Автор: Случайно натолкнулся на неновую литературоведческую сенсацию, о которой не знал: оказывается, романы «12 стульев» и «Золотой теленок» написал Михаил Булгаков, а вовсе не Ильф и Петров, как всегда считалось. Поскольку сам я филолог-русист (кандидат наук и главный научный сотрудник университета), то воспринял эту информацию как своего рода вызов обществу, на который захотелось ответить.
Версию авторства Булгакова первой выдвинула в 2013 году не имеющая филологического образования Ирина Амлински (Германия) в книге «12 стульев Михаила Булгакова». Доказательства? В основном – личные впечатления автора, субъективное чувство стиля, который г-же Амлински кажется единым что в «Мастере и Маргарите», что в книгах об Остапе Бендере. Ну, спорить о вкусе, как известно, затруднительно, оставим этот аргумент на совести автора. Приведенные примеры меня лично не убедили. Но есть и более серьезное соображение: ни прежде, ни потом, после выхода дилогии, ни Ильф, ни Петров ничем особым в литературе не блеснули и ничего подобного не написали, и это правда. Могли ли они быть авторами двух столь великолепных романов? А если нет, то кто мог бы по уровню таланта претендовать на эту роль? Автор полагает, что Булгаков. Другие кандидатуры не рассматриваются.
Прочитав книгу Амлински, ею вдохновился некий Лазарь Фрейдгейм, вообще-то кандидат технических наук, заделавшийся литературоведом на данной почве. Его статью «Ильф и Петров или Булгаков… Круглый стол (виртуальный вариант)» опубликовал Евгений Беркович на сайте-журнале «Семь искусств». Основной вывод: «Как результат анализа всех мнений нужно признать, что все критики, даже строгий и очень строгий, согласились с очень весомым участием М. Булгакова в романах, известных всем под именами И. Ильфа и Е. Петрова. Диаметрально противоположны оценки, как назвать такое влияние: авторством, заимствованиями, помощью или воздействием временем (а может, ветром надуло). Мне кажется, что новое для литературоведения имя Ирины Амлински станет привычным и уважительно ценимым».
Версию Амлински поддержала также малоизвестный литературовед Нина Сапрыгина из Одессы, которой не дает покоя стремление пересмотреть авторство известных произведений (то сонетов Шекспира, то «Тихого Дона» Шолохова, в соавторстве которого она подозревает того же Булгакова, несмотря на обнаружение шолоховского протографа, снимающего все вопросы). Были и другие высказывания в пользу тайного авторства Булгакова; один блогер даже провел связь между выходом «12 стульев» и скорым обретением трехкомнатной квартиры писателем, прежде почти бездомным.
Но наиболее масштабную и весомую поддержку исследованию Амлински оказал Владимир Абович Козаровецкий, «автор теории литературной мистификации как самостоятельного вида искусства» (Википедия). Который известен попытками приписать «Конька-горбунка» Пушкину вместо Ершова, поставить под сомнение пушкинское авторство «Евгения Онегина» и т.п.
В своей статье «12 стульев от Михаила Булгакова», опубликованной в «Литературной России» благодаря протекции заместителя главреда Романа Сенчина, Владимир Козаровецкий, детально ознакомившийся с книгой Амлински, пришел к решительному выводу: «Так мог писать только сам Михаил Булгаков. Но не Ильф и Петров». В качестве доказательства в ход идут, главным образом, многочисленные стилистические наблюдения, развивающие субъективный взгляд Амлински на те или иные совпадения в произведениях Булгакова и таинственного автора дилогии. На мой взгляд, сильно притянутые за уши. Поскольку подобных совпадений можно во множестве наковырять, как изюм из булочки, из творений других авторов той эпохи (к примеру, Алексея Толстого или Пильняка, Замятина, Вагинова и др.). Не говоря уж о Гоголе, которому на поприще сатиры и юмора поклонялись Булгаков, Ильф, Петров и вообще большинство литераторов их времени, и который в своих описаниях русской провинции дал поистине бессмертные образцы для подражания.
