Автор: Мы подошли к завершающей наше литературное расследование части. К самому главному эпизоду, где читатель увидит даже то, чего не ожидал («такого удара от классика»). Однако именно весь предыдущий путь, ступенчато проделанный нами не в двух даже, а в трёх частях (если считать инфоповод: тревожную статью-репортаж Григория Дебежа об опустошении наследницей квартиры Ефремова) — только и может дать читателю полноценное понимание проблемы «Моих женщин». Понимание из философской позиции «как возможно?».
Не пытайтесь прочитать только эту, результирующую часть: в предыдущих не случайно сравнивается язык Ефремова в зарисовках «с натуры» в «Таис Афинской» и то, что тандем Смирнов&Ерёмина выдают поныне за его откровения о личной жизни. Чтобы понять, откуда, и почему именно после выхода «ЖЗЛ» взялась идея «пописать рукой Ефремова» — конечно, потребуется заглянуть в архив писателя. А именно это и стало проблемой, с которой расследование началось: Юхневская, «выселив» самого Ефремова из «его» эротических воспоминаний, — настоящего Ефремова-коммуниста, конечно, поспешила по итогам этой аферы и квартиру его опустошить. Чтобы некуда было приходить поклонникам произведений и таланта советского фантаста Ефремова. Нет квартиры — нет проблемы (человека, в ней жившего и творившего): а задача ставилась именно настолько изменить образ писателя Ефремова, чтобы от него отвернулись самые верные читатели…
«Нет, как не было» — квартиру, которая должна была по всей логике творческого пути Ефремова и даже по первоначальным действиям его наследников (издание книги в серии «ЖЗЛ») стать музеем, Серафима Юхневская решила стереть с культурной карты Москвы на правах частной собственницы. И сейчас мы ищем мотив, в том числе, и этого, вандального по сути, действия. Причём, как мы показали в предыдущей, 2-й части, совершённый в «ЖЗЛ» интертрепатором Смирновым поворот (почти «приворот», но от слова «превратность»: возможность исказить биографию, находясь у врат источников) от стопроцентного атеиста, сторонника научного коммунизма к пропагандисту агни-йоги — уже создал почву для разночтений, некое пространство возможностей. Куда спустя 8 лет и были помещены сенсацией «Мои женщины», предисловие к которым не случайно фоново озаглавлено «инь-янью». Не ожидавшие його-бого-мути от Ефремова читатели были и вовсе огорошены: «Ты ли это, Ихолайнен?»
К сожалению, мы не можем справиться у самой Таисии Иосифовны, как было дело. Вряд ли знает это и Дария Аллановна… Нет ни малейшего сомнения у меня, что при жизни Таисии «Мои Женщины» никогда не были бы не то что опубликованы, а даже сочинены: фальсификаторам бы грозил мгновенный суд! Если даже «дожатие» истории знакомства и отношений Ивана Антиповича (настоящее отчество) и Таисии Иосифовны до стилистики «7 дней» + принудительная «йогизация» переписки и воззрений Ефремова в ЖЗЛ вызвали такой отпор… Ясно, что тандем пустился во все тяжкие только после смерти Таисии и перехода квартиры и архива к Серафиме.
Поэтому допустим тут небольшую со своей стороны реконструкцию, наподобие следственного эксперимента.
При подготовке книги в серии «ЖЗЛ» (которую, к слову, Дария и Таисия Иосифовна подвергли даже публичной критике потом за враньё и домыслы) конечно, Николай Смирнов с супругой были допущены к папкам с рукописным наследием, хранившемся в этом доме, в квартире на улице Губкина, неподалёку от «золотых мозгов». И была там помимо прочих условно седьмая папка, в которой систематизированно хранились некоторые журнальные и газетные вырезки-иллюстрации, вызвавшие «живой интерес» тандема своей пикантностью. Эти материалы выборочно приведены в книге как подтверждение её достоверности.
Но именно в этом — прокол фальсификаторов! Эта выборочность. Нет (и не может быть — как доказано во второй части расследования), например, ни одного фрагмента «курописи» (как действительно самокритично звал свои рукописи Иван Ефремов), в котором бы мелькнули слова «член», «головка», как и йоганутое (индийское) слово «йони», — столь тупые и немыслимые в лаконичной, мельком касающейся телесной любви прозе Ефремова, но родные и очевидные Смирнову, однако во времена молодости и творческой зрелости писателя просто не вошедшие ещё в советский лексический обиход (они утвердились уже после 1980-го года).
Последняя, интимная папка: не для публикаций
Впрочем, от слов — к иллюстрациям. Да, почерк Ивана Ефремова. Более того — даже вклейка его собственная. Узнаётся его научное систематизаторство.
Но что это за фотография? Неужели вы полагаете, что это именно та «странная девушка Лиза», о которой ведёт дневниковое воспоминание писатель, и она, накрасив глазки, так умело позировала ему топлес в те лета?
Конечно же нет. Перед нами в некотором роде — печаль… Сознавая, что связанная с эросом часть жизни далеко позади, писатель подыскивал похожие на свои прошлые фемино-впечатления фотографии. В основном актрис, иногда что-то из газетных спортивных хроник… Вот эта фотография сверху, например, чётко выстроена композиционно (и такие «однографические» чёрно-белые фото действительно курсировали в те, 1960-е годы, в определённой среде, иногда пересекающейся со студенчеством и интеллигенцией). Блатные называли их «похабные карточки».
Да-да, ни одного подлинника там нет. Это именно что курьёзный интимный фотоальбом «приблизительностей», который, наверняка тайно от Таисии, вёл Ефремов. Ему, с его-то профессионально писательской бурной работой воображения (когда просто не до того чаще всего было, не до личного), казалось важным «зацепить» за визуальные аналогии то, что сохранила его соблазнённая Эротом Мнемозина. И он это внимательно и обстоятельно (что и курьёзно почти до комизма) делал, собирая по чёрточкам, по элементам то реальное, что имело место в его личной жизни.
