Половинка

Солдатским и офицерским

женам посвящается.

Молодой десантник Олег не успел понять, что произошло. Он услышал только резкий, разорвавший небо взрыв и почувствовал, как его отшвырнуло куда-то в сторону, и он сильно ударился обо что-то твердое спиной. А дальше была темнота. Он лежал в луже крови и еле-еле стонал. Обе ноги его превратились в кровавое месиво.

Олег очнулся только в госпитале от невыносимой боли. От открыл глаза и долго пытался понять, где он находится и что происходит. Об украинской ракете, прилетевшей в их расположение он не помнил и не знал, что эта ракета словно ножом разрезала его жизнь на две половины.

Он догадался, что находится в госпитале, что лежит в госпитальной палате и, немного успокоившись, начал усиленно вспоминать, что же случилось с ним и вспомнил взрыв, белую вспышку в глазах и сильный удар в спину. И мелькнула мысль: «А как ребята?» И тут же режущая боль в ногах отключила мозг. Олег застонал, закрыл глаза, сжал кулаки и непроизвольные слезы от жуткой боли выкатились из глаз. Он понял, что тяжело ранен, но сразу же другая мысль стрелой вонзилась в сердце: рана, наверное, не просто тяжелая, а непоправимая, такая, какая переворачивает всю жизнь. Думать уже ни о чем он не мог и только почувствовал, как черная тяжелая как каменная глыба тоска сдавила душу.

Пришла молоденькая медсестра, посмотрела на Олега добрыми глазами, заметила, что он пришел в сознание, улыбнулась, поинтересовалась не нужно ли ему чего. Ее голос, ее обращение к нему были такими человечными, такими нужными Олегу в эту минуту, что он мгновенно потеплел душой, хотел спросить ее обо всем, что с ним произошло, но не смог, постеснялся. Медсестра постояла недолго рядом, поправила постель и, собираясь уходить, сказала:

— Если что-нибудь вам будет нужно, скажите, я все сделаю.

Вскоре пришел доктор, суровый и мудрый человек, перевидевший, наверное, на своем врачебном веку целый океан человеческих трагедий и потому спокойный и твердый, сказал Олегу тихо и по-мужски прямо:

— Ты, парень, в рубашке родился! Слава Богу, жив остался! И скажу тебе так: мужайся! Будь мужиком и не забывай, что ты не просто мужик, а ты – русский солдат! А это, брат, ко многому обязывает!

Сказал и сдавил по-отцовски ласково и весомо ладонью руку десантника, улыбнулся и ушел. А солдат остался один на один со своими мыслями. Его соседи по палате, такие же солдаты, молодые ребята, раненые в бою, понимающе молчали, сочувствуя Олегу. Они были ему братья и не по слову, а по жизни, какие встречаются только на войне.

Обе ноги у Олега были ампутированы и потекли для него дни и ночи одни страшнее и беспросветнее других. Но особенно тяжелыми и тягучими были тихие ночные часы, когда он, лежа на спине, закрыв глаза, будто отстранялся от себя и смотрел на себя со стороны и видел всю свою жизнь и думал о ней, и думал о матери, об отце, и судил себя, словно судья за всю свою короткую жизнь. И приходила к нему в голову предательская, страшная мысль о том, что жизнь кончена, что ничего в ней не сделано и уже ничего не может быть сделано, а он, молодой и уже не нужный никому калека будет лишь обузой для близких людей.

И особенно тяжелыми в его ночных раздумьях были мысли о жене, о Надежде, Надюшке, молодой, простой, веселой и славной, обыкновенной девчонке, женщине, каких много живет в огромной России. И неотступные мысли о ней были невыносимы, убийственны в своей мучительности. Он вспоминал ее, веселую и такую милую, и не верил, сомневался, что теперь она останется с ним, с калекой, говорил себе: «Зачем я ей, безногий? Она молодая, красивая, парням всегда нравилась! Ее быстро схватят, и она не станет долго горевать!» И эти мысли душили его, сжимали сердце каменными тисками, и от обиды, от горя, свалившегося на него, совсем еще молодого и сильного парня, всегда уверенного в себе, но не успевшего развернуться в жизни в полную мощь, он плакал. Плакал, но эти слезы, которых он стеснялся, его еще больше мучали.

К нему приходила женщина, психолог. Она говорила много добрых, умных слов. Олег понимал, что она приходит к нему по работе, чтобы утешить его, поддержать, помочь поверить в свои силы, не позволить отчаянию взять верх и опустить руки. Он был благодарен ей, ждал ее, но утешался не ее умными словами и убедительными доводами и убеждениями, а тем, что с ним говорят, что его искренне пытаются понять, не оставляют одного с его беспросветной бедой.

И ребята, его соседи по палате, понимая его состояние и положение Олега, и сами переживающие о своей судьбе, деликатно поддерживали его, рассказывали истории о героях, потерявших обе ноги и нашедших себя в жизни. Он все понимал, слушал, кивал головой, но покоя в душе не было.

И опять, оставаясь глухой ночью один на один со своими мыслями, он снова и снова думал о жене, мучительно пытался гнать от себя эти навязчивые думы о ней, но у него ничего не получалось. Он любил Надежду и ловил себя на мысли, что постоянно ждет ее, хочет ее увидеть, хочет, чтобы открылась дверь палаты, и вошла бы она, желанная, родная, нежная и такая любимая! И снова слезы душили его, разрывалось сердце от того, что мечты его никогда не сбудутся, никогда не откроет дверь его палаты та, которая была для него самым важным и самым нужным человеком в жизни. И в голову невольно, нежданно, предательски тихо заползала мысль о самоубийстве, и от этой страшной, противоестественной для Олега, лукавой и обманной, как мираж мысли съеживалась душа, замирало сердце, и он тихо-тихо, шепотом говорил себе:

— А зачем жить, если это будет жизнь беспомощного калеки? Только мать с отцом жалко, они не переживут!