Козаровецкий в своих дерзаниях зашел дальше всех. Он предположил, что инициатива написания сатирических романов исходила-де от советской тайной полиции и центра идеологической власти – ОГПУ:
«Логика подводит нас к единственно возможному ответу. Булгаков написал этот роман под заказ той организации, в руках которой находилась в тот момент его судьба, – заказ ГПУ. Это было соглашение, в котором условием с его стороны было обещание оставить его в покое. А со стороны противника? – Его согласие написать советскую прозу…
В “переговорах” с ГПУ обе стороны пришли к согласию в том, что книга в этой ситуации не может выйти под именем Булгакова, которое у советских критиков вызывало беспримерную злобу. Для реализации проекта было предложено приемлемое для обеих сторон имя Катаева, который и осуществил дальнейшую “сцепку”. И если принять эту версию, становится понятным поведение Катаева: он был посредником в этих переговорах и, в конечном счете, участником мистификации. Он же убедил Ильфа и Петрова, что мистификация, с одной стороны (со стороны ГПУ) ничем им не грозит, а с другой – может сделать им имя; при этом они, будучи по мировоззрению вполне советскими людьми, с чистой совестью поставили свое имя на обложку романа».
Спору нет, репутация Катаева такова, что представить его в подобной роли несложно. Будучи с 1911 по 1917 гг. членом Союза русского народа и опубликовав в нежном 13-летнем возрасте в «Одесском вестнике» резко юдофобские стихи, он в Гражданскую войну служил офицером в Добровольческой армии у Деникина; однако впоследствии женился на еврейке и был одним из главных проводников большевистской идеологии среди советского юношества. Завзятый, убежденный гедонист и беспринципный перевертыш, откровенно любивший деньги и, как пишут, взявший с Ильфа и Петрова треть гонорара за посредничество с издательством, он вполне мог быть участником сделки с ГПУ. Но не Булгаков, человек совсем иного закала. В связи с чем гипотеза Козаровецкого явно обретает черты навета, если не пасквиля.
Пикантность ситуации в том, что версия Козаровецкого может оказаться хорошо расчитанным ходом в сложной комбинации, которую осуществил этот признанный знаток и мастер литературной мистификации как таковой. Дело в том, что в интернете появился диалог, который провел с этим персонажем некто, выдающий себя за писателя Дмитрия Галковского, также известного склонностью к литературной игре.
Вот этот диалог:
«Наконец-то мне удалось поговорить с известным литературоведом и мистификатором В.А. Козаровецким. – Х. Владимир Абович, зачем Вы придумали «Ирину Амлински»? – К. А вы как думаете?.. Все очень просто: я должен был придумать авторского субъекта, которому поверят. Кому у нас верят? Одиноким домохозяйкам. – Х. Можно было потщательнее сработать… – К. Конечно, тут я совершил ошибку. Но это ведь отдельная работа – вести виртуальный персонаж, придавать ему правдоподобие. На это у меня просто не было ни сил, ни времени, ни желания. Главное – выстрел состоялся, бомба разорвалась, всех обсыпало конфетти – спасибо!»
Возможно, данный диалог – тоже чья-то ловкая выдумка, но она подсказывает, что вся коллизия с переатрибуцией знаменитой дилогии вполне может быть хорошо задуманной и мастерски исполненной мистификацией, рассчитанной на многолетнюю раскрутку и еще более долголетнее эхо. То есть, перед нами, возможно, идеологическая диверсия высокого класса, направленная против русской классики советского периода.
Окололитературная общественность, очевидно, оказалась настолько шокирована статьей Козаровецкого, что опубликовавший ее Р. Сенчин счел себя обязанным отозваться на нее собственной статьей «Бытие определяет…» («Литературная Россия» 23.02.2015). Где отверг скандальную версию о Булгакове, якобы выполнившем заказ ГПУ. Аргументы мне кажутся вполне весомыми:
«Будь Булгаков автором “Двенадцати стульев”, разве бы он умолчал об этом в письмах-ультиматумах Сталину, Калинину, Свидерскому, Енукидзе, правительству СССР в июле 1929 – марте 1930-го и в мае 1931-го? Судя по письмам, Булгаков готов был к самой жесткой реакции на свой ультимативный тон, но он пошел ва-банк, прижатый к стене. Он выкладывает все, напоминает о своих литературных заслугах, приводит бранные слова критиков о своих произведениях и о себе лично, практически требует выслать его с женой из страны или “поступить со мной, как оно (правительство – Р.С.) найдет нужным, но как-нибудь поступить”. И во всех этих письмах Булгаков забывает о “Двенадцати стульях” (в то время как Ильф и Петров благодаря этому роману становятся модными и финансово очень обеспеченными), а потом о “Золотом теленке”… В письмах этого периода Булгаков предельно откровенен. В письме Сталину в мае 1931 года он признается: “На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, он все равно не похож на пуделя”».