Вот эти женщины, в отличие от тех «девяносниц», что нарисованы на фронтисписе книги, действительно — времён Ефремова. Тут узнаётся и вкус мужчины серёдки, а не конца ХХ века (бёдра и здоровая упитанность в той области, которой Ефремов посвятил столь долгий диалог героев в «Лезвии бритвы»). Но все они, эти вклейки — как бы линзы, помогают увидеть яснее сквозь толщи лет искомо-вспоминаемых женщин. Забавно бахвальски (хотя, с самим собой — это допустимо, даже в чём-то трогательно) выглядит нижняя до-иллюстрация «ожидала меня…»
И странно, старчески, я бы сказал, читается «было гораздо моложе и приятнее»… «Приятнее»… Часто ли вы называли лица любимых вами женщин (в лицо или даже вспоминая, про себя) «приятными»? Увы, зримые сквозь мутное стекло лет, и эпитеты меркнут…
Да, это печаль печальная, это пошамкивающее прощание с эросом молодости и зрелости, а не то подростково-придурковатое, что попытался на этом фоне раздуть-«разогнать» со своим небогатым словариком, воображением и опытом фальсификатор Смирнов. Это грустный дембельский альбом, а не материал для книги. И нет сомнений, что в архиве Ивана Антоновича, а затем Таисии Иосифовны эта папка жила под условным грифом «только для личного пользования», а не «обязательно издать после моей смерти 8-м томом собрания сочинений».
Это сугубо личное, не для чужих глаз (включая, видимо, собственную жену) — отсюда и сокращения вроде «Зоя Арт. С». Если писатель создаёт осознанно прозаическое произведение — к чему такие полу-прятки? Зоя Артёмовна С… Это — борьба с собственной забывчивостью, не более того, не более!.. А вот у Смирнова стояла задача раздуть из этих дамских мушек — «полновесных» порнографических слонов…
Кстати, вполне возможно, что с той же научной педантичной самоиронией Ефремов даже и подписал эту папку «прощай, молодость!» по-английски Women in my life, словно Набоков своих бабочек разложив былых женщин по условным полочкам, чтобы неверная Мнемозина не оставалась их единственной хозяйкой. Как в шутке из фильма «На Дерибасовской — хорошая погода…»: «глянул — вспомнил!» И, конечно, такое название папки, даже рукой писателя начертанное — не предназначалось для книги, для печати вообще.
Тут самое время вспомнить, насколько в штыки приняла семья Ефремова первую, биографическую фальсификацию супругов Смирновых — в «ЖЗЛ», — чтобы понять, отчего именно и только после смерти Таисии Иосифовны дорвавшись до заветной папки с подсказки Серафимы, тандем взялся за дальнейшее непочётное дело…
В серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга «Иван Ефремов» авторства Ереминой и Смирнова, посвященная жизни и творчеству нашего мужа, отца и деда. Мы рады, что личность Ивана Антоновича вызывает живой интерес и его биография увидела свет в такой славной книжной серии с многолетней историей как «ЖЗЛ». Отметим, что соавторами проделана большая и плодотворная работа по сбору материалов и свидетельств современников.
Увы, знакомство с содержанием книги убедило нас, что радость была преждевременной. Дело даже не в том, что авторы биографии не прислушались к нашим настоятельным просьбам не живописать некоторые подробности личной жизни Ивана Антоновича. Им банально не хватило такта и уважения к ныне живущим участникам событий.
Самой неприятной неожиданностью стала так называемая «мировоззренческая» часть книги, содержание которой авторы старательно держали от нас в тайне при подготовке биографии. В этом разделе они, отталкиваясь от произведений Ивана Ефремова и искажая их смысл, представили читателям дикую смесь собственных выдумок, теософии и агни-йоги.
Неужели можно всерьез воспринимать идеи соавторов?
Их, а не Ефремова, размышления, например, о «гендерной» организации космического пространства и прочие яркие откровения о «плодотворном взаимодействии мужчины-времени и женщины-пространства» в главе «Антропология ефремовского космизма», которую правильнее было бы озаглавить «Космогонические измышления Смирнова».
Например, на странице 626 написано следующее: «Подведём итоги. Нуль-пространство — ось мира, аналог мужчины(sic!), вокруг которого женщина-вселенная(!) ведёт свой тантрический танец. Летающие внутри женщины(!) анамезонные звездолёты имеют мужскую форму(!). Входящие в мужское пространство ЗПЛ — форму женскую (исходя из этого, кстати, можно предположить, что спиралодиск из галактики Туманность Андромеды является потерпевшим крушение ЗПЛ). Женщина — пространство, символически выражаемое через мандалу — сакральное изображение вселенной в восточной философии. Мужчина-время только тогда вступает с ней в плодотворное взаимодействие, когда входит в сердцевину — в центр мандалы, в точку стяжения всех энергий. Глаз урагана. Пустое для заполнения пространство. Нуль-пространство. То есть ЗПЛ — ещё и обживание вселенной самой себя, включение энергии анимуса. ЗПЛ и СПЛ актуализируют анимус Софии — Матери Мира». И так далее – там сплошные «перлы».
