Как правило, писатель заинтересован в том, чтобы его книга называлась не совсем стандартно и уже заглавие интриговало читателя, слегка намекая на само содержание или загадку сюжета. На страницах книжных онлайн-магазинов можно встретить самые разнообразные шедевры заголовков: «Этот великий маг ходил на демонов», «Ужасный тёмный Лорд раздавал карму» или даже эпатажный и совсем не художественный набор символов. Всё это примеры, когда название пытается по максимуму реализовать то, что от него требуется – привлечь внимание. В этой парадигме сетевой литературы название книги «Накануне» выглядит довольно лаконично, сдержанно и любопытно.
«Накануне» – такое название венчает книгу, которая претендует на жанр исторического романа. Довольно амбициозное заявление со стороны автора, так как такой выбор жанра должен водрузить на плечи писателя определенную ответственность. В идеале, конечно, мы ожидаем, что под обложкой книги будут таиться годы качественной проработки исторических фактов, возможно, просиживания в архивах или перелопачивания профессиональных исследований учёных.
Было бы странно, если бы автор ограничился скупым перечислением дат а-ля «в этом году была Великая Октябрьская революция», ожидается, что он предложит нам детали окружения, быта, нравов, воссоздаст атмосферу и полноценные декорации «духа времени». Разумеется, художественная вольность допустима и иногда даже приветствуется, но не стоит ей выходить за рамки логики и переходить в разряд фантастики, что, к сожалению, и случается в «Накануне».
Сергей Бояринов, как кажется в начале чтения, неплохо справляется с реконструкцией исторической эпохи: он разрабатывает и преподносит нам атмосферу Российской Империи начала двадцатого века и для этого использует в своем тексте архаичный стиль повествования: язык книги дышит историзмами и архаизмами, давно вышедшими из употребления и забытыми современным языком. Главный герой является учителем философии, и с него, как и с самой книги, хочется сдуть пыль или перекинуть через балкон и хорошенько отбить, как старый ковер. Видимо, автору эта идея тоже показалась привлекательной, поэтому Сергей Бояринов недолго думая погружает своего читателя вместе с главным героем в пучины философии, беспощадной и бессмысленной, которая буквально выбивает из него весь дух.
Не совсем очевидно, почему сюжет решил повернуться к лесу передом, а к читателю философией и начать задвигать весьма специфическую интерпретацию материализма и дуализма. Возможно, причина погружения в такую развернутую, но сомнительную философию кроется в словах из статуса в блоге Сергея Бояринова, где он указывает: «если пишу, то думаю».
В любом случае, пространные суждения приняли нас в сладкие объятия на добрую половину первой главы и отпускать не собираются, только к концу книги нам объяснят, что автор такими методами пространственного философствования преследует цель продемонстрировать изменения мировоззрения и миросозерцания героя. Хотя идея тоже кажется немного странной, потому что герой в конце книги не то чтобы поменял свой взгляд на мир, он скорее просто умер. Это мы видим точно, а вот динамика развития персонажа под большим вопросом, потому что вся «палитра» чувств и мыслей героя воспринимается по преимуществу верой на слово автору, потому что не вызывает никакого отклика или сочувствия. Жаль, что в дополнение к этому и сюжет преподносится очень слабо.
Хорошему произведению – хорошая завязка сюжета, особенно если это произведение – исторический роман. Но на безрыбье и рак рыба, так что посмотрим, что у нас с действием. Сюжет можно не пересказывать, оглавление довольно красноречиво: «Поездка», «Курортный роман», «Наваждение», «Часть вторая: ВСТРЕЧА С ВЕЧНОСТЬЮ. Начало», «Превратности любви», «В плену», «Дурдом», «Встреча с любимой» (из дурдома выпустили), «Долгожданное письмо», «Революция души», «Разрешение неопределённости», «Жизнь в смерти».
Да, из оглавления мы узнаём, что книга ещё и делится на два тома (две самостоятельные единицы общего произведения), правда, три главы первой части очень сложно назвать и сюжетно, и по объёму томом, так что остаётся непонятным, для чего автору потребовалось капсом выделять название некой второй части.
Говорят, что каждое произведение должно найти своего читателя. Предположим, книга нашла свою целевую аудиторию, с удовольствием скормила ей философские воззрения Сергея Бояринова в Российской Империи на рубеже XIX и XX веков. Читатель как-то съел содержимое первой главы и вроде как даже не подавился, возможно, даже искренне заинтересовался романом – и тут в дверь постучала мистика. Мистика получилась чумовая: Ктулху скрестили с втулкой и получили Ктулку. Посочувствуем Лавкрафту.
А пока мы разбираемся – то ли автор писал книгу на пару с зеленой феей, то ли главный герой в жестком трипе – автор предлагает нам картину пребывания в психиатрических больницах начала двадцатого века. Как так вышло, что читатель уже в дурке? На самом деле никак, сначала главный герой находился в гостиной, но читатель моргнул, и вот герой уже в Первой мировой, потом тусуется в немецком плену, и наконец кульбитом залетает в психиатрическую больницу.