Да уж, тон булгаковских писем совсем не подходит человеку, пошедшему на сделку с ГПУ…
Не стану останавливаться на некоторых иных полемических заметках разных авторов, посвященных означенной теме (их можно найти на страницах «Литературной России» и в фейсбуке), но в качестве своего рода итоговой работы укажу на статью Юрия Ноткина «Мистические совпадения и таинственные клаузулы», размещенную все в том же журнале Берковича в январе 2014 года. Физик по базовому образованию, Ноткин, однако, написал работу, безупречную в смысле как литературоведения, так и полемического тона. Он не поленился привлечь такие важные материалы, как исследования и воспоминания дочери Ильфа, внучки Петрова, а также жен Булгакова, к которым должна была бы прибегнуть, но не прибегла Амлински (Козаровецкий тож?). О чем Ноткин сожалеет, ибо тогда автор «сенсации» узнала бы, кто являлся прототипами Остапа Бендера, Кисы Воробьянинова, Эллочки Шукиной, Фунта, Брунса, Берлаги, Лапидуса, Пружанского, Васисуалия Лоханкина и других, более мелких персонажей, которых в жизни знавали одесситы Ильф и Петров и не знал и знать не мог киевлянин Булгаков.
Наконец, Ноткин вводит в полемику автора, о котором Амлински упоминает лишь походя, старательно дискредитируя его – Л.М. Яновскую. Между тем, как повествует Википедия, Лидия Яновская. кандидат филологических наук, текстолог, автор первой в СССР книги о М. Булгакове «Творческий путь Михаила Булгакова» (М., 1983), книг «Почему вы пишете смешно? Об И. Ильфе и Е. Петрове, их жизни и их юморе» (М., 1963, 1969), «Записки о Михаиле Булгакове» (Тель-Авив, 1997) и др., множества очерков, разысканий, исследований в различных периодических изданиях. Именно она осуществила текстологическую подготовку «Записных книжек» И. Ильфа (М., 1961), киевского двухтомника сочинений М. Булгакова (1989), «Мастера и Маргариты» в московском Собрании сочинений (1990), «Дневника Елены Булгаковой» (М., 1990). Надо ли говорить, что этот более чем компетентный автор никогда ни словом не обмолвился о мнимом авторстве Булгакова и мнимом же стилистическом единообразии его произведений с романами про Остапа Бендера. И это умолчание кричит. Есть в статье Юрия Ноткина и другие соображения, приведшие автора к убеждению в ошибочности всей концепции И. Амлински и В. Козаровецкого.
Удовлетворение, полученное от прочтения Ноткина, не может, однако, заставить меня отказаться от запоздалого участия в дискуссии. Тому виной два обстоятельства.
Во-первых, версия об авторстве Булгакова постепенно распространяется в жаждущем скандальных сенсаций обществе, как нефтяное пятно по поверхности залива. В связи с чем вспоминается завет пресловутого Козаровецкого: «Литературная мистификация тем интереснее,чем больше участников принимает участие в игре; литературная мистификация вводит в заблуждение большинство современников». И вот уже даже такой далекий от литературоведения человек, как экс-министр обороны Донбасса Игорь Стрелков говорит о Булгакове как авторе «12 стульев», как о чем-то само собой разумеющемся. Что свидетельствует о том, что запущенный мистификаторами вирус-червячок уже въелся в толщу профанической публики и ведет там свою разрушительную работу. Я думаю, что положить предел этому процессу – дело благородное.
Во-вторых, мне особенно хочется торпедировать антибулгаковский акцент версии Амлински-Козаровецкого в его нравственном аспекте, о чем подробнее будет сказано ниже. Этого пока никто не сделал, а надо бы.
Итак…
* * *
Вот мои краткие соображения, не позволяющие, на мой взгляд, принять версию насчет того, что автором дилогии про Остапа Бендера был, якобы, Михаил Булгаков, а не Илья Ильф и Евгений Петров, как всеми считалось до недавнего времени.
1. Сравнивая стиль дилогии со стилем романа «Мастер и Маргарита», надо помнить, что роман «12 стульев» был написан летом 1927 года и публиковался в январе-июле 1928 года в журнале «Тридцать дней». Булгаков же приступил к написанию «Мастера и Маргариты» только в декабре 1928 года, уже будучи отлично знаком с произведением соавторов. Причем, как Булгаков признается в письме правительству от 28 марта 1930 года, первый вариант «МиМ» был им уничтожен, после чего все писалось заново, когда слава Остапа Бендера уже гремела по стране. Так что если кто на кого и повлиял, то очевидно – Ильф и Петров на Булгакова, а не наоборот.
