Автор: Гриша Соколов был…
Нет, не так. Курсант Григорий Соколов был парнем хоть куда. Высокий, стройный, подтянутый. Ну, чисто правофланговый нашего курса. Он бы и был им, если бы не курсант Володя Макогонов. Тот до поступления в училище служил в роте почетного караула Ленинградского гарнизона, встречал всяких там королей, президентов и премьеров. Даже генерала Де Голля.
Он умел ходить строем так, как девушки-модели на подиуме. Шаг за шагом — по одной линии. Только в отличие от моделей, бёдрами не вилял. Шёл ровно, строго, смотрел прямо перед собой, как заколдованный. А как он умел крутить в воздухе карабин Симонова! Тоже не глядя на него, словно это была какая-то палка в руках жонглера, а не четырёхкилограммовый полуавтомат с примкнутым штыком, сверкавший на солнце и способный проткнуть Володе шею, если бы у него дрогнула в какой-то момент рука.
Но рука у Володи никогда не дрожала. Он был выше Гриши Соколова и потому по праву занимал место правофлангового, а еще получал в столовке доппаёк. Так как его рост был больше 190 см. А метр девяносто и один сантиметр плюс — это еще полпорции борща, котлет и киселя.
У Гриши был рост на сантиметр ниже. 190 минус один. И ему доппаёк не полагался. Зато Гриша умел сочинять стихи. А все это — богатырская стать, курсантская выправка, поэтический талант и масленый взгляд, с которым он смотрел на львовских девушек, делали его неотразимым. Больше подружек за все четыре года учебы, чем у Соколова, ни у кого из нас, не было. Тут и Макогонов был вне конкуренции. Хотя мы Грише не завидовали. Как говорится, сами в одиночестве в увольнении не прозябали.
На последнем курсе Гриша закрутил роман со Светой. Девушкой неброской. Блондинкой, каких во Львове — пруд пруди. Фигуристой, как многие её подружки на Украине в двадцать с хвостиком лет. Отличалась она нравом свободным, даже очень. Щедрой на любовь и ласку. Кроме того, обладала комнатой в коммуналке и не была обременена родителями.
И потому Гриша часто уходил в увольнение на двое суток, и дежурный по факультету всегда знал, где его искать. Жила Света в двух шагах от училища, под горой, где располагался парк Богдана Хмельницкого, который невозможно было миновать, когда ты торопился в город самым коротким путем.
О том, что Гриша встречается со Светой, на курсе узнали почти случайно. Кто-то увидел его с ней в кино на последних, как водится, рядах. Они там занимались тем, чем занимаются в темном зале почти все влюбленные. И когда курсант Соколов вернулся из увольнения, на факультете ему устроили выволочку.
— Гриша, ты совсем съехал с катушек?! — возмущались ребята. — Ты что, не знаешь, сколько курсантов 428-го нашего училища прошли через Свету и её комнату на улице Дзержинского?! Не сосчитать. Вон, Валера Оленьков ещё на первом курсе там провёл не одну ночь.
— Валера! Подтверди!
Валера подтвердил. А после него, начали загибать пальцы ребята, там побывали… Фамилии сыпались одна за другой и не только курсантов факультета журналистики, но и КПР (культпросветработы). Известие об этом оказалось для Гриши вообще за гранью.
Он — поэт, и подбирает оставленное танцорами!.. Приуныл наш товарищ.
— Всё, ребята, спасибо, что сказали. Я этого не знал. Больше вы меня с ней не увидите, — пообещал наш курсовой рифмоплет. И сдержал своё слово.
Только Свете резко не понравилось, что её парень, без пяти минут выпускник факультета журналистики, будущий лейтенант и через десяток лет даже полковник, а ещё перспективный поэт и жених, вдруг потерял к ней интерес и отказывается встречаться. А у неё на него были планы, и она от них отказываться не собиралась. С того дня, как Гриша не пришёл к ней на очередное свидание в квартиру на Дзержинского, Света стала ловить его у училищного КПП. Благо через дорогу от проходной был парк. А за деревьями не видно было, кто там стоит, зато хорошо было видно всех входивших и выходивших из нашей «бурсы».
Соколов пару раз попался своей отставленной подружке. Как он от неё отделался, свидетелей не осталось. Но больше через КПП он в город не ходил. Забор в училище был не очень высокий, и для курсанта четвертого курса, спортсмена и разрядника он никогда не служил более-менее серьезной преградой. Тем более что выходил забор на самые разные улицы. Суворова (сейчас она — Академика Сахарова), Пожарского (сейчас — Остроградских), во двор школы номер 50, где когда-то учился неоднократный чемпион мира и призер нескольких олимпиад, легендарный прыгун тройным Игорь Тер-Ованесян.
Когда «перехват» у КПП Светлане не удался, она, как юный Ленин после казни брата, решила пойти другим, более результативным и эффективным путем. Нет, не жаловаться на Гришу начальнику факультета или в политотдел, видимо, такие методы она уже испытывала, и они не дали желаемого результата, она собиралась зайти, что называется, с козырей.
