К 87-летию Шпаликова

В этом году 87 лет исполнилось бы драматургу и поэту Геннадию Шпаликову, ставшему голосом и кино-оком многообещающих 1960-х. И ровно полвека прошло со дня его самоубийства в Переделкино (1 ноября 1974).

Он был самым талантливым сценаристом «оттепельной» эпохи, любил французское кино (Жана Виго прежде всего), точно передавал лирическую сторону жизни самых обычных советских людей и лучше других выразил тот оптимизм 1960-х, который был общим настроением поколения, собиравшегося «построить коммунизм за 20 лет» (план Хрущёва, подслушанный им, как обычно, у Сталина, — прим. ред.).

Эти же самые настроения воплотились, например, в кинофильме, а по сути телеспектакле «Последний жулик» (1966) с Николаем Губенко в главной роли. Совсем не стилистика и поэтика Шпаликова, — но о том же. Вот-вот отменят денежные знаки и банки, то есть перейдут к нетоварному производству (а это и есть в экономике коммунизм) — и воровать просто будет нечего и не у кого в ситуации прямого распределения и окончательного, фактического равноправия (всё это связано напрямую и со «статусностью», которая вне окладов и штатных расписаний, но при сохранении общественно-полезных функций — предстаёт совершенно в ином, неотчуждаемом от личности свете)…

В «Я шагаю по Москве» и «Заставе Ильича» (в первом монтаже, вышедшем на киноэкраны — «Мне 20 лет») эта поэтическая надежда на близкую трансформацию общества освящает всё, что происходит. Но в «Ты и я» и «Долгой счастливой жизни» эта надежда явно ослабевает и трагичность социального бытия становится сильнее молодёжных надежд.

После «оттепели», в гораздо более циничных, консервативных и «трезвых» 1970-х Шпаликов не находит себя и его накрывает серьёзный кризис, который приведёт его к самоубийству в 1974-м году. Здесь можно было бы вспомнить и самоубийство такого же искреннего, но при этом и теоретически непревзойдённого на данный момент философа-коммуниста Эвальда Ильенкова в 1979-м, и самоубийство (по другой, онкологической, но всё же не только по той, причине) крупнейшего из недооценённых советского писателя Всеволода Кочетова.

Все они видели на рубеже 1960/70-х некое искажение марксистско-ленинского плана преобразований человечества и потому отчётливее предсказывали (каждый по-своему) приближение реставрации капитализма в СССР, которая пошла в итоге по самому худшему сценарию, через контрреволюцию, продолжающиеся поныне антинародные либеральные реформы, приватизацию социалистической собственности, распад Союза республик свободных, что ныне продолжен, их по сути гражданской, а для нас — внутриотечественной, — войной.

В этом плане очень важен последний, никем не поставленный даже на сцене и, тем более, не экранизированный (отдающий каким-то гипертрофированно эсхатологическим предчувствием реставрации капитализма в СССР и последующей деградации РФ к нынешнему состоянию) сценарий, написанный Шпаликовым перед гибелью.

Последний его сценарий, законченный незадолго до трагической смерти, называется «Девочка Надя, чего тебе надо?». На советском экране такое было совершенно исключено, да и сейчас никто из режиссёров за это не возьмётся… Хотя, в наше время это мог бы быть интереснейший киноопыт рассказа о том, как и когда в советском обществе кончился («выдохся») коммунизм как интенция.

Вот синопсис.

Надя — токарь авиационного завода, искренне верит в коммунизм и её выдвигают в Верховный Совет. Её вдохновляет недавняя революция в Португалии и песня про комиссаров. Ей до всего есть дело. Но она не узнаёт себя на официальном портрете и не принимает бюрократических ритуалов системы. Не хочет быть «удобным человеком». С другой стороны она сталкивается с инертностью, тупостью и дикостью обычных советских граждан. В её борьбе за светлое будущее у неё нет союзников ни во власти ни в народе.

Идея коммунизма становится одинаково чуждой и номенклатуре и обществу. Надю последовательно охватывают: желание очистительных репрессий, озлобление, отчаяние.

Это приводит её к демонстративному самосожжению. Облив себя бензином, она /совершает Роскомнадзор/ вместе с «человеческим мусором», портящим картину мира. В этом живом факеле сгорает последняя надежда на коммунистическую власть трудящихся в СССР. Шпаликов специально обыгрывает значение имени героини — Надежда.

