Долгожданный, популярный формат

Замечательная книжная серия продолжила выход в свет в нынешнем году. И поскольку кино остаётся для нас важнейшим из искусств, без каких-либо ироничных умолчаний уже (доиронизровались: после полувекового лидерства ползаем в арьергарде), пропустить это событие мы не имеем никакого права. Кино – то немногое, что объединяет поколения, республики, нации, создаёт единое культурно-историческое поле, в котором можно оставаться страной и обществом, причём зачастую не совпадая с сиюминутными границами этих понятий. Первые же книги «киносерии» с чёрными корешками и белыми обложками с фотокадрами фильмов попались мне в «Фаланстере» – как долгожданные. «Июльский дождь» схватил без раздумий, позже отважился и приобрёл «Я шагаю по Москве» (цена покусывалась). Изданы книги ленинградскими «Подписными изданиями» в доступном, «студенческом» формате, в мягких обложках, для чтения в общественном транспорте удобны.

Каждая книга – без преувеличений титаническая работа посвящённых, связанная с хронологизацией и синхронизацией всей информации о фильме. Публикаций в прессе («хорошая пресса», «плохая»), циркуляров, приказов, личных бесед, интервью, съёмочных планов и работ. То, что прошло полвека с той поры – стократно усиливает интерес к проделанной мосфильмовцами и журналом «Искусство кино» работе. Книги сравнимы с документальными фильмами, но глубже этого почившего в 90-х жанра, поскольку позволяют читателю не мельком ознакомиться, а прикоснуться к документам, сопутствовавшим выходу в большой прокат того, что позже назовут киношедеврами. Каждая книга – это былые месяцы, а то и годы, просиженные в красногорском Киноархиве, Госфильмофонде и прочей тиши библиотек.

Я не случайно выбрал оба фильма-книги, связанных с Москвой, поскольку благодаря этим фильмам (не только, но среди прочих – ИМ) «заболел» столичной перипатетикой и москвоведением. А у фильмов этих (Хуциева и Данелии) вообще отдельные, особые «геолокации», логики киномонтажного движения по столице, однако здесь хотелось бы не углубляться в очень интересное частное, а обобщить обнаруженное в книгах и в приоткрываемой ими режиссёрской, сценаристской работе.

Во-первых, это в узком смысле общественное кинопроизводство. Мы видим его «онлайн»: как от замысла, от идеи, первых набросков растёт сценарий, как его на самых ранних стадиях могучее киносообщество (не только начальство, но коллеги-режиссёры) подвергает конструктивной критике – и что самое удивительное, этот изначально объективный взгляд, не ослабляет, а усиливает замысел. Под критикой замысел не ломается, а оттачивается, в нём усиливается главное. Так было с «Июльским дождём», самый краткий замысел которого, — показать сложность выбора советской женщиной мужчины как личности. Показать не с плоско-парадной, априорно оптимистической стороны, а изнутри тот внутренний мир (богатейший, и потому позволяющий иметь роскошь сомнений в личной жизни) трудовой интеллигенции, который к середине 1960-х давал огромные просторы искусству.    

Во-вторых, раньше о тонкостях кинопроизводства (именно как коллективного творчества, возможного только при высокой идейности и целеустремлённости всех со-творцов) рассказывал разве что журнал «Киноведческие записки», который шёл нарасхват в 90-х. Тёмно-синий журнал рассказывал, конечно, и о конфликтах в процессе этого трудного, многопланового творчества, конфликты были в моде… Помню, увлечение фильмами и судьбой Тарковского заставило лазать по букинистическим коробкам в арбатском переулке, за углом редакции журнала «Москва», – тогда некоторые статьи дробились по номерам и их надо было ещё вычислить… Теперь же историю создания фильма, его общественный приём, его дальнейшую жизнь – можно узнавать в отдельных книгах. И за это низкий поклон Наталье Рябчиковой и Станиславу Дединскому, чья хроника «шаганий по Москве» ушла под 400 страниц, но ни одной оттуда не вычеркнешь. Интересно всё, хоть и умышленно перевёрнута хронология.

Шпаликов в книге Рябчиковой и Дединского предстаёт отнюдь не по легенде – как этакий бродяга-студент, написавший сюжет этого фильма за 15 минут в блокноте, но как сценарист-дипломник, неустанно защищающий и дорабатывающий свой замысел. Вообще, эти книги впервые позволяют заглянуть в самую творческую жизнь советской интеллигенции, которая имела, конечно, некоторые привилегии по сравнению с трудящимися иных сфер, но нагрузка вполне эти привилегии оправдывала. Документально видно, как эти «освобождённые работники» были глубоко погружены в ткань своих кинопроизведений, мосфильмовских дискуссий, в диалог творческих объединений, были в древнем понимании «служителями муз», в современном понимании – органом самопознания общества. А это важнейший орган! Заболеет орган – общество переродится (что мы и видели в перестройку на 5-м съезде Союза кинематографистов, где «уходили» Бондарчука). И все их ведомственные санатории, дачи, автомобили, кооперативные квартиры и прочее, присущее цеху, — предстаёт не чреватыми буржуазностью атрибутами успеха, но как необходимый социалистический бытовой механизм, позволяющий создавать киношедевры.

