Туфли для комсомолки Дануты

Случилось это во времена моей лейтенантской молодости, когда я служил начальником отдела комсомольской жизни в газете Южной группы войск «Ленинское знамя». Располагалась газета в городе Будапеште – столице социалистической Венгрии, на земле которой и стояла группировка советских войск. Коротко – ЮГВ. Летом 1975 года там состоялся первый и, по-моему, последний венгерско-советский фестиваль молодежи. Я был на нем, как сегодня принято говорить, аккредитован. 

Открытие фестиваля проходило на будапештской площади Парадов, у памятника Ленину и правительственной трибуны, где когда-то, до 1956 года, стоял во весь рост Сталин. Вечером там собралось несколько тысяч парней и девушек обеих стран, по два представителя от каждой делегации поднимали флаг фестиваля и зажигали его факел. Я подошел к нашим ребятам, чтобы записать их фамилии. Завтра нужно было сдавать репортаж в газету и без ссылки на «живых людей» он появиться в печати не мог. Парень, как сейчас помню, был из Киева, 28-летний доктор физико-математических наук, а девушка – спортсменка и красавица из Литвы по имени Данута. Рекордсменка в беге то ли на 200, то ли на 400 метров. Познакомились мы с ней легко и просто. Я спросил, кто она по национальности. 

– Литовка, – ответила девушка. 

– О, как здорово, – рассмеялся я. – Ты – литовка, я – Литовкин. Будем дружить.

Дружить у нас не получилось. Делегация российской молодежи в тот же вечер уехала куда-то по венгерским городам и весям, а я остался на своей работе в Будапеште, подробно освещать венгерско-советский молодежный фестиваль не входило в обязательные планы местной военной газеты. Встретились мы с Данутой через неделю, когда на той же площади, у тех же памятных мест проходило закрытие фестиваля. Флаг спустили, факел под печальную мелодию горна потушили. 

– Что у вас там по программе дальше? – спросил я Дануту. 

– Бал в университетском клубе. 

– Пойдешь? 

– Я бы пошла, – ответила она, – но только купила новые туфли, они сильно жмут, а старые выбросила. 

– Какой у тебя размер? 

– 37-й. 

– Прекрасно, – обрадовался я. – Такой же размер у моей жены. Пойдем ко мне. Я тут недалеко живу, минут пятнадцать пешком. Возьмем у нее туфли и поедем на бал. 

Данута посмотрела на меня с сомнением. 

– Я бы пошла, но руководитель нашей делегации вряд ли меня отпустит. 

– Где он, – решительно взял я ее за руку. – Пойдем, договоримся. 

Руководитель советской молодежной делегации был, конечно же, далеко не молод. Но это меня не смутило. Я вытащил свое офицерское удостоверение и протянул ему. 

– Я – лейтенант Советской армии, – заявил я. – Военный журналист. Вашей девушке нужны туфли. Я живу здесь рядом. Мы сходим за туфлями и сами приедем в университет на бал. 

Он как-то испуганно и обреченно посмотрел в мои документы. И вдруг махнул рукой: 

– Делайте что хотите. 

Сегодня я его понимаю – за неделю пребывания в Венгрии с толпой молодых советских парней и девушек, разогретых местными песнями и танцами, палинкой, вином и пивом, бурным весельем, которым всегда славился «самый талантливый социалистический бордель», как называли страну злопыхатели, его уже так достали все выкрутасы подопечных, что к концу фестиваля ему было все по барабану. Только бы скорее свалить с себя эту ответственную ношу. 

А мы шли ко мне домой через парк «Варош лигет» – тенистую городскую рощу с вековыми платанами, по затемненным будапештским улочкам, где фонари светили еле-еле – столица Венгрии всегда экономила слишком дорогую для нее электроэнергию. Я держал Дануту за руку, рассказывал ей об этом парке, о занимательных исторических событиях, которые проходили здесь. Она благосклонно слушала меня, улыбалась моим шуткам. Вскоре мы подошли к моему дому, где не светилось ни одно окно. На часах было где-то полдвенадцатого, и все мои соседи, как жена с детьми, уже спали. 

Я открыл подъезд своим ключом, зажег в подъезде лампочку, объяснив Дануте, что гореть она будет только полминуты, пока мы поднимемся на второй этаж. Там нужно будет опять включать свет, чтобы подняться на мой третий. Наконец мы вошли в квартиру. Я завел девушку в большую комнату, где у нас стоял большой диван, шкаф с книгами, письменный стол, на стенах развешаны мои фотографии. И, оставив ее одну, сказал, что пошел за обувью. А сам зашел в спальню, разбудил жену и сказал ей, что привел девушку, которой нужны туфли 37-го размера. А потом мы с ней поедем на бал. 

– Какая девушка, какой бал, – не поняла спросонья жена. 

Пришлось быстренько рассказать ей все, что произошло. Мы с женой, которая набросила на ночнушку легкий халатик, зашли в большую комнату. 

– Какие вам туфли нужны? – спросила моя благоверная. 

У Дануты полезли глаза на лоб. Вспоминая эту ситуацию, я часто думаю, что, если бы я зашел в ту комнату в одних трусах с бутылкой шампанского в руках, девушка не удивилась бы. А вот с женой, которая спросит ее, какие именно туфли ей нужны… Этого она, конечно, предполагать не могла. 

– Любые, – быстро нашлась Данута.

Схватила первые предложенные ей туфли, и мы с ней пошли к дверям.

Возле них я остановился. 

– Слушай, Липа, – сказал я жене, – поехали с нами. Дети (сыну было три, дочке – один год. – В.Л.) спят, до утра они у нас не просыпаются. Потанцуем и к рассвету вернемся. 

Офицерской жене собраться на бал что подпоясаться. Через пять минут мы уже мчались в такси из Пешта в Буду, в университетский клуб, а потом всю ночь плясали, кстати, вместе с первым секретарем ЦК ВЛКСМ Евгением Тяжельниковым, который так же, как и его комсомольцы, отплясывал рок-н-ролл (видел своими глазами), пили пиво и вино – словом, веселились, как могут веселиться беззаботные тридцатилетние мужчины и женщины. 

Перед рассветом мы проводили Дануту в студенческое общежитие. Ей нужно было отдать нам туфли. Зашли в ее комнату. Данута полезла под кровать, достала свой чемодан, а оттуда большую металлическую цепь с подвешенным к ней куском янтаря, протянула его моей жене. 

– Это тебе на память обо мне, – сказала Данута. – Если бы мой муж привел к нам ночью девушку и попросил дать ей мои туфли, чтобы они поехали на бал, я бы выцарапала глаза и ему, и ей. А ты… 

Она не договорила. Что тут говорить, все и так ясно.

Виктор ЛИТОВКИН