Автор: Мурадин Муссаевич Ольмезов – балкарский поэт и драматург. Родился 20 марта 1949 года в селе Эрназар Талды-Курганской области Казахской ССР, куда были депортированы его родители. После реабилитации в 1958 году семья вернулась на родину – в Кабардино-Балкарию. Мурадин окончил Литературный институт им. А.М. Горького в Москве. Долгое время работал в системе горно-лыжного туризма в Приэльбрусье. Сейчас он является ответственным секретарём литературно-художественного журнала «Минги Тау». Перу М. Ольмезова принадлежат 12 книг стихов, поэм, сказок и драм. Он перевёл на балкарский язык и издал отдельной книгой рубаи великого Хайяма (Нальчик, 2002). Член Союза писателей СССР и России. Лауреат Государственной премии КБР в области литературы и искусства. Живёт в Нальчике.
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР Я помню снег холодный в январе, Спустя три года после возвращенья, Родное серебро в родном дворе, Как плата за минувшие мученья. Гость молодой, сидящий у огня, Казался старым, поседев до срока, И с тихой грустью глядя на меня, О жизни вспоминал в степях Востока: – В чужих краях зиме я не был рад, Как не был рад закатам и восходам. Отцу не довелось прийти назад, С победой из военного похода. Усталый вечер, нищенкой без сил, Носил в котомке не муку, а муку, Он серой тенью в двери заходил, Всегда без приглашенья и без стука. Лучина обречённым мотыльком Порхала, угасая в полумраке, Как будто ангел золотой тайком Творил молитву в ледяном бараке. Буран голодный, заметая след Глодал деревья чёрными клыками. «Коль нету хлеба, то не нужен свет», - Гудело небо хмурое над нами. Нам стужа вышивала мёртвый сон В окне, где лишь заснеженные сопки, А мама, еле сдерживая стон, Гнилой плетень ломала на растопку. Мне это стыдно вспомнить до сих пор, Как я твердил бездушно и упрямо, Не ведая, что гаснет мамин взор, Из-под тулупа: «Дай мне хлеба, мама!» ЦЕНА ХЛЕБА 1. Есть ли у хлеба цена? – Расскажи, поседевшая женщина, Отчего у тебя седина? От того ли, что горною трещиной Проглотила супруга война? Что сиротами были безродными Вдалеке от родного огня, И в слезах засыпали голодными Под конец бесконечного дня? Что кинжал и застёжку из золота Ты меняла на хлеб и на соль, Даже памятью жертвуя голоду… Сколько стоил тот хлеб и та боль? Ты молила Аллаха стать птицею, - Унестись от печали и зла, Но последние зёрна тряпицею, Спеленав, на помол отнесла. Приходили рассветы-мучители, Плач камней не похож на азан, И на угли, чтоб дети не видели, Ты пустой опускала казан. 2. Есть ли у хлеба цена? – Расскажи нам, солдат искалеченный Не о блеске победных наград, А про то, чем дороги отмечены У прошедших сквозь лагерный ад? Дым и пепел, страданье безмерное, Сёл, сожжённых несметную рать, Где к губам, словно женщину верную, Корки хлеба не мог ты прижать. Нашу землю, от холода звонкую, Где, едва появившись на свет, Мёртвый мальчик застывшей ручонкою: «Дай мне хлеба!» – кричал тебе вслед. Вспомни ярость атаки решительной, Жажды мстить растревоженный дух, Боль и мрак, лай собак оглушительный, И живые скелеты вокруг. Ты из плена бежал незамеченный, И рыдал в тот спасительный миг, Как мальчишка, дорогою встреченный, Чёрствый хлеб преломил на двоих. Есть ли у хлеба цена? МАТЬ Могучие ливни не раз отрыдали Над старым аулом с тех пор, как в бою, Пал замертво муж её в северной дали, Спасая от ворога землю свою. Без счёта с тех пор пронеслись ураганы, Сгибая высокие сосны в дугу, Как в голой степи от мучительной раны Застыл её сын на кровавом снегу. Она похоронки давно получила На сокола-сына и мужа-орла, Но разве найдёшь бессердечную силу, Чтоб в сердце надежда сгорела дотла. Ночами морозными дров не жалея, Глядит на очаг, где танцуют огни: «За окнами стужа всё злее и злее, – В дороге неблизкой замёрзнут они». И в зной, утерев набежавшие слёзы, Поставит на стол запотевший кувшин, И скажет: «Мужчины придут с сенокоса, Как прежде, айрана попьют от души». Сыновнюю взяв фотографию с места, Она говорит, будто жизнь впереди: «Недавно нашла для тебя я невесту, Ты только домой поскорее приди!» А сын улыбается в шапке пастушьей, И ранит улыбка