Имеются в сборниках даже финансовые документы – причём целесообразность выделения бюджетов под съёмки решается не субъективно кем-то «наверху», а под надзором «снизу», исходя из сценария и итогов дискуссий. Вот подлинная-то демократичность – сам этот процесс! В какой ещё стране такое было? Защитил замысел в его полноте, отстоял выбор актёров, план натурных съёмок — получай запрашиваемый бюджет. Не отстоял – тоже ничего страшного! Коллектив киноцеха, творческого объединения, всегда даст тебе кого-то в помощь, один и тот же сценарий может передать (чтобы фильм вышел, а затраченные средства, работа актёров окупились), как, например, от Рустама Хамдамова Никите Михалкову «Рабу любви» передали. Тут проигравших быть не может… Как и бюджетов тогдашнего кино в сегодняшней сериальной рутине, кстати – поскольку кино было доходной индустрией, находившей спрос по всему земному шару. И это был спрос на наш культурный продукт, заметьте!

Читая письма Андрея Тарковского о непонимании его в Госкино, о спорах с Ермашом, о гибели его  замыслов в огне споров с киноначальством – видишь однобокую картину. С неё у податливой аудитории формировалось представление о вечно противостоящей социуму личности, о гении и бюрократии – но всё не так просто, не всё так либерально-схематично. Увы, отпечаток этого упрощения лежит и на рассуждениях Дединского и Рябчиковой в предисловии к погружению в «Я шагаю…»

Отчего-то они назвали «возвращением в утопию» ту интенсивнейшую, предельно материальную, объективированную духовную борьбу, совершенно не утопичную работу, итогом которой и стал фильм. Неубедительный в исполнении Никиты Михалкова метростроевец (в самом начале фильма, потом-то он в своём амплуа) – стал ещё неубедительнее, когда показался весь сценарный образ Коли, «во всю длину»… Книга тем и сильна, что позволяет формировать собственный взгляд, как бы подглядывая за съёмками фильма. Но «очки» составителей, понятно, присутствуют.

Что для авторов утопия – несложно догадаться. Считая фильм плодом только «оттепели», они придают ему совершенно ненужную политизацию (в каком-то смысле – умышленную аполитичность), не замечая, что зритель-то их уже не слушает. Утопия — это сейчас, имея по наследству столько киностудий, столько мощностей, снимать такое, что и детям не показать, не то что внукам, «Адмирала» какого-нибудь…

Напротив, действительность 1960-х, попавшая в лирическую комедию Данелии и фильм-размышление Хуциева, и самый процесс отражения этой действительности – были настолько гармонично слитны, что трудно уловима самая грань искусства. И тут как раз кроется высочайший взлёт этого искусства – невидимость режиссёрского вмешательства в течение счастливого дня, в потоки дождя… В небольшом, получасовом интервью (опубликовано в «Независимом обозрении», только на бумаге – но есть и на кассете), данном мне во ВГИКе двадцать лет назад, Марлен Мартынович сказал, что «Июльский дождь» в антураже нулевых снять даже не пытался бы – не то движение на улицах, не та атмосфера. Туда, в толпу москвичей с камерой-«субъективкой» не войти, как в ту реку, дважды…

Фильмы эти поныне создают удивительный эффект присутствия зрителя в столице социалистической сверхдержавы. Показывают общество открытое, на самом деле, а не за «железным занавесом». Где нормально, естественно – влюбляться и знакомиться на улице, помогать иностранцу найти Третьяковскую галерею, знакомиться с проезжим писателем-сибиряком… А если и попадётся в этой дружелюбной обстановке исключение, рудимент, «родимое пятно капитализма» — воришка, — так его ловит не милиция даже, а сами граждане. Это ли не бегло, в луже Парка Культуры отражённые — коммунистические планы относительно плавного отмирания «силовых» общественных институтов в связи с вымиранием самой преступности?

В общем, заразительно здорово жить «в утопии», которая была завоёвана и Октябрём, и Великой Победой, и десятилетиями индустриализации и, наконец (чтобы звучало постраннее), завоёвана всем миром (в узком и широком смысле: миром как состоянием общества и Миром, обращённым к СССР после Всемирного фестиваля Молодёжи и студентов 1957 года). Утопии и антиутопии вошли в моду и в экранизации значительно позже, когда отступил со своих позиций в искусстве социалистический реализм – вот о чём бы авторам-составителям, шестидесятникам пофилософствовать с высоты прожитых без «утопии» десятилетий!..

Понятно, что никто кроме самих киноведов не в состоянии собрать «пазл» событий, публикаций в прессе о тех фильмах, что без каких-либо сомнений стали визитной карточкой СССР и цитатниками нескольких поколений. Диалога с ними не прекращаем. Ждём новых книг этой уникальной серии!

Дмитрий ЧЁРНЫЙ

Июльский дождь. Путеводитель / Ред-сост. С.Дединский, Н.Рябчикова. – СПб.;М.: Подписные издания; Искусство кино, 2021. – 188 с.: ил.

Я шагаю по Москве. Возвращение в утопию / Ред-сост. С.Дединский, Н.Рябчикова. – СПб.;М.: Подписные издания; Искусство кино, 2022. – 388 с.: ил.