — То одно, то другое, то работа, то хозяйство… Одним словом — суета сует. На рыбалку сходить, с удочкой на бережку посидеть — и то некогда…

— Ну что ж… Стало быть, не зря тебе память выдала из закромов своих, а? Чтоб приехал ты, да чтоб повидались хоть… А стыдно бы не стало, так и не вспомнил бы дядю Толю. Так ведь?

Племянник серьезно посмотрел на дядьку вдруг погрустневшими глазами:

— Знаешь, дядь Толь, а мне вот сейчас уже и за это стыдно стало. Ну… за то, что не был давно. Вот, ёлки же зелёные… — он закрыл глаза и, повесив голову, помотал ею. — И вправду стыдно…

А наутро Иван позвонил жене и сказал, что останется у дядьки ещё на ночку, что домой приедет третьего.

Алексей ПОСЕЛЕНОВ

Алексей Поселенов – прозаик, поэт, публицист, член Союза писателей России, участник литературной студии «Свой голос", ответственный секретарь литературно-художественного альманаха «Иная среда», лауреат и дипломант литературных конкурсов «Хозяин земли», «Яблочный спас», «Добрая лира» и других.