Хотя… В те годы, когда соавторы работали в редакции «Гудка» (где и писали вечерами и по ночам «12 стульев»), Булгаков трудился с ними бок о бок в качестве фельетониста. Свою работу он не считал творческой, отбывал ее ради хлеба насущного и вполне мог отводить душу, наблюдая коллег, охваченных «потным валом вдохновения». Мог ли он, смеючись вместе с ними, принимать участие в их горячих спорах, обсуждениях сюжета, персонажей, мог ли подавать реплики, «отыгрывать» какие-то моменты, выхваченные из ткани романа? Наверное, мог бы, и тогда какие-то искорки его, булгаковского, юмора могли залететь в повествование. Но одно дело – порою шутить вместе с авторами, и совсем другое – писать вместе с ними, а тем более за них. Первое кажется мне вероятным, второе – нет. Ильф и Петров явно шли по целине, если исходить из хронологии.
2. В Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) имеется фонд № 1821 Ильфа и Петрова, где хранятся ценнейшие документы, в том числе имеющие первостепенное значение для нашего сюжета. Это, к примеру, протограф (рукопись) «12 стульев», написанный рукою Евгения Петрова и подписанный им и Ильей Ильфом, а также машинопись обоих томов, хранящая правку, сделанную соавторами собственноручно. Они уже привлекали внимание серьезных исследователей (интересующихся подробностями отсылаю к труду преподавателей РГГУ М.П. Одесского и Д.М. Фельдмана «Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова: Очерки вербализованной повседневности»). Значение этих артефактов невозможно переоценить. Между прочим, как мы знаем, совсем недавно был положен конец длившейся десятилетиями еще более скандальной полемике вокруг авторства «Тихого тДона» Михаила Шолохова. Ведь всплыл из частного архива, наконец, протограф этого гениального романа – и все сплетни и досужие рассуждения сразу принуждены были прекратиться, и авторство Шолохова оказалось подтверждено отныне навсегда. Казалось бы, подвергая пристальному рассмотрению вопрос об авторстве знаменитых романов о «великом комбинаторе», следовало бы в первую очередь обратиться к названным источникам, чтобы развеять любые сомнения и понять, стоит ли огрод городить. Но ни Амлински, ни Козаровецкий почему-то этого не сделали, и в данной связи принимать всерьез их гипотезы невозможно.
3. Ильф и Петров были одесситами и принадлежали к той творчески мощной и влиятельной столичной литературной (вообще, культурной) генерации, которая была так или иначе связана с Одессой. Одесский и – шире – еврейский контекст и колорит бессменно присутствует на страницах обоих романов, особенно в «Золотом теленке», поскольку основное место действия – город Черноморск – однозначно трактуется как Одесса со многими ее достопримечательностями и приметами вплоть до «пикейных жилетов», рассуждающих на бульваре о мировой политике. Да и такие персонажи, как Паниковский, Фунт и другие, думается, были подсмотрены на одесских улицах.
Но Булгаков был киевлянином, и в Одессе, насколько известно, не был ни разу в жизни. Лишь однажды его фельетон, переданный с оказией через друзей, оказался опубликован в одной из одесских газет; на этом связь Михаила Афанасьевича с великим приморским городом исчерпывается. Он просто не смог бы ни написать роман, до такой степени «одесский», как «Золотой теленок», ни создать образ Остапа Бендера, до такой степени органичный именно для одесской атмосферы.
4. Следующий аргумент отчасти подсказан вышеупомянутой статьей Р. Сенчина, который отмечал: «Оба романа – огромные, напичканные фактическим и энциклопедическим материалом. Их невозможно записывать из головы в тетрадку, для работы требуется настоящая лаборатория. В записных книжках Ильфа мы следы этой лаборатории замечаем, у Булгакова же – практически никаких намеков на нечто близкое к работе над романами». Уточню: оба романа переполнены фактами и приметами грандиозной эпохи бурно вскипающей индустриализации в патриархальной России, это мощный гимн социалистическому строительству, новому миру. Звучащий на колоссальном пространстве от Черного моря до Туркестана. Кем бы ни были авторы (предполагаю, все же, что это Ильф и Петров), они выступают как хорошо информированные журналисты – хроникеры и апологеты Страны Советов. Но Булгаков не был ни тем, ни другим.
