Автор: Весной 2004 года я с телегруппой вылетел в Катар освещать суд над нашими соотечественниками, которые предположительно заложили бомбу под машину бывшего «президента» террористической Ичкерии Зелимхана Яндарбиева. Взрыв бомбы уничтожил его, ранения получил младший сын Дауд, сидевший в машине. Процесс был громкий.
Но не тут-то было, на суд нам попасть не удалось. Катарцы сделали всё, чтобы мы не смогли работать. У трёх российских каналов отобрали камеры в аэропорту, а аккредитацию мне, например, в министерстве информации в Дохе выдали за день до моего возвращения в Москву.
Мы сидели в номере гостиницы «Мариотт» на берегу Персидского залива – корреспондент России-1 с маленькой камерой, оператор Первого с монтажным ноутбуком и я от ТВЦ с оператором – без камеры, но с микрофоном. Сидели и думали, что делать? Без аккредитации мы не могли работать, а в случае, если бы нас засекла полиция, по местным законам нас бы выдворили из страны в 24 часа. А отработать нужно, иначе зачем летели в такую даль…
И мы объединили свои усилия так, как нередко делали в зоне военных конфликтов. У нас была какая-никакая бытовая камера, микрофон, монтажка в ноутбуке. Мы объехали здание Верховного суда Катара, наснимали прямо из машины планы самого места, ажиотаж западных журналистов, спешащих на судилище. Картинка общего характера уже была.
Затем втихаря, аккуратно оглядываясь по сторонам, записали на набережной короткие интервью с бедуинами, говорящими на английском. Выяснилось, что на всю эту историю с Яндарбиевым им было ровным счётом наплевать. Один колоритный персонаж в арабском платье и платке вообще заявил: «А зачем мы приютили этого человека издалека, пусть бы сразу уехал в США, там таких привечают, и нам было бы спокойнее».
Потом вместе с коллегой из России-1 мы записали несколько разных вариантов стендапов (это когда корреспондент говорит в кадре, подтверждая тем самым, что он находится на месте, а не в Москве, например). Учитывая, что Доха стоит подковой на берегу залива, на противоположной стороне бухты в кадре маячил синий небоскрёб суда.
Мы вернулись в гостиницу, написали тексты и зачитали на камеру озвучку, каждый свою. Потом мне пришлось попотеть и смонтировать три разных материала на три канала. Правда, Первому тексты были не нужны, было проще, там просто шёл видеоряд здания суда, кадры улиц Дохи и море. В середине репортажей была оставлена чёрная дырка под видео, её уже в Москве потом заполнили официальными кадрами из зала заседания, которые распространяли западные телекомпании, наложив на наш текст. И передали полноценые сюжеты по интернету в свои редакции. Москва была довольна, зная о наших трудностях.
В последующие дни по ходу заседания мы дополняли аудиодорожку новыми фактами и также посылали её по интернету вместе с новыми кадрами города. Перемонтаж материала шёл уже в Москве. Дело было сделано, мы отработали тему, несмотря на то, что наши профессиональные камеры, штативы и прочее оборудование лежали под замком на таможне в аэропорту.
Наградой за нервотрёпку стала наша поездка на жемчужный рынок Дохи, где мы не дорого купили жёнам и матерям по нитке жемчуга. Чёрного, белого, золотистого, зелёного оттенков, кому что приглянулось.
За день до отъезда (это через 12 дней!) мне позвонили из министерства информации и сказали, что я могу получить свою аккредитацию, она готова. Я поехал в министерство.
Меня принял чиновник с интересной фамилией Хаммур (с арабского это переводится как «окунь»).
В большом кабинете мистера Хаммура, а в Катаре кабинеты чиновников огромны, стены увешаны телевизорами, по которым транслировали без звука около 60 мировых телеканалов. Сразу как-то зарябило в глазах. В голову пришла мысль: как можно работать в такой обстановке?
Чиновник сидел за большим столом из редких дорогих пород дерева.
– Вот ваша аккредитация, мистер Борзенко из Москвы. Или может, вам она уже не нужна, вы же завтра уезжаете? – он улыбнулся с издёвкой, глядя на меня. – И процесс сегодня закончился.
– Ну, почему же, я возьму аккредитацию на память. Она будет напоминать, с какими сложностями я столкнулся в журналистской работе в вашей стране. Может быть, кто-то из катарских журналистов испытает тоже самое, приехав в Москву? Вы не против?
И ещё скажу вам на прощание: мы выполнили свою работу, несмотря на то, что не имели аккредитации. Если бы в вашем кабинете на телемониторах шла трансляция российских каналов, вы увидели бы наши материалы из Дохи. В аккредитации написано, что мы могли работать со дня прибытия в вашу страну, так что вся проделанная нами работа легальна, хоть я и получил карточку за день до отъезда. И ещё, мистер Хаммур, в Дохе высокоскоростной интернет, что позволило нам оперативно перегонять сюжеты в Москву. Всего вам хорошего.
Хаммур, на лице которого от напряжения выступили капельки пота, уже не улыбался. Попытка нейтрализовать российское телевидение не имела успеха. Я попрощался и вышел из кабинета, не пожав ему руки.
В ночь перед отъездом мы пошли на пляж отеля искупаться в Персидском заливе. Воздух был плюс 44, вода где-то 38, но ощущение было такое, что ты входишь в прохладную воду. Небо было усеяно миллионами звёзд, как на всём Ближнем Востоке. Все они отражались в чёрной воде залива. Приглядевшись, я понял, что это вовсе не отражение, на дне светился люминисцентный планктон и мелкие морские звёзды, создававшие эффект зеркала.
Через несколько лет в прессе появилась информация о том, что ребята, которых судили, на самом деле не имели отношения к покушению, и что потом их обменяли на кого-то. Как и сам подрыв машины не имел никакого смысла, Яндарбиев скрывался в Катаре от правосудия, боялся, что его выдадут России. Да и вообще этот человек, занявшийся сомнительной политикой, ранее хотел стать известным советским литератором, издал четыре сборника стихов, в 1985 году вступил в Союз писателей СССР. А в 1987-1989 годах учился в Москве на Высших литературных курсах при Литературном институте имени Горького. Тогда Яндарбиев жил на дачах известных литераторов в Переделкино. У одного моего друга на дачных антресолях до сих пор валяется пара стёртых остроносых ботинок, какие любят носить на Кавказе.
Он как-то сказал мне:
– Надо бы выкинуть, 35 лет лежат, уже мыши объели, забыл их Яндарбиев, когда ещё был поэтом…
Алексей БОРЗЕНКО