В конце марта — в начале апреля 1971 года, когда мы заканчивали учиться во Львовском высшем военно-политическом училище, в Москве, в Кремлевском Дворце проходил XXIV съезд Коммунистической партии Советского Союза. Главное, по тому времени, событие в жизни страны и всего народа. И Света написала письмо в президиум этого мероприятия.
Так, мол, и так. Жила я горя не знала, цвела на радость родителям, хранила невинность для будущего мужа. А тут повстречала курсанта Соколова, который вскружил мне голову, коварно лишил девственности и сейчас, когда я забеременела, отказывается жениться.
«Разве может так поступать будущий журналист и молодой коммунист?!», — вопрошала съезд родной КПСС опозоренная, обездоленная и брошенная на произвол судьбы девушка, ждущая ребенка от коварного искусителя.
Обращение к съезду партии и упоминание о молодом коммунисте в этой ситуации было не случайным. Дело в том, что в наши времена, а это был конец шестидесятых — начало семидесятых годов прошлого века — во Львовское военно-политическое училище на факультет журналистики принимали только отслуживших в армии и на флоте и только членов КПСС и кандидатов в члены КПСС. Так официально было записано в условиях приема.
В те времена на флоте служили четыре года, а в пехоте (в сухопутных войсках, в авиации, ВДВ и прочих видах вооруженных сил, даже в ВМФ, если это касалось береговых частей) – три. За это время можно было хорошо узнать, что представляет собой по морально-политическим, деловым качествам военнослужащий, молодой человек. Тем более будущий абитуриент и кандидат в профессиональные военные журналисты, помощник партии, как их официально называли. И за три-четыре года службы солдат, сержант или матрос, старшина вполне могли, если были достойны, вступить в партию или стать кандидатом в члены КПСС.
Более того, в воинских частях целенаправленно велась работа, чтобы лучшие из лучших солдат и сержантов уходили из армии в запас или поступали в военные училища членами партии. Меня, например, на втором году службы, когда я стал сержантом, освобожденным секретарем комсомольской организации артиллерийского дивизиона, плотно взял в оборот секретарь парткома нашего полка.
— Литовкин, ваш отец член КПСС?
— Конечно, — ответил я.- Он вступил в партию на фронте.
— А вы хотите быть достойным отца, таким, как он?
— Я и так похож на него, — пытался я свести этот разговор в шутку.
Но от секретаря парткома, майора, и тоже, как выяснилось, фронтовика, так просто увильнуть было нельзя.
— Я бы посоветовал вам, Литовкин, вступить в партию, в которой состоит ваш отец. Думаю, он был бы рад.
Я не знал, хотел бы отец, чтобы я вступил в партию или нет. Хотя, если честно, понимал, что в партию вступать надо. Сейчас можно иронизировать над этим, но тогда время было другое — все достойные люди вокруг меня были членами партии. И я, вчерашний пионер и нынешний комсомолец, более того, вожак полуторасотенной комсомольской организации артдивизиона, естественно, хотел быть в их рядах. Но как это сделать, не знал. Не знал: достоин ли такой высокой чести. Так и сказал секретарю парткома.
— Не знаю, достоин ли я.
— А вы думаете, в партию принимают только тех, кто уже достиг высот духовного и морального развития? В партии люди растут вместе с партией, — сказал майор.
Отступать было некуда. Так я вскоре стал кандидатом в члены КПСС, а через год после кандидатского стажа парторганизацией артиллерийского полка 36550 был принят в ряды Коммунистической партии Советского Союза. Думаю, такой же примерно путь прошло и большинство моих однокурсников. У нас на первом курсе из тридцати человек двенадцать уже были членами КПСС и еще девять — кандидатами в члены, остальные — комсомольцами. Мы даже создали первичную партийную организацию, обладавшую правом принимать в партию. Даже начальник факультета полковник Григорий Орлов входил в нашу парторганизацию, которая образовывала партбюро.
Я в этом партбюро был заместителем секретаря. И иногда мы приглашали на свои заседания начальника факультета и выговаривали ему по каким-либо поводам (а ещё говорят, что в Советской армии не существовало демократии). Правда, потом он на некоторых из нас отыгрывался. То в наряд поставит в праздничный день, то в увольнение не пустит по какому-нибудь пустячному поводу. Придраться к курсанту всегда есть за что.
Меня и ещё одного моего однокурсника — Колю Синичкина — он особенно не любил. Мы на заседании партбюро критиковали его чаще, острее и больше всех. Однажды он даже вызвал нас обоих в канцелярию и сказал:
Вам, парни, армия, наверное, надоела. Вы уже отслужили по три года. Давайте я вам напишу блестящие характеристики и вас любой университет примет с распростертыми объятиями.