5. Перехожу от простой фактографии к гипотезе о сговоре Булгакова с ОГПУ, сформулированной Владимиром Козаровецким. Допустим, тайная полиция, она же главное идеологическое ведомство в СССР, могла быть заинтересована в том, чтобы талантливейший из советских писателей воспел расцветающий социализм и заклеймил всю галерею противников советской власти от недобитых дворян и нэпманов до интеллигентовидных «попутчиков» и подпольных капиталистов.
Но я не нахожу убедительной мотивацию подобной сделки со стороны писателя. Деньги? В тот момент (1926-1927 гг.) Булгаков не особо нуждался, хорошо зарабатывая как драматург, чьи пьесы были в репертуаре множества театров. Уже приводилась кем-то из участников дискуссии цифра его гонораров за 1927 год: аж 28.000 рублей, что по тем временам очень порядочно. А вот квартиру в оные годы он не смог бы купить ни за какие деньги, поскольку ее можно было лишь получить по распоряжению начальства или по квоте организации, например писательской. Возвращение изъятого при обыске архива (дневник, пьеса «Собачье сердце» и др.)? Ради этого выворачиваться наизнанку Булгаков вряд ли стал бы, не тот человек. Страха ради иудейска? Против страха Булгаков применял проверенное средство: сам шел в атаку на противника, сиречь писал письма Сталину и другим руководителям Страны Советов. Словом, особых причин для заключения союза с чертом я не вижу.
И кроме того, были ли романы об Остапе Бендере настолько безоговорочно лояльны по отношению к Советской власти, как того могло бы требовать ОГПУ? Это вопрос небесспорный. Как известно, в 1949 году оба романа были запрещены постановлением секретариата Союза советских писателей как «клевета на советское общество», и этот запрет продержался до 1956 года. В чем же тогда смысл якобы состоявшейся тайной договоренности?
6. Наконец, главное. Булгаков был сыном профессора Киевской духовной академии. Его мир, в котором он возрос, его среда, воздухом которой он дышал, это было русское дворянство, русское священство, русская интеллигенция. Эту среду он знал и любил, чтил и защищал, ей всю жизнь поклонялся и служил. Воспевал в «Днях Турбиных» и «Белой гвардии», в «Беге» и «Собачьем сердце»…
А что мы видим в «12 стульях» и «Золотом теленке»? Довольно злую карикатуру или даже шарж на сословия, вполне официально занесенные советской властью в категорию так называемых «бывших людей»: русских дворян (Ипполит Матвеевич Воробьянинов и члены «Союза меча и орала»), русское духовенство (отец Федор»), русскую интеллигенцию (Васисуалий Лоханкин, «пикейные жилеты» и мн. др.). Таков был, что называется, «социальный заказ» со стороны той банды русофобов, которую Ленин привел с собою в Кремль (Свердлов, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Дзержинский, Луначарский и мн. др.) и которая правила Россией примерно до середины 1930-х годов. Выполнить подобный заказ не составляло особого труда и не требовало моральной перестройки от писателей-одесситов Ильи Ильфа и Евгений Петрова, они восприняли его органично и успешно справились с негласным заданием времени.
Но для Булгакова принять этот заказ означало сжечь все, чему он поклонялся, предать свои идеалы, свою почву, питательную среду и самого себя. Уверен, что он не пошел бы на это ни ради денег, ни из-за страха. И попытка приписать ему эту модель поведения – есть попытка отказать писателю в чести и достоинстве, в нравственном самосознании. Опустить его в общественном мнении.
В связи со сказанным версия о том, что настоящим автором романов «12 стульев» и «Золотой теленок» были не Ильф и Петров, а Михаил Булгаков, представляется мне не просто версией, а (ди)версией, направленной против высокого смысла русской классической литературы вообще. Не секрет, что в наше время развелось немало охотников «игры на понижение» от Владимира Сорокина и Владимира Козаровецкого до Анатолия Чубайса, которым хотелось бы развенчать русскую классику, свести ее с пьедестала. И которые по мере своих сил именно этим занимаются. Данная линия поведения является частью той массированной и целенаправленной идеологической работы, которая выполняется в рамках Третьей мировой войны – войны нового поколения, в которой битва за умы и души людей является важнейшей составляющей. Войны против России, нашей страны. Мне кажется, этому направлению в «литературоведении» следует противостоять, как и любой диверсии в ходе военных действий.
Александр СЕВАСТЬЯНОВ