И вся эта чушь, якобы, является анализом мировоззрения Ивана Ефремова! Манипулируя выдернутыми из контекста цитатами и ссылками на частную переписку Ивана Антоновича с несколькими последователями Рерихов, соавторы пытаются уверить читателя, что Ефремов – сторонник и распространитель учения агни-йоги и «Живой этики» (хотя убежденных адептов и последователей учения Рерихов сам Иван Антонович, как мы неоднократно от него слышали, в шутку называл «рерихнувшимися»). Вырвать из огромного эпистолярного наследия эту переписку и представить как его философское кредо — недопустимая подтасовка. Но, как мы с удивлением узнали из книги, оказывается, «Живая этика» и была основным жизненным кредо Ефремова.
Пользуясь методом авторов, можно было бы объявить Ивана Ефремова и последователем культа, к примеру, Тота, Астарты, Кибелы или Афродиты Урании. Доказательств удалось бы привести даже больше.
Иван Антонович Ефремов был человек энциклопедических знаний и широчайшего круга интересов. Кроме науки интересовался многими религиями и философскими учениями, был знатоком, например, египетской, индийской и античной религий и философий, но он всегда и прежде всего был УЧЕНЫМ И МАТЕРИАЛИСТОМ. Иван Антонович был чужд теософии и эзотерике. Он ценил Николая Рериха как художника, философией же Рерихов интересовался, но в круге своих вообще широчайших интересов, и, конечно же, никогда не был ее адептом.
Соавторы предпринимают попытку поставить выдающегося учёного с мировым именем, всегда следовавшего строгим правилам Научной этики, в один ряд с псевдоучёными вроде Лысенко или с мистически настроенными личностями вроде Блаватской, Гурджиева и прочими. Конечно, биограф имеет право на свою точку зрения, но он не имеет права искажать действительность.
Увы, авторы биографии Ивана Антоновича Ефремова, вышедшей в серии «ЖЗЛ», цинично используя его имя, действуют в угоду собственным целям. Горько видеть, как в ходе многочисленных публичных выступлений, почти гастролей, вызванных интересом к личности писателя и учёного, они распространяют свои ложные представления о воззрениях Ефремова и пропагандируют учение «Живой Этики». И всё это посредством знаменитой книжной серии «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия».
Надеемся, что все, кому имя Ивана Антоновича Ефремова небезразлично, смогут отличить подлинные воззрения писателя и мыслителя от откровенно бредовой философии соавторов, изложенной в книге, а издательство впредь будет более ответственно подходить к выбору авторов биографий для серии «ЖЗЛ» и работе с их текстами.
С уважением, Аллан Иванович, Таисия Иосифовна и Дария Аллановна Ефремовы. 17.04.2015
«Банально не хватило такта и уважения«
Не то слово! Повел себя йогически-филологический тандем как хорь в курятнике и одновременно — слон в посудной лавке. Да, конечно, и повод был — вот главное, что можно тут условно вменить самому Ефремову в «вину», повод действительно дал… «Не дано предугадать, как слово наше отзовётся»… Однако, что из этого «клубничного» личного кляссера, как фокусник за уши (уши действительно торчат — но не другие части тела), ушлый и мировоззренчески посторонний интерпретатор извлечёт плэйбоевского кролика, — не только писатель, но и его вдова, пустившая Смирнова с Ерёминой в архив квартиры на улице Губкина, предполагать никак не могла… Да, — о, времена, о, нравы!
Имея факты, автографы писателя, которые по самой (действительно наподобие альбома для почтовых марок) систематизации своей не выглядели как проза или даже намёк на художественное произведение (иные дневники похудожественней прозы будут), Смирнов решил (точно так же как из дружбы с Рерихом-сыном вывел уже «логичную» рерихнутость Ефремова в «ЖЗЛ») выжать полноценное порно, и эти карандашные штришки превратить в размашистые мазки кисти в своей «картине маслом». Имена, приблизительная внешность, ситуации, даже годы, где должно разворачиваться действо — есть. Отчего бы не «дописать» и не продать это всё подороже?
Амбициозный графоман, уже погружавшийся в стиль Ефремова в ходе работы над разозлившей семью книгой в серии ЖЗЛ, конечно, такой труд выполнял бы очень осторожно, ознакомившись со всеми наличными творениями писателя в этом направлении (а темы и сам Иван Антонович касался аккуратно, изучая первоисточники описываемых времён — что мы показали в предыдущих частях расследования). Но наш йог-футболист, однако, счёл себя выше эдаких «подделок», и стал писать размашисто, по своему наитию и со своей терминологией, которой в годы жизни писателя просто не было в лексиконе советских людей (если не брать узкий круг медиков-сексологов) — например, что мы детально показали и доказали во 2-й части, слово «член» вошло в общественный лексикон после 1980-го года. Таких нюансов биограф и порнограф-самоучка, конечно и знать не ведал… Как и выборочное визуальное цитирование того, что стало отправной точкой «Моих женщин», всё это выдавало сразу намерения фальсификаторов.
Теперь расшифруем-ка кое-что из предисловия…
Понимаете теперь, откуда последовал наш железный вывод, что «совместное предприятие», изделие «Мои женщины» не могло увидеть свет при жизни Таисии? Тут же всё на уровне замысла просматривается, читайте между строк: мы были допущены в архив, в переписку, в письма, нам показали Таисия с Серафимой даже «секретную папку» (никакая это не рукопись — не случайно после выхода книги сразу встали вопросы об автографах, которых никто не видел ни до, но после публикации)… Ну, а вот когда пережившая писателя Таисия Иосифовна скончалась — тут-то мы и дорвались!