Мы, конечно, отказались. Понятно, что в военное училище, особенно, в наше время, не все поступали из-за огромной любви к армии и желании сделать в ней карьеру, дорасти до полковника, а то и генерала. Просто нам, отслужившим по три года, было уже по двадцать два, учиться в институте или университете, получать копеечную стипендию, тем более если родители не могли помочь, было не с руки. Надо на какие-то деньги одеваться, питаться, где-то жить — общежитие никто не гарантировал. Потому и поступили в военное училище, пошли на компромисс с полковником Орловым. Конечно, не абсолютный, с определенными изъятиями. Даже несколько раз оказывались на пороге и за порогом гауптвахты. Но продолжили учебу.
Добавлю ещё несколько строк об особенностях нашей учебы в политучилище. Скажу о том, что выпуститься из него, не будучи членом КПСС, было невозможно. Журналист, тем более, военный журналист, офицер, как я уже раньше упоминал, по мнению руководящих военно-политических органов армии, не может не быть членом КПСС. Потому что он — проводник политики партии в армии, и проводить эту политику, не будучи членом КПСС, не согласуя свои действия с направляющей и организующей силой общества, было немыслимо.
А мы, первичная организация нашего выпускного курса, буквально на днях приняли после прохождения кандидатского стажа курсанта Григория Соколова в члены КПСС. Он даже успел пройти парткомиссию при политотделе училища, которая утвердила решение нашей первички. Но партбилет получить по какой-то независящей от него причине Гриша не успел.
И тут «бомба» — от президиума съезда КПСС письмо Светланы перелетело в Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского флота. А оттуда — с грозной резолюцией разобраться и наказать или заставить жениться — в наш политотдел.
Полковник Журавлёв, начальник политотдела, отец выпускницы львовского университета, которая (о, новость!) тоже встречалась с курсантом училища, вдруг подумал о её судьбе и её невинности, что может пострадать от бесчестного выпускника. Прислал на наш курс своего заместителя с требованием к первичной партийной организации обсудить личное дело курсанта Соколова и отозвать решение о приеме его в члены КПСС.
Конечно, мы все собрались на собрание. И когда представитель политотдела начал читать письмо Светланы в президиум XXIV съезда, партсобрание стало хохотать.
— В чём дело, товарищи коммунисты? — возмутился партработник.
Наш секретарь парторганизации Женя Лукашов попробовал ему объяснить наш смех:
— Девственность Светлана потеряла, видимо, много раньше до нашего поступления в ЛВВПУ. Когда — можно только догадываться: со свечкой никто не стоял. А о её моральном облике говорит даже то, что решать свои проблемы она призывает не парня, с которым миловалась, а съезд партии. Об этом не очень прилично говорить мужчинам, но вы могли бы расспросить курсантов не только нашего факультета, сколько парней перебывало в её постели за последние годы. То, что она беременна, — вранье. Она работает медсестрой в поликлинике, справку такую раздобыть не составляет труда. Пусть принесет заключение гинеколога…
В общем, заместитель начальника политотдела ушёл ни с чем. Так же закончился визит в нашу парторганизацию и самого начпо полковника Журавлёва. Встреча руководства факультета и политотдела со Светланой тоже ничего не дала. Справку о беременности, заверенную гербовой печатью, как от неё потребовали, она не принесла. От нас отстали. Но партбилет Гришке так и не вручили. Из партии не исключили, — это могла сделать только наша первичная организация. А мы стояли насмерть, хотя каждому из нас грозили самыми страшными карами, вплоть до пересмотра направления в газеты тех округов и флотов, куда до того распределили. Но мы все равно не поддались партийному давлению.
В день, когда нам должны были вручать дипломы и лейтенантские погоны, на торжественном построении у памятника Советской армии у входа в парк Богдана Хмельницкого, того самого, что сейчас местные бандеровские националисты окончательно разрушили, Гриши Соколова не было.
Начальство опасалось, что появится Света и устроит перед высокими гостями из местного райкома партии, из штаба Прикарпатского военного округа, перед родителями и женами выпускников грандиозный скандал. Но она не появлялась. Мы стояли в строю в старых курсантских мундирах, подбитых ватой, застёгнутые на все пуговицы и крючки, и обливались потом. Львовское июньское солнце жарило со страшной силой. Все ждали звонка из Москвы.
Приказ о присвоении нам лейтенантского звания должен был подписать министр обороны маршал Советского Союза Андрей Гречко. Только потом нам будут вручать дипломы и разрешат переодеться в парадную лейтенантскую форму. А министру или его помощникам все было недосуг. Прошел час, другой, пошел третий. Звонка из столицы все нет и нет.
Вдруг в кустах за памятником высветилась сияющая Гришкина физиономия. Он был одет в джинсы и в легкую рубашку навыпуск. В руках у него красовался диплом и партийный билет. А, может, наоборот: партбилет и в приложении к нему диплом. Оказалось, ему все вручили ещё утром, не дожидаясь звонка из Москвы.
Лейтенант Соколов был счастлив. Служить он поехал в Витебск, в газету десантной дивизии, вместе с ней побывал в Афганистане, награжден боевой медалью. Издал несколько книжек своих стихов. Но это уже другая история.
Виктор Литовкин
