Развод

Из публиковавшейся до сих пор у нас прозы Ильи Онорина (Сидоренко), всё было вполне серьёзным и объёмным. Ни намёка на иронию или фельетон. Между тем среди рассказов и драматургических набросков, присланных мне Ильёй в 2012-м, был и этот… Может, из-за схожести с анекдотом по структуре, может, из-за небрежности черновика (а черновик — он и в компьютерно набранном тексте черновик), я не посчитал его первоочередным в плане публикации. Что ж, настало время самокритики — причём действием. Довожу до соответствующего вида, — в тексте и сюжете, конечно, ничего не меняя, — и публикую…

Д.Ч.

---

Иван Васильевич Зубок решил уйти из семьи, но хотел сделать это интеллигентно. Без обвинений, обид и скандалов.

Как это лучше обставить, он не знал, и решил спросить совета у своего соседа по даче, у Константина Сергеевича. Константин Сергеевич был журналистом и слыл в посёлке человеком образованным и культурным. Жил там, в отличие от Зубка, постоянно и одиноко. И вот Иван Васильевич приехал на дачу осенью, когда там не было ни жены, ни детей.

Загнал машину на участок и уже решил идти к соседу, но что-то привлекло его внимание на участке. Ага: ветром обломало сук на сосне и тот, упав, разбил стекло в раме парника. Он с полчаса приводил хозяйство в порядок… Надо сказать, что Иван Васильевич родом был из деревни, а потому к земле и хозяйству относился с трепетом и почтением, как и к являениям социальным.

Константин Сергеевич сидел на своей застеклённой террасе и что-то быстро, увлечённо печатал на небольшой своей печатной машинке… Поздоровались.

И Иван, и Константин Сергеевич воевали. А потому, несмотря на все различия, существовало меж ними то самое недоступное для других понятие фронтового братства, позволявшее им общаться на равных.

— Слушай, Сергеич, — начал Иван без предисловий, — решил я от своих уйти… Теперь всё, окончательно!..

Константин Сергеевич удивлённо посмотрел на Ивана и прекратил печатать.

— Ну, ты сам посуди, — продолжал Иван, — как я женился-то… Ну, как: в 1947-ом демобилизовали, сразу подался в Москву. Познакомился с ней. Она авиационный техник, — думал, чуть ли не профессора замуж беру! У самого-то шесть классов, да и то условно… Председатель в справке написал, когда призывали, а я реально-то дай бог четыре года в школу и отходил… Дети у нас родились — ты знаешь, погодки, как полагается, мальчонка с девчонкой. Дом здесь купили с её да моих заработков. «Москвич» себе взял. Но вместо «профессора» получил я в жёны курицу-наседку: только и может, что вокруг детей кудахтать. Никакого с ней своего, что ли, пространства или времени: чтоб поглядеть друг на друга спокойно, по душам поговорить да приласкать, как вначале. Суета одна да отчуждение. Ну, пока они маленькие были, я терпел, а сейчас понял: время уходить. Дети уже взрослые, поймут, и я ещё не старый — самое время…

Константин Сергеевич смотрел на Ивана и не понимал, с чего это тот разводиться удумал. Знал он отлично и детей его и жену Веру, женщину действительно как бы незаметную. Но на «незаметности» её весь дом и держался. Она «незаметно» поддерживала уют, решала бытовые проблемы, «незаметно» принимала гостей, «незаметно», с умом обихаживала мужа и детей. Убери её, «незаметную», и в доме, на даче то есть, всё начнёт рассыпаться и разваливаться. Женщина дельная и собою вовсе не отцветшая, что примечал он, когда Вера в жару трудилась в купальнике на грядках, отбрасывая точными дуновениями губ выгоревшие пряди русых волос с загорелого лба…

Приспустив очки и глядя на соседа почти как вузовский преподаватель, Константин спросил, стараясь скрыть скепсис:

— Ну, и к кому же ты уходишь, Ваня?

— Как будто у меня выбор какой есть, как будто у меня их много! — отшутился было Иван, но тотчас стал серьёзнее. — К Галине, конечно! Помнишь, мы как-то случайно у ЦУМа встретились?..

Константин Сергеевич вспомнил и ту случайную зимнюю встречу на Петровке у Большого театра, и плотно укутавшуюся в соболиный воротник шубы-обновы Галину, шуструю рыжекосую бабёнку с приторно-ярко, ало напомаженными губами, явно из торговых… То есть и она не профессорша, что очевидно. Ему, соседу-заводчанину, и не нужны умные женщины, — однако говорить этого Ивану категорически не надо, особенно сейчас, — соображал журналист. И продолжил, припрятывая эти мысли:

— Ну, а ко мне ты зачем пришёл? Ты же всё для себя решил как будто…

— Как зачем? Мне ж развестись надо. Но сделать всё культурно, интеллигентно, вот тебе и виднее!

Константин Сергеевич в душе улыбнулся, и заговорил уже без обиняков.

— Ну, хорошо, интеллигентно — так интеллигентно. Тогда смотри: комнату ты оставляешь дочери, она у тебя невеста на выданье, считай, приданое. Вы, правда, на квартиру семьёй в очереди стоите и вот-вот должны получить… Но разводиться — так разводиться, ничего не поделаешь…

При этих словах Иван Васильевич как-то странно заскрипел стулом.

— Теперь дача, — продолжил, снимая очки Константин.

— Как дача? — Иван Васильевич чуть не вскочил.

— А как же — дача жене твоей Вере! Как дочь замуж выйдет – тогда нечего ей там молодым мешать. А дом у вас тёплый, газ подведён, от Москвы недалеко, в нём и зимой жить можно, — словно на счётах прикидывал журналист, и продолжал.

— А машину, — говорил Константин, а Иван уже молчал, — машину — сыну, чтоб не говорил, что нас отец без копейки оставил. Институт закончит, так будет ему царский подарок.

— Ну, а мне-то что? – спросил обескураженный Иван.

— Как это что? — улыбнулся, надевая очки Константин, — тебе самое главное, Ваня! Тебе – любовь.

Подумал-подумал Иван Васильевич, и не стал разводиться.

Илья ОНОРИН

На фото — автор, год 2008-й,

митинг КПРФ у посольства Грузии.