И ещё — заметили, что факт сожительства Ефремова с Таисией во время болезни жены семейка йогов-маёгов здесь позиционирует как некий повод для низведения морального авторитета писателя? Вот это — и есть тонкий мосточек к дальнейшей порно-подделке! Вроде ничего, что выпадало бы за пределы уже опубликованной биографии (которая и взбесила Таисию и семью — превращение их истории любви в сюжетик формата бульварной прессы а ля «7 дней»), — более того, вплетение реальной переписки в этот фальсификат, вроде бы снимает самые сомнения и в подлинности «ефремовского» текста…
Точно так же на основе кое-каких реальных дневниковых записей, добытых в архивах ФСБ, был «дорощен» и издан толстенный том «Лаврентий Павлович Берия. Спасённые дневники и личный архив». Причём в нашей личной беседе готовивший это изделие к изданию Колпакиди признал, что основной текст — подделка, созданная даже не по заказу его издательства, а по неуёмности автора, которого просто распирали факты периода работы Берии в НКВД-МГБ, которые хотелось изложить от его имени и его слогом. Правда, подделка это не грубая, а талантливая: письменная речь Лаврентия Павловича имитирована почти без сучков и задоринок, вот только ругань в дневнике — перебор (точнее, попытка его устную речь втащить в письменную). Возможно, открытие в архиве квартиры на улице Губкина «дамского кляссера» тоже поначалу так распирало Смирнова, что предложение Серафимы легло на благодатную почву. Однако «Дневники Берии» — книга, не идущая в сравнение с «Моими женщинами» по качеству. И тираж у неё был куда больший, и продавалась она даже в «Библио-глобусе»: маркетологи там не лохи педальные…
«Автор намеренно сместил»… Вот это честно: Смирнов всё так намеренно «сместил», что трудно не заметить.
От тихого адюльтера — к читательскому приятию Ивана-плэйбоя
Однако если писатель вместе с Таисией ухаживал за Еленой Дометьевной, вроде бы и этот факт (адюльтера) как-то «очеловечивается» (сцена, разворачивающаяся в аналогичной ситуации, у Генри Миллера есть в «Сексусе»: он тихонько «ставит пистон» соседке a la dogs прямо у постели валяющейся в жару жены)… Воистину, как писал Пушкин, обыватели настойчиво низводят, имея любую зацепку, великих до равных себе: «они так же низки, как мы»… Отчего бы отсюда не сделать ещё один шажок — не попытаться за Ивана Ефремова описать его встречи с теми женщинами, что им же «восстановлены» на основе сделанных им журнальных и газетных вырезок?
А вот далее (по смыслу — но по тексту в самом начале) следует самый «изящный» финт йога-фальсификатора — он ведь должен как-то упаковать всё то, что «нарощено» им из интимной фактуры «дамского кляссера», из ефремовской папки «прощай, молодость!» И вот здесь снова спасает родимая подмога — йога-маёга, которую он же всунул в голову Ефремову вместо диалектического материализма в «ЖЗЛ»! Как говорится, следите за напёрстками подлинного автора… Надо же как-то подвести читателя к длительным и однообразным порно-сценам, в которых «Ефремов» показывает чудеса акробатики, бросая девушку на диван, не сняв её со своих колен (стр. 102), — как мы ухватывали с вами за язык незатейливого естествоиспытателя Колю Смирнова в предыдущей части, — насладитесь вновь…
Нет, это конечно, стоит оценить вновь — всё ту же Е.П.М. («ёп-мааа» — как ругается один мой знакомый историк)!
По какому животу Смирнов опускается в воображаемом путешествии «Ефремова»? Читатель же забывчив — по женскому, не по мужскому!.. «Всё больше мест»… Перл на перле сидит и перлом погоняет!.. «Нежная кожа была особо нежна» — ну, как же не узнать слог прославленного писателя!.. Да, это мог только Ефремов и написать.
Стоп-стоп! Кажется, чудеса смирновской тантрически-йогической акробатики не закончились на броске девушки вместе с собою на диван (барон Мюнхгаузен, подвиньтесь с вашим вытаскиванием себя с конём за шкирку из болота!)… Тут у нас «шавасанна» покруче — заметили тоже?
Итак, коль Смирнов сам не боится медицинского языка — будем называть всё принятыми терминами. Хэрой его воображения сначала делает девушке приятно в области паха и приближается, собственно, к кунилингусу (ненавижу всю эту сухую латинскую терминологию в интимной области, но здесь — как раз подойдёт), но лишь ЗАТЕМ, «однажды» снимает штанишки (воистину этому слову позавидовал сейчас и Набоков с его «Лолитой»)… Снова бинго! Метафизический кунилингус? Хорошо оттеняют это примитивные штрихи: «одеяльце», «штанишки», только кукол не хватает. Набоковский Гумберт Гумбертович подсматривает за сценой и завидует (и глубине «типично ефремовского» диалога завидует тоже).
«Гладкий зад» (Е.П.М. — лошадка? может, лучше — круп? куда делась нежность?)… Но при этом «треугольник богини»… Как опять тонко! Однако погодите, сейчас будет ещё його-задачка.
Подсунуть одну, левую руку «под зад» (олух царя небесного, ты бы лучше мяч дальше гонял!), а другой обнять за шею. Какой бы миниатюрной девушка ни была — чтобы головой не продавить «женский живот», это должны быть руки Бумера (Boomer) — был такой резиновый, растяжной герой американских комиксов и мультфильмов. Жвачки ещё его имени продавались в 1980-х, может, и рерихнутый футболист жёвывал… «Не пытайтесь повторить это в домашних условиях»!..
«…Крепких мышц моего широкого предплечья» — как и тут не узнать, точнее, не вспомнить, что хэрой воображения Смирнова — атлетически сложён… Но всё равно звучит смешно, потому что «не резиновый». Такое даже циркачам и балетным не под силу, некоторые из которых благодаря гибкости корпуса нарушали некоторые «оральные» заповеди природы-матушки.
