Автор: Роман «Адвент» был написан Ксенией Букшей в 2020 году. Книга издана «Редакцией Елены Шубиной» в 2021 году и помещена в серии «Роман поколения». Петербургская писательница, дебютировавшая как прозаик в 2001 году, не единожды становилась финалисткой литературных премий. С книгой «Завод “Свобода”» в 2014 году Букша стала победителем «Национального бестселлера». Антиутопия «Рамка» вошла в лонг-лист этой же премии в 2018 году, а роман «Чуров и Чурбанов» двумя годами позже попал в короткие списки «Большой книги» и «Ясной поляны».
Почему же успеха не случилось с последним, опубликованным на данный момент романом «Адвент»? Вернется ли Ксения Букша к большой жанровой форме или продолжит работу над повестями и рассказами (только в 2023 году было опубликовано 33 рассказа)?
В небольшой аннотации к книге автор (или редактор) дает следующее описание содержания: «“Адвент” — роман о том, что людей объединяет музыка и делает разными смех». До конца остается не ясным, в чем смысл второй части предложения — роман о том, что делает разными смех. Забегая вперед, хочется сказать, что и роман по своей сути оказался бессмысленным. Но обо всем по порядку…
Название книги отсылает читателя (как правило, православного) к подготовке празднования католического Рождества. Адвент (от латинского «adventus» — пришествие) — период радостного ожидания прихода Иисуса Христа, который начинается в четвертое воскресенье перед Рождеством и длится четыре недели. В православной традиции отсутствует практика отмечать Адвент (как известно, православные держат 40-дневный пост, а празднование начинается после Рождества), но само слово вызывает исключительно теплые ассоциации. В это время верующие стараются духовно очиститься, католики зажигают венки из еловых веток с четырьмя свечами, каждая из которых символизирует одну неделю ожидания и надежды (свеча пророчества, Вифлеемская свеча, свеча пастухов и ангельская):
— Адвент, Адвент, идет Адвент,
зажглась одна свеча,
Мы ждём тебя, мы ждём тебя,
Прекрасное дитя.
У автора этой рецензии (смею предположить, как и у многих в России) название романа ассоциируется с открытием адвент-календаря, который радует получением небольших сюрпризов каждый день и тем самым создает предпраздничную атмосферу.
Одно из интервью после выхода романа «Адвент» имеет название «Рождественская история о свободе и радости. Ксения Букша о новой книге». Однако уже обложка романа намекает на то, что радости в ней никакой не предвидится. Иллюстрации к книге (их писательница подготовила сама) не настраивают на праздничную светлую атмосферу, они, скорее, являются олицетворением одиночества, отчаяния и обреченности героев произведения.
Ожидается, что идея с открытием окошек с подарками будет реализована на уровне структуры романа — Адвент длится 24 дня, но при этом глав в книге 15. Первая часть каждой главы написана в прозаической форме, а последняя ритмизованной прозой, тем самым текст растянут в два, если не в три, раза. При этом связь в содержании первой и последующих за ней частей в главах тяжело прослеживается.
Автор перескакивает с темы на тему, с образа на образ, с истории на историю, за которыми с каждой новой страницей становится все сложнее уследить. Осознанный и внимательный читатель, чтобы не потеряться в логических связях, потянется делать заметки по ходу чтения, но уверяю в том, что в этом нет никакой необходимости, лучшее решение — просто читать без остановки.
Повествование в романе идет о небольшой семье, проживающей в сумрачной однокомнатной квартире на втором этаже, судя по упомянутым локациям, в Адмиралтейском районе Санкт-Петербурга и состоящей из супружеской пары Ани и Кости и их пятилетней дочери Стефании (Стеши). События происходят в современном Петербурге, на это указывают названия некоторых мест:
«На домах горели вывески: Дикси, Фантастика, Пекарня, салон цветов Восадули, канцелярский магазин Кнопка. <…> А вот вывеску пункта интернет-доставки Wildberries Стеша прочесть не могла». Действие в романе берет начало третьего декабря, в этот день Аня писала научную статью о свадебной кантате И.C. Баха (она музыковед), Костя рисовал иксы и игреки на бумаге (он математик), а Стеша пыталась открыть следующее окошечко адвент-календаря и пела с ошибками песню: «Из-за того, что Стеша пела “ночь” вместо “час”, получалось чуть грустнее; в радостном и простом чувстве возникал подтекст, тень будущего креста».
Атмосфера сгущается уже на первых страницах романа, кажется, что все вокруг имеет черную окраску — «Костя носил только черное», «в сквере чернела высохшая… рябина», «листья в лужах почернели», герой «заглядывал в черные окна».