И это «мать с отцом жалко» останавливало его, заставляло гнать от себя отвратительное бесовское наваждение.

Одна из медсестер, которая ухаживала за ранеными, предложила ему позвонить домой. С матерью и отцом он уже разговаривал, но никак не решался позвонить жене. А теперь, измученный мыслями о ней, он решился, набрал ее номер, подумал, что вот теперь все станет ясно, и он поймет, как дальше нужно жить.

Потея от волнения, с колотящимся сердцем, он ждал, когда Надежда ответит на его вызов, и он услышит ее голос, скажет ей важные слова, но она не отзывалась, долгие равнодушные гудки, наконец, прекратились и холодный женский голос робота сказал, что абонент не может ответить на звонок.

Олег отдал телефон медсестре и замолк, не слушал, что та говорила ему. Молодая девушка не понимала, что с ним происходит, а ему просто не хотелось жить, и в эту страшную минуту он решил, что эта начавшаяся для него новая жизнь ему точно не нужна, и он никому не нужен, и ему ничего не нужно.

Олег промолчал весь день, не притронулся к еде, не отвечал на вопросы, но потом в душе его начал закипать протест, и могучая молодость, перебарывая душевную слабость, решила, что не поддастся она ни горю, ни обстоятельствам, ни самой смерти. Он медленно, но упорно начал перебарывать собственную судьбу.

****

Надежда не могла ответит на звонок мужа. У нее не было телефона, потому что она забыла его дома, когда впопыхах, машинально хватая какие-то вещи и запихивая их в сумку, спешно собиралась в дорогу, чтобы мчаться к нему. Только в поезде она обнаружила, что оставила дома телефон, всплеснула руками, подумала: «Вот же дуреха! Как я теперь без телефона буду?!» И тут же другая мысль радостно нахлынула на сердце: «Жив! Жив! Главное, что жив, а с остальным разберемся! Выняньчую! Заботой замучаю!» И она радовалась, смеялась, улыбалась, будто произошло такое событие в ее жизни, о котором она и помыслить не могла.

Ее сосед в поезде, пожилой, степенный и интеллигентный мужчина, заметив ее сияющую радость, не удержался, спросил:

— У вас, девушка, наверное, что-то очень хорошее произошло в жизни?

— Да! – ответила Надя, блеснув задорными глазами, — У меня муж живой остался!

Сосед удивленно поднял брови, он ничего не понял. Надежда рассмеялась и пояснила:

— Ему обе ноги ампутировали!

Мужчина еще выше поднял брови, очки слетели с носа, а Надя, видя его недоумение, опять засмеялась и его удивлению, и своему «пояснению»:

— Он ранен был, но остался жив! А две ноги отрезали! Но главное, что жив!

Старик понял все, долго, вдумчиво и внимательно посмотрел на девушку, покачал головой, спросил:

— К нему едите?

— К нему! – ответила Надя и, улыбаясь, мечтательно посмотрела в окно.

В эту минуту она была необыкновенно счастлива, как не была счастлива даже во время свадьбы. И думала о муже, и думала, что вот теперь она отдаст ему всю свою душу, все свое сердце, всю свою любовь.

— Счастливый он человек! – сказал сосед.

— Что? – спросила Надя.

— Счастливый он человек и жена у него необыкновенная!

— Обыкновенная! – не согласилась Надежда.

— Обыкновенная, но необыкновенная! – сказал старик и задумчиво добавил: — Очень счастливый он человек, хоть и без ног остался, а с такой женой никакая беда не страшна! И любое лихо будет тихо!

****

Надежда ворвалась к Олегу в палату взволнованная, беспокойная, красивая, с накинутым на плечи белым халатом и упала на его грудь, обняв из всех сил его за плечи. Олег, притихший, растерявшийся, не верящий своим глазам, молча лежал и гладил жену по голове, по ее мягким русым волосам. Сердце его колотилось от неожиданного счастья и, пораженный горячим порывом жены, он только теперь понял всей душой, как он любит эту простую, искреннюю женщину, способную, как оказалось, на большое настоящее чувство.

— Живой, живой! – тихо говорила Надя и вдруг подняла голову, взглянула в мокрые от слез глаза Олега и добавила:

— Ни о чем не переживай! Ни о чем не волнуйся! Я тебя никогда не оставлю! Буду на пяти работах работать, а не позволю, чтобы ты хоть в чем-то нуждался, половинка моя любимая!

Олег не мог отвечать, ком стоял в горле, он лишь, обалдевший от счастья, кивал головой и гладил Надю и гладил, и повторял про себя самые главные и солнечные слова: «Половинка моя любимая!» Надя не знала, что ее слова были для Олега не просто важными и добрыми словами, они были для него спасением, они вытаскивали его из той ямы, куда швырнула его слепая проклятая война.

Все плохое в мгновение ушло из сердца, растаяло, испарилось и исчезло. А рядом была она, родная и ненаглядная, и те же задорные, добрые и веселые глаза смотрели на него с горячей любовью, и тот же голос тихий и ласковый он слышал. И ничего в мире не было, кроме нее, главного в жизни человека.

— И еще я тебе хочу кое-что сказать важное! – начала Надежда и сначала отвернулась, а потом, повернувшись, громко выпалила:

— Я детей хочу! Много детей, твоих!

И палата вдруг грохнула аплодисментами. Раненые солдаты, соседи Олега и его новые друзья, не сговариваясь, не удержались, ударили в ладоши. И Олег, успокоенный, счастливый, переполненный нежным чувством, понял, что жизнь не только продолжается, но она, оказывается, только-только начинается.

Антон КУПРАЧ