Ну, и про «интимный барометр» мы помним — в каждой аналогичной сцене Смирнов не забывает о температуре и влажности «йони». С его точки зрения — искусность подобных сухих и крайне отчуждённых (что и выдаёт с головой фальсификатора) описаний немыслима без такой «точности»… Про кровяное давление только забывает упомянуть, прокол. Хотя, нет, вот же: «дыхание остановилось»… На сколько? Может, девушка потом не «будто лишилась чувств», а всерьёз, из-за кислородного голодания? Впрочем, скучный этот и примитивный язык Смирнова, игнорирующий законы физики и физиологии, надоедает в одном абзаце.
А теперь давайте для сравнения возьмём ещё одну мою любимую сцену из «Таис Афинской». Там, в Вавилоне, Таис купается в Евфрате, встречает в нём Александра Македонского, увлекает его за собой в своё жилище и… Абсолютно обнажённый полководец по выходе из воды встречает её слуг, в частности, и никто (в той культуре — так, Ефремов умно приучил к этому читателя) не отмечает этой странности. Тело в античности, даже всемогущего военачальника тело, завоевавшего этот город — воспринималось спокойно любыми сословиями, как мы уже показывали в первой части. То что, Смирнов кривоязыко и аляповато называет «особенно воспламенившись» — сам по себе вид наготы не вызывает. Странновато, что всё это не только знающий, но и художественно вписывающий как эпохальную данность, как норму, Ефремов пишет в 1960-х о собственном интимном опыте языком подростка 1980-90-х годов?..
Итак, вот Ефремов подлинный. Оцените лаконичность и характерное «затемнение» там, где происходит всё то, чему Смирнов, возьмись он за такое дело, посвятил бы страницы две, причём сломал бы при этом не один термометр и вывихнул бы не один сустав…
— Отдохни немного, — Таис повела Александра во внутреннюю комнату, и он растянулся на необычайной для женщины постели, с тюфяком, сшитым из шкур леопарда.
Таис села рядом, положила горячую ладонь на его плечо. Оба молчали, чувствуя неодолимость Ананки (судьбы), привлекавшей их друг к другу.
Таис испытала знакомое ей ощущение пламени, бегущего вверх по её спине, растекающегося по груди и животу. Да, это было то страшное зелье Реи-Кибелы! На этот раз она не испугалась.
Стук собственного сердца отозвался в голове гетеры ударами дионисийских бубнов. Её сознание начало раздваиваться, выпуская на свободу иную Таис, не человеческое существо, а первобытную силу, отдельную и в то же время непостижимо слитую со всеми, до крайности обострёнными чувствами. Таис, застонав, выгнулась дугой и была подхвачена мощными руками Александра…
«Таис Афинская», глава «Воды Ефврата»
Чёрт! Почему Ефремов забыл добавить, что пламя растекается по женскому животу? Читатель же дурак — уже забыл, что на чём стояло… Обратите внимание, как практически та же самая ситуация умещается в кратчайших предложениях. Ничего лишнего — и при этом всё наличествует! И сколько уважения мастера к читателю, к сотворчеству с ним: конечно, целевая аудитория способна представить, что было после выгибания дугой… Вот ради идиотского эксперимента попытайтесь подставить выше приведённые эпитеты или словосочетания в этот текст! Всё — чужеродно.
Дело в том, что Ефремов, несомненно, и к таким частностям подходил с научной строгостью: изучал литературные памятники близких культур. А язык метафор, как и поэтическое воображение, кстати, развивался в этом направлении очень медленно, следуя культурным и формационным сдвигам. И если кувшинные и мозаичные изображения в Античности можно обнаружить весьма откровенные, включая гетеросексуальные сцены с гетерами, то именно в слове художественном восхищение женской красотою было весьма лаконично, причём не только у греков, здесь работали многие сперва языческие, а потом монотеистические табу. Ибо не было для того небольшого и фрагментированного человечества ничего страшнее гнева богов, которым и в Греции, и вокруг делались обильные жертвоприношения…
…Будучи в Афинах в 2006-м в мае на 4-м Социальном форуме, после него, точнее, — мы прошли от окраинного пляжа Эдем (бесплатного, для бедных) до Акрополя пешком — путь занял часов пять. И уже в сумерках мы рассматривали малые мраморные святилища у подножья Акрополя. Поражали архитектурный замысел (все — разные, ни намёка на повтор), точность подгонки камней и их хоть и пожелтевшая, но белизна с редкими прожилками. Однако вмиг доверчивое восхищение наше архитектурой было оборвано, когда мы разглядели назначение того, что у одного храмика показалось нам сперва лавочкой. Характерная такая овальная выбоина в середине — причём в камне она была примерно с ладонь, место отрубания голов. Это был жертвенник, тут под ударами лезвия в одно и то же место веками лилась кровь животных, которые, надо полагать, расставались с жизнью вовсе не молча. И вообразить тот мир, тот центр Афин нам, с нашим врождённым гуманизмом и любовью к животным, показалось определённо страшным… Представляете, как подступы к Акрополю (да и сам Парфенон с его деревянными стоками для крови животных…), все эти уютные ныне тропинки под кущами, — взывали о помощи, мычали, хрипели и блеяли?!! Да и пахло там, наверное, не фимиамом вовсе.
Но тогда это звериное проклятие людей не звучало для афинян как нечто плохое, не «резало слух» сигналом тревоги, как теперь говорим — нет же! Это было привычной музыкой данного ландшафта, не нарушавшей бесед мудрецов на Агоре. Боги не гневались, эпидемий и неурожаев не насылали, а значит, и муки-крики животных были во благо полиса… И где-то рядом слагались стихи о красоте афинянок… Но вернёмся… в нашу эру, в ранние её века.