Детали логистики и обстоятельства транспортировки героя между мирами остаются секретом фирмы. Цель путешествия? Зачем вам это знать? Ведь у Сергея Бояринова есть идея получше – пусть герой переродится в какое-то непонятное высшее существо в виде неопознанного разума. Если вы думаете, что дальше хоть какая-нибудь фактура прольет свет на причины такого неописуемого (а оно буквально неописуемое, автору нравится «ничего» без подробностей, остается тайной, что он закладывает в это понятие или хотя бы образ) преображения, то ошибочно, потому что автор тут же отправляет своего героя в следующее пешее путешествующее и закрывает повествование типичным «это уже совсем другая история». Если на этом месте вы все еще помните, что это исторический роман, и ждете, что где-то он начнется, то он уже закончился. Не ищите сцен военных сражений, детального описания попадания и выживания в плену, революции. В «Накануне» Сергей Бояринов обошелся парой упоминаний про «ничтожного царя» и решил, что хватит.
Бояринову явно улыбалась мистика, он крупными мазками набросал, что, по его мнению, ждёт нас после смерти. Короче, автор писал и потом думал. Но думал так напряженно и сумбурно, что соответствие глав заявленному в содержании днем с огнем не сыщешь. Так, «Революция души» призвана показать нам, как главный герой осознаёт истоки мистики, переходит к обретению веры в то самое «нечто» из финала. На деле все сводится к трем странным диалогам с разными персонажами: один – с двойником умершего дворника, второй – с тётушкой возлюбленной, а третий – с любимой девушкой (но у них все сложно: главный герой влюбляется в оригинал, знакомится с замещающей его близняшкой, думая, что это та самая, а потом он уже разлюбил оригинал и ему нужна двойник, но двойник из другого мира, и, пока девушка тут, та не вернётся к нашему влюблённому). Если мы не потеряем нить повествования среди имён и упоминаний событий, то обязательно доберёмся до упоминания существования в иной форме жизни (и крайне «заманчивого» предложения умереть, которое будет принято сразу же без колебаний).
Последняя глава фактически состоит из одного большого диалога, в котором десятки раз будут повторены всевозможные вариации слова «ничего» – нечто, некто, непознанное, не опознаваемое, да и вообще даже не просите конкретики и предметности. Человеческий разум в принципе не способен хоть как-то осознать «ничего» (по крайней мере, так утверждают герои), а потому и читателю ничего толком понимать не требуется. Всё, что нужно запомнить (и единственное, что можно разобрать в тексте романа) – главный герой как-то неправильно мёртв, а его возлюбленная должна была быть обезличенным, безэмоциональным разумом, сопровождающим его после смерти.
– Так это не то, о чём ты говорила с тёткой?
– Не то ещё. Оно должно наступить. Если всё же не наступит, то ты не вернёшься в жизнь, как большинство возвращается. Тогда наступит другое. Но и оно будет отлично от того, что ты чувствуешь и переживаешь теперь.
– На что оно похоже?
– Только на себя. Оно бесподобно.
Книга могла бы быть хороша для читателя из начала девятнадцатого века, произвела бы большой фурор, все бы ходили на неё посмотреть, примерно как на разъездной цирк с танцующими уродами. Но даже тогда, и особенно тогда, подобный роман не смог бы претендовать на звание литературного или художественного произведения, и тем более не получил бы даже права на определение жанра (впрочем, это и бессмысленно).
Для восприятия книги и ее качественной оценки необходимо нечто большее, чем пара упоминаний Ктулху, абсолютно не загадочных и не интригующих фраз про «нечто» (на уровне «тут я не знаю, что б сказать, поэтому скажем, что ни на что не похоже») или прыжков во времени и пространстве. Я молчу о том, что в книге отсутствует какая-либо логика, а о мотивировке характеров или поступков героев… либо хорошо, либо ничего. Главному герою предлагают умереть? Ура, давайте реализуем это здесь же, сейчас же! Спасибо, что обошлись без призыва к смерти читателя.
Увы, но Сергей Бояринов пишет, но не думает, не понимает, насколько внимательно и осознанно нужно отнестись к выбору жанра (в худшем случае – вообще не знает, чем отличаются друг от друга конкретные жанры). Если «Накануне» хочет претендовать на то, чтобы быть триллером, мистическим романом или философским романом, то и здесь предполагается масштабная работа, которую Бояринов даже не начинает делать. В любом случае, хочется рассчитывать, что однажды автор откроет для себя удивительный мир логики повествования и канонов художественной литературы, а до тех пор будем пытаться осмыслить его «ничего».
Анастасия ГУСЕВА, Артель вольных критиков филфака МГУ
(C. Бояринов. Накануне)
ИНТЕЛЛИГЕНТ: — В наш век универсального прогресса гуманных каждый индивидуум без всяких санкций импозантных авторитетов свободно заявляет свое право. И посему, игнорируя констатированный факт тенденции к интеллигенции, нельзя отрицать абсолютного интереса буржуазии к плебсу…
МУЖИК: — В случае какой-либо частности, от чего упаси, Бог, и того не приведи, Господи, оно, конечно, да, ежели не рассуждать, а ежели рассуждать, то получается не более не менее по отношению к тому самому, что вообще значит — вот!.. (показывает большой пролетарский кукиш).