Сценарий стал его демонстративным завещанием и объяснением главных причин собственного самоубийства. Любопытно, что аналогичный финал — у «Жертвоприношения», последнего фильма Андрея Тарковского, где тема и общество — иные.

Василий СТОЛБОВ

---

От редакции: В установленной у входа во ВГИК на улице Вильгельма Пика скульптурной триаде его выпускников, Шпаликов — самый задумчивый. Шукшин и Тарковский, — другие… Эти очень разные авторы, пожалуй, и доказывают, какую широту давал не просто ВГИК, а вся Эпоха, всё общество социалистическое развитию талантов. Что бы ни врали про тоталитаризм советологи и антисоветчики, общество было не просто свободным внутри себя (естественно имея общественные же сдерживающие начала, — вспомним споры творческих объединений Мосфильма, худсоветы, которые решали судьбы финансирования сценариев, в том числе и шпаликовских), оно было продуктивным. Вот именно в силу этой продуктивности, то есть слаженности работы всех отраслей и этажей этого «малоэтажного» общества (думаю, никто не будет спорить о том, что социальной справедливости в нём было в разы больше, чем в РФном нынешнем, буржуазном) — мы и имеем счастье, простор, поводы сейчас обсуждать творчество Шпаликова.

Кому были бы интересны просто субъективные искания пусть и талантливого человека, не воплощённые в общедоступной форме, не обращённые к современнику в художественном виде, в кино, стихах и песнях? Нет, в том-то и высота той, советской культуры, что в ней возможны были такие, как Шпаликов — далёкие от партийного официоза, но куда более этого официоза озабоченные на своём уровне вопросами социального прогресса и научного коммунизма.

Я не случайно прикрепил выше фильм, который сам не смотрел, — последний из экранизированных сценариев Шпаликова, давший название ещё и альбому «Гражданской Обороны» (правда, смысл там другой, как всегда у Егора Летова, — долгая жизнь как наказание, а не награда). Шпаликов умел не инсценировать, а именно отражать продуктивно и даже прогностически наличную реальность, — то есть был в полном смысле соцреалистом. И те, кто не поленился прочесть в недавно изданной книге Дединского и Рябчиковой, как шла работа над сценарием, сперва называвшимся «Верзилы», но преобразованном в «Я шагаю по Москве», — тот понял, что эта лёгкость вступления в лирические отношения с долго строившимся социалистическим Городом (в широком смысле) давалась нелегко и давалась коллективно!

Будучи «знаком» со Шпаликовым через одно рукопожатие (Дмитрия Федоровского — оператора, долгого и частого автора сюжетов «Фитиля», в частности, соседа Сергея Михалкова в дачном посёлке на Николиной горе), я вообще обратился к 1960-м, а затем и к предыдущим десятилетиям строительства СССР, — сперва эстетически, а потом и политически, — наверное, через взгляд на них Шпаликова. Это очень важный, если не ключевой вообще герой-соавтор той киноэпохи, что продолжает просвещать потомков уже в 21-м веке относительно реального социализма. Который смогли построить вовне и в себе их предки всего в двух поколениях: просто демонстрировать эту открытость лиц, эти полные взаимопонимания взгляды, эти гуляния по безопасной и бесхитростной пролетарской столице…

Трагедия ухода Шпаликова из жизни по этой причине, действительно, не его только личная трагедия. Тема открытая, тема живая. Как уходила от него его жена и муза, актриса Инна Гулая, забрав ещё и дочь, почти как на той картине «Прощальный взгляд» Геннадия Доброва (см. ниже). Увы, как рассказывают современники, и в его жизни была «качка» — от высоких взлётов продуктивного воображения до алко-падений, которые, возможно, только усиливали то депрессивное зазеркалье, что таилось за отражающей способностью оптимистических луж, так часто «играющих» в фильмах по его сценариям…

Рождённый в 1937-м в Карелии, он самовольно ушёл в 37 лет, в финальном возрасте поэтов, в Переделкино. Как писал (умерший тоже в 37 и бывавший в Переделкино у Пастернаков) Леонид Губанов:

Холст тридцать семь на тридцать семь,
Такого же размера рамка,
Мы умираем не от рака
И не от старости совсем.

Впрочем, мы только хотели вспомнить добрым словом о самом главном в его жизни и работе, а это был, безусловно, родной его Советский Союз, — без лишнего пафоса, с той стороны, где жило трудовое, живое, неформализованное большинство. И вот оттуда-то он и увидел начало конца созданного Великим Октябрём общества, до которого доживать не решился.

Д.Ч.