Например, заглянем в поэзию персов, с которыми воевал Александр, пытаясь не только отомстить за предков, но и попутно произвести в завоёванных землях культурную революцию. Для чего и строились повсеместно, а не только там, откуда изгнали Дария, библиотеки, одна из которых была уничтожена Геростратом (поймёте потом, зачем и его вспомнили). И даже в новую эру, с появлением ислама, тот культурный энтризм македонцев — не мог не сказаться…
Вот таким «планетарием» видели женщину просвещённые персы:
С её чела блещут Тир (Меркурий) и Нахид (Венера)
С её лица сияют Луна и Солнце.
Её глаза-колдуны — словно жестокий Бахрам (Марс),
Её локоны-индийцы — словно нечестивый Кайван (Сатурн).
Губы как Муштари (Юпитер) сулят счастье,
Круглый год рассыпают сахар и рассыпают жемчуг.
Два её локона — мускус, лицо — амбра и киноварь,
То словно пал убитым на снег!
Её щёки — ты сказал бы — охапка роз,
Её губы — ты сказал бы — капля вина.
Что высота, что ширина у той жасминогрудой —
С головы до ног всякие два в согласии, как два друга.
Два её бедра округлы и две руки полны,
Обе стали ветвями похищения сердец
Фахр ад-Дин Гургани, «Вис и Рамин», 11-й век
Но ведь всё равно слышна ритмика, национальный, даже ландшафтный колорит — всё есть, хоть перевод скрадывает многое. Эмпирия доминирует и в этой поэтике, красота измеряется либо природо-морфизмом (это встречается поныне), либо яствами и драгоценностями (то есть, попутно, и товарно-денежными отношениями докапиталистической эпохи). Кое-что оттуда осталось и нам, всплывает в наших «автоматических» восхищениях: «драгоценный», «золотой», «сокровище моё». Но главное — не это. Красота не прошла этапа языковой секуляризации, она — богоподобна в том смысле, что даётся свыше, потому и уподобляется фрагментами — планетам и светилам, которые как у греков, так и у персов были ранее языческими божествами.
И только «жасминогрудая» звучит для нас близко — хоть в странной с нашей точки зрения метафоре нет искомых нам подобий формы, но есть главное — цвет. Цветущий жасмин белоснежен, кажется из-за обилия цветов выпуклым…
Сюда рядышком — подставим «гладкий зад» Смирнова — а? Хорошо же смотрится? Аутентично для Ефремова, перерывшего сотни первоисточников, чтобы адекватно описать то, как любили, как вверяли себя страстям друг друга люди Эллады? Неужели собственные опыты в этом направлении, пускай и спустя десятилетия (что, как я писал ранее, ставит большой вопрос на посекундных порно-подробностях), писатель описал бы настолько хуже, нежели встречи Таис и Александра, Таис и Леонтиска, Таис и Птолемея?..
Машинопись и «куропись»: разгадка в «МЖ» приведённых «фрагментов рукописи»
Да: мы же направлялись к предисловию «Ефремова»! Поскольку, согласно выкристализовавшейся на ваших глазах гипотезе, книги такой не было даже в замысле, то и предисловия быть не могло. Однако собрать ряд реальных высказываний и мнений писателя в более-менее логичный текст — задача не столь сложная для тех, кто уже в «ЖЗЛ» умудрился из переписки с Рерихом-младшим вывести ментальную йоганутость и даже «пропагандистскую» приверженность писателя-материалиста агни-йоге…
То, что православная внучка здесь дважды заступилась за деда-материалиста, отметая його-бого-домыслы и просто откровенную ложь горе-биографов Смирнова и Ерёминой, — делает честь всей семье писателя, в которой навели такой редкостный беспорядок нерадивая наследница-племянница Таисии и её «литературные» наймиты. Но одного публично выраженного гнева семьи тут мало: прохиндеев надо обличать и в дальнейшем, куда более баснословном начинании, поскольку они ведут себя всё наглее. И опустошение квартиры писателя Серафимой, хоть и венчает, но не завершает эту глобальную аферу по подмене реального Ефремова таким, каким его увидел Смирнов, постепенно велеречиво подменяя своей скучной персоной его многогранную личность.
Самое тут поразительное, что выдавая выше приведённый топорно-графический сумбур за последнее сочинение фантаста и коммуниста Ивана Ефремова, тандем пытается ещё говорить о высоком! Менторски, от имени писателя с мировым именем — норовят (й)они поразмышлять об «уровнях» любви (естественно тут уподобляясь куче своих гуру — несомненно, там есть и Ошо Шри Раджниш, ментальную планку этих «просветлённых» вычислить — элементарно)… То есть вот вся эта однообразная, примитивная, физиологически не стыкуемая часто с действительностью, но при этом предельно «механизированная» (тут — от научного термина «механицизм»: редукционистское низведение Человека до организма) порнушка — это, оказывается, о высоком!..
Вы следите за языком («за напёрстками»)! Велеречивость этих йогов, Смирнова с Ерёминой, вполне выдаёт их собственный замысел, который, конечно, ни в каком «дамском кляссере», из коего и был наподобие сахарной ваты грубо и бесталанно наверчен примерно в двух третях объём книги, — крыться не мог, поскольку к подобному поверхностному морализаторству Ефремов испытывал всегда неприязнь. Что ещё за «высший регистр» — на органе играем, господа фальсификаторы?
И какой смелый заход на элитарщину! «Для большинства в лучшем случае являются недоступными…» — а в худшем? И что ещё за «осевая природа человека» — бездари болтливые, вы где такое у Ефремова (для которого эгалитарность — норма и стержень) вычитали? Вы его в просветлённые уже записали? Сколько чакр раскрыл?