больнее, чем нож, Уставшую ждать материнскую душу, И плачет за серыми окнами дождь. СМЕРТЬ И ЖИЗНЬ – Я города песчаным штормом смыла, Барханы поднимая к небесам, Здесь путник сотворит свою могилу, И, обессилев, в яму ляжет сам. – А я – оазис, где над родниками Скитальца ждёт спасительная тень, Чтоб, совладав с горючими песками, Он поутру увидел новый день. – Я – чёрный год, я – недород, я – голод, Пустой казан на утлом очаге. Не станет аксакалом тот, кто молод, А старцы сгинут в страхе и тоске. – Я – колос хлеба с щедрою душою, И злу меня осилить не дано, Поев пустой похлёбки с черемшою, Посеют люди в пахоту зерно. – Я – облака пронзившая вершина, Твердыня, что у мира на краю, - Сметут любого снежные лавины, Кто носит жизнь ничтожную свою. – Ты – на краю у мира, я – повсюду, Да будет так сто тысяч лет по сто! И на твоей груди каким-то чудом Орёл построил для птенцов гнездо. – Могила я, бездонная могила! Весь род людской однажды изведу, Чтоб ветры выли над землёю стылой, И танцевали призраки на льду. – Я – колыбель, я – возвращенье к маме, Любовью растворяющая льды, Я – всё могу, а в той могильной яме Лежишь от Сотворенья только ты! *** Пушистый снег летит на землю с высоты, Линяют в небе облака, меняя цвет, Нежней становятся колючие кусты, Арба уснула: для неё работы нет. У ветра иву разбудить хватило сил, Сорвалась льдинкою тяжёлая слеза, И жеребёнок за санями затрусил, Он плохо видит: снег слепит ему глаза. В пелёнки сына заворачивает мать, Впервые в жизни без помощницы, сама, А в это время пеленает ей под стать Мою Балкарию чудесная зима. Притих в сугробах уходящий старый год, Село и мельница в ущелье у реки, Где трубкой горца дышит в небо дымоход, Где снегом бережно спелёнаты стожки. Из тучи снег идёт, пушистый снег с утра, На чёрном ослике старик сидит верхом, Снег люльку греет, где качаются ветра, И убаюкивает горы зимним сном. Несутся хлопья к застывающей земле, Застыл утёс, как на намазе аксакал, Который молится о мире в снежной мгле, Что в этом белом мире так и не настал. ЗИМА 1955 ГОДА Невольничье детство мне снится под утро. Болезнь то горит, то бросает под лёд, И светятся хлопья в лучах перламутром, Я вижу, как снег спозаранку идёт. Я вижу, как дети катаются с горки, Звенит по округе заливистый смех, Мальчишки друг друга несут на закорках, И маме шепчу: «Можно выйти на снег?» Но борется мама с недугом коварным, Смешав со слезами и ночи, и дни, И ласково гладит: «Я брючки с карманом Сошью тебе к вечеру, только усни!» Как будто бы издали каждое слово Мне слышно, когда я прощаюсь с отцом. «Я велосипед привезу тебе новый, Ты, только, пожалуйста, будь молодцом». Запуталось время в бредовом тумане, Уж пух тополиный пускается в пляс, И, кажется мне, зацепившись за сани, Дорога уходит сама на Кавказ. *** Дуб вековой упал, но не от века, Как падают отжившие дубы, Он рухнул под пилою дровосека, Под зубьями безжалостной судьбы. Не вечны среди нас ни тьма, ни пламень, И мы в тоске не от земных забот: Здесь ржавчина истачивает камень, Звезда сгорает, падая с высот. А человек – не камень, не комета, Придёт к утру, а к вечеру уйдёт. Дано ему совсем немного света, И дней ему дано наперечёт. Не то, что дела память не удержит, Забудут имя правнуки его, Тот, кто легко сгибал чугунный стержень, На склоне лет не может ничего. Так почему же на земле нам тесно? Гордыни грех опять сулит беду… По осени, тропою мне известной Свободный от раздумий я иду. *** Вдали протяжно воет пёс, А девушка, не пряча слёз, Всю ночь у чёрного окна Поёт без устали одна: «В долине был неравный бой, Там путь окончил милый мой…» – Свой жребий зная наперёд, Она надеется и ждёт. И грустный месяц в облаках Всё знает о людских делах. Где светит счастье – тает мгла, А здесь осталась лишь зола. Плывёт с измученным лицом По небу свадебным кольцом, Забыв, что сломано оно, И что вокруг темным-темно, Что не спасёт ущербный свет Людей от неизбежных бед, И покатилась в никуда Слезою огненной звезда. Вдруг ночь рыданием зашлась: «Мой милый, как я заждалась, Быть может, конь тебя унёс…» Вдали протяжно воет пёс. Перевод с балкарского Александра ПРЯЖНИКОВА