И что ещё за мораль эдакая «прежних закрытых обществ», откуда она взялась в молодости Ефремова, которую Смирнов ото всей своей души уроженца конца ХХ века напичкал «членами», «головками», «гладкими задами» и при этом йогически-тантрическими «йонями»?.. О Монголии речь? О России? Что вообще подразумевается тут в надуманной этими верхоблядами (не опечатка) дихотомии? «С одной стороны», то есть по мнению редакторов, в «закрытых обществах» — что, не получают «холодно и цинично» физиологического удовольствия? Откуда такой вывод? В консервативных обществах, наоборот, только этим и занимаются, при всей декларируемой набожности — бестселлер про Гаргантюа и его попутчика Франсуа Рабле и всё раблезианство вам, олухи царя небесного, в помощь! «Верная жена — это хорошо, но верный муж — это каплун»…
Очень тандему хочется как-то вербально поумнее, позаманчивее «йогически» заболтать потенциального покупателя их изделия, чтобы упаковать грубо слепленную порнушку — ну, очень хочется! Тут, в предисловии, видимо, больше работает перо супруги-филологини — оправдывающей всё дальнейшее забубённое и, воистину, доступное только «в высшем регистре» (со сверхфизическими способностями — как мы доказали три раза) раблезианство топорно-графического пера муженька. Но кроме цинизма и апатии, прописанных в самих однообразных и откровенно скучных сценах соитий — никакого иного «регистра» там не наблюдается. Тупые до предела диалоги, нехарактерная Ефремову лексика — всё это чудеса «спасённого языка молодого писателя» (который, как мы тоже показали, выводит свои комментарии к фото-реконструкциям своих дам — уже старческим неверным почерком, в те времена, когда уже страдал одышкой).
Даже по смыслу (о языке тут не говорим — редакторы же вроде как пишут) фразы, Ефремову нехарактерные. Поскольку как материалист он старался чуждых словес (понятий) не касаться — и вот нате вдруг, такое именно что религиозное, средневековое разделение на тело и дух… «Тело как ножны духа»… Хлёстко, но опять мимо и глупо!
Материалист-диалектик до мозга костей, Ефремов никогда до такого идеалистского примитива не опустился бы. Сознание — свойство материи, хоть только к мозгу оно и не сводимо. Это было для любых советских философов марксистского толка (при всём разнообразии их школ) нормальным выводом в 1960-70-х. Например, для того же Э.В.Ильенкова, — когда его сотоварищи усилиями выготскианство (Культурно-историческая психология, чётко базирующаяся на данных психофизиологии — в частности, школы А.Р.Лурия) шагнуло на новую практическую ступень, развивая высшие психические функции в Загорском интернате для слепо-глухих. А тут вдруг какой-то потусторонний для всего пишущего поколения Ивана Ефремова образ «ножны духа» (опять просвечивает юношеское чтиво Смирнова а ля Ошо).
Да и не поленимся, распакуем-ка образочек. То есть, надо так понимать, все однообразно-«бездушные» соития, которыми Смирнов напичкал книгу, должны олицетворять ножны — да? А к чему столь подробные, включая данные барометра, описания «томления духа»? Где переход на «органОне» сём телесном хотя бы в «средний» регистр? В каком эпизоде он, пардон, дух сей, извлекается из ножен и начинает рубать врагов наивысшей духовности?.. (чуете, к какой банально-постсоветской лексике и понятийной бедноте подводят эти «последователи Ефремова»)? Ведь если использована метафора ножен — должен быть и меч?.. Как то ружьё чеховское, обязанное выстрелить.
Болтовня поспешная, я бы даже сказал, заполошная — слетает с подделки как шелуха. И вот тут-то нам является истина.
Как это всё делалось. Помните картинки, с которых мы в этот раз начали? Этакий интеллектуальный конструктор, который Ефремов на абрамцевской даче, беседуя с собственно Мнемозиной, создавал. Подписи там «курописные», от руки. Фразы короткие, комментирующие.
А вот есть ещё такие — где машинопись, и здесь уже… Совпадение с текстом глав. Уловили, в чём подлог? Догадались, почему не «курпись»? (в которой, конечно, ни «члена», ни «йони» быт не может) Или ещё не разгадали? Ладно, смотрим, а потом думаем.
У меня нет сомнения, что там, где явлена как доказательство подлинности текста машинопись — это дело рук, стук-постук по клавишам самого Смирнова. Более того, сделать подделку качественно (а он пугливый малый: после публикации статьи Григория Дебежа, задёргался, спрашивая друзей — не коснётся ли это ЕГО книги, «МЖ») и «достоверно» позволяло наличие печатной машинки Ефремова. Помните же, как в «Следствии ведут знатоки» проверяли аналогичные документы? Какие-то клавиши чётче впечатываются, какие-то менее… Вот только слова, слова-то — другие… Чтобы подделать не буквы, а плоть прозы — нужен подлинный талант, к которому имел возможность прикоснуться в архивах, но которому в итоге остался чужд тандем Смирнов/Ерёмина.
Там, куда на любое время и, главное, без свидетелей допускала Юхневская тандем для написания заказанных и изданных ею «МЖ», — можно было аккуратно напечатать всё, что решено сделать иллюстрациями, даже подклеить из «кляссера» действительно авторские вырезки (не жалко! архива больше никто не увидит же) — и готово. А чуть-чуть чиркнуть а ля Ефремов поверх машинописи — для пущей подлинности, — дело тем более простейшее, поскольку все рукописи рядом.
Но «деревянную твёрдость» грудей (Ефремов писал только «грудь»), «круглый зад» и прочее убожество, немыслимое в прозе Ефремова — конечно, не прикрыть никакими подобными «подлинниками». Хоть ты наделай для убедительности побольше ошибок в машинописном «оригинале» и поверх пропиши «курописью». Кстати, материала для подделок — «перекрёстного» характера, включая, языковые особенности, — было у фальсификаторов предостаточно, в том числе имелись и полевые дневники, поскольку в их власти был весь архив Ефремова, который…
Который ушлая Серафима Юхневская после реализации этого чудо-проекта в первый раз — и решила разбросать «по разным корзинам». По возможности так, чтоб вообще само место этого коммерчески осмысленного преступления — стереть с карты Москвы. Частная же собственность, «моё».
Вот мы и нашли мотив того, что казалось столь странным в первой части расследования: поняли, в какой цепи событий стояло уничтожение обстановки квартиры на улице Губкина именно как целостного жилища Ефремова, где были рядом печатная машинка и рукописи. Разбрасывание чего-то в архив РАН, чего-то в Гагарин — идеальный способ замести следы.
Увы, не смог рыцарь-спутник работы Ивана Антоновича защитить машинку писателя-коммуниста, равно как и его завоёванную подлинными литературными шедеврами память, от столь изощрённого, продуманного нападения «биографов» с буржуазной, наживной мотивацией. Хотя, рыцарь, выходит, и наблюдал за этим процессом… Кстати «ножны духа» — не из этого ли визуального поля пожаловали?
То, что не вызывало разночтений у всех, усомнившихся сразу же в подлинности текста — нелепый, лексически туповатый язык поколения школьного обучения 1980-х годов, при общей «духовной» велеречивости. Пока возился с биографией Ефремова, пока привирал про йогу, Смирнов ощутил себя даже лучше писателя — отчего бы не тиснуть самому главку-другую? ЖЗЛ доказала, что «схавают», вот и «однографические» картинки же есть!.. Впрочем, об этом писано во 2-й части литрасследования.
Переиздание подделки в 2025-м и наша невольная помощь в этом
А знаете, почему так занервничал Смирнов осенью 2024-го после набата Дебежа, грянувшего призывом к поклонникам Ефремова по поводу опустошения квартиры писателя Серафимой? Потому что уже готовилось переиздание его «эмжО»! Да-да, для этой ушлой публики и чёрный пиар — идеальный пиар. Наша критика лишь распаляла внимание — читатель, конечно, хотел сам всмотреться в текст, а как это сделать, не купив книги?
Главное было — сохранять интригу. А она лишь усилилась, поскольку расследование шло не так скоро, как хотелось бы нам и поклонникам настоящего, а не «духовного» (читай — порнографического в конкретном случае этом) Ивана Ефремова. Эти господа в чём-то затмили Герострата — потому что он просто уничтожил библиотеку, здесь же — выдают за прозу писателя то, что не может ей быть по ряду описанных выше причин. Да ещё выдают под обложкой в стиле собрания сочинений! Куда уж геростратнее?
На этот раз фальсификаторы продавать книгу с чёткими признаками порнографии (с пропагандой и доступностью которой вроде как неустанно борется потянувшееся к «традиционным ценностям» и всё более закрытое общество) не осмелились открыто — а только на эзотерически-йогИческих «Белых облаках», через интернет… Цена — 3 тысячи! Тут явно сказался и наш чёрный пиар…
Однако презентация этого изделия прошла открыто — видимо, таково было требование к тандему издателя Арутюняна.
Вот, можно, так сказать, и авторов — на сцену. Вернее — соавторку, одну Ерёмину… Пугливый соавтор не явил себя. Что-то не пущает под софиты…
Весло, верно! Как мы их всех, «коммуняк» и безусловно для них авторитетного Ефремова «сделали»… И сделали при этом бизнес. И сделали при этом из образа писателя — некое набитое його-бого-мутью чучело, которое по воле футболиста и филологини заговорило чуждые и очевидно противные писателю, ни разу не использованные ни в одном произведении при жизни слова «йони», «член», «головка», «зад» — там, где должен быть «нижний регистр», а далее переходы всё выше и выше…
Всю глубочайшую мерзость этой подделки и всего предприятия мы потому столь долго для вас анализировали и излагали, что невместимо оно в краткий сюжет казалось. Понаписано и понапихано в книгу наряду с подлинными письмами немало. И отделить агнцев от козлищ было не так-то просто.
Оргвыводом из расследования с нашей стороны является по-прежнему требование — вернуть, как минимум, личные вещи, библиотеку и обстановку в квартиру на улицу Губкина. Возможно, кто-то захочет призвать фальсификаторов к ответу именно за «эМЖо» — готовы всемерно этому содействовать доступными нам документальными, интеллектуальными и оргресурсами (в частности Международного сообщества писательских союзов). Мы же пока провели только одиночный пикет у Центрального дома литераторов, доказывающий современному читателю, что место, где творил фантаст и коммунист Иван Ефремов — должно быть здесь, в Москве, в исходной точке, а не расселено на правах моральной приживалки по точкам, избранным бизнес-вумен Серафимой Юхневской. Будет музей-квартира — будет и борьба за светлую память писателя, на которую бросили свою топорно-графическую тень жаждущие прислониться к его прославленному (гением и трудом) имени своей пошлой подделкой господа.
Они, коммерчески мотивированные господарики, надеялись, что за писателя-коммуниста будет некому заступиться, некому сразиться за его стиль и честное, не запятнанное в дешёвой порнушке, имя. Но коммунисты своих не бросают даже когда те давно уже кремированы. Ибо то, что остаётся нам — и есть, диалектически, власть их ментального вклада (они сами в ноосферном измерении) и наша власть над ними, власть живых, понимающих их вклад, то есть благодарных потомков. Долгом чьим должен стать бой с подлинными врагами писателя, с фальсификаторами и публикаторами фальсификаций, наживающимися на имени Ивана Ефремова.
Дмитрий ЧЁРНЫЙ