Почти сразу сюжет начинает рушиться, Ксения Букша идет по пути создания мозаики из фрагментированных историй с воспоминаниями главных героев о своем прошлом. Вспоминая людей из прошлого, Костя характеризует качество их смеха и начинает его таким образом коллекционировать, а Аня ему активно в этом помогает. Сознание героев погружено в детские, школьные и студенческие годы. Так, Костя воссоздает смех учителя по математике, одноклассницы Маши, которая нравилась ему как ландшафт, «ему нравились разные ее части», и всего класса, не смешно было только Косте:
«И только Костя нет
ни тогда, ни сейчас
он не смеялся тогда и сейчас не смеется
и никто этого не видел, не замечал
кругом стояла оргия хохота
оргазм хохота
и никто не видел, что Костя не смеялся
и теперь тоже не видит никто».
Аня, рассуждая о любителях порядка на примере И.С. Баха, который писал по кантате в неделю и исполнял ее в церкви в надежде на то, что он «будет продолжать крутить… необозримое колесо в вечности», вспоминает об университетской подруге Ире. Ее смех был «свободный, идиотический, младенческий», но после неудачного брака и развода с мужем Ира долго не могла смеяться:
«и теперь, возможно, ей не так просто
это делать
когда понимаешь, что смех не выход
наступает тупик
есть такие вещи как депрессия, например
тупик, из которого нужно долго и трудно
выбираться
или просто — жизнь
которая течет, как песок сквозь пальцы
вечная, как солнце — а ты не вечен».
Герои романа чувствуют себя обреченными на вечное хождение по кругу. Олицетворением такого хождения по мукам становится и годовой церковный круг — «гигантская шарманка, которая рассказывает одну и ту же священную историю, но каждый раз в новых деталях, каждый раз цепляя новые чувства, и в каждом прихожанине — чувства разные, темные, сложные…».
Теплые предпраздничные чувства замещены в произведении ощущением конца, тупика, из которого невозможно выбраться. Очень скоро можно понять, что праздник в романе служит только фоновым материалом, вместо него здесь разговор о смерти. На 8-й день Адвента читатель узнает, что 8 декабря — день самоубийства отца Кости.
Стеша в это время открывает окошко адвент-календаря, в котором находит шоколадный домик, о содержимом в предыдущих окнах читателю не рассказывается. Папа Стефании, как и ее дедушка, не лишен суицидальных мыслей, отведя дочь после садика в бассейн, он представлял свою смерть:
«Мысли… начинали невыносимо настойчиво указывать Косте, что можно вывалиться через парапет вниз головой и расколоть ее об одну из тумбочек или о край бассейна. Костя представлял все это в деталях: как он будет лететь… и сколько будет крови, и как будут визжать дети и особенно Стеша <…> Его череп расколется о тумбу и развалится на красные куски, мозг размажется, тело будет плавать в бассейне, вода постепенно порозовеет».
Костя имел апокалиптическую фантазию, он думал не только о собственной смерти: «Он заставлял умереть не одного себя, а весь город и весь мир». Мрачные истории посещают и мысли мамы Стеши, в детском магазине Аня во время выбора подарка для дочери воображала о женщине, которая до сорока лет видела себя девочкой и покупала дорогие игрушки «то ли себе, то ли не рожденным ею детям» и играла ими, представляя, что они и есть ее дети.
Особое внимание Ксения Букша уделяет раскрытию темы поиска свободы, которая в сознании героев близка к смерти: «Костя и Аня вместе свобода и смерть». Так, Аня считала, что обладает телом собаки-овчарки, так как «ему нужно много воздуха, еды, движения». Героиня вспоминает о парне, с которым познакомилась в очереди на маршрутку в годы учебы в аспирантуре. Она приезжала в гости в удобные для него часы, чтобы пить кофе и водку по утрам и заниматься сексом:
«Он был жестоким, любил слегка помучить в сексе, учился на гинеколога, … его интересовало — что у женщины внутри».
Несмотря на деструктивные отношения, Аня ни с кем ни до, ни после так хорошо не смеялась. Чувство радости возникало у нее в связи с мыслями о свободе и о чем-то новом, оно тесно связано с политической атмосферой в стране:
«И если радость-свобода действительно существует, то, может, вся беда просто-напросто в политической ситуации, в атмосфере, в том, что вокруг все тухловато и довольно уныло?».
Чиновники в ее представлении выступали в роли коллективного Понтия Пилата, управдом в роли Моисея, а она сама в роли пройдохи-субретки или Лизы из «Горя от ума».
Отношения Ани и Кости кажутся холодными, складывается впечатление, что никто из них не готов откровенно делиться своими чувствами и в этой неготовности разговаривать друг с другом им комфортно. Костя любил Аню за то, что она умела совсем не смотреть на него. В шестой главе, словно глоток свежего воздуха, появляется романтическая коллизия — во время прогулки в парке Аня встречает мужчину-валторниста, работающего в Мариинском театре. Он был женат, но они без оглядки стремительно сближались. Подкупал валторнист Аню тем, что «у него не было никаких видов, расчета, у нее на него тоже».
Может быть, вы, как и я, подумали о том, что героиня воспользуется возможностью, уйдет от мужа и изменит кардинально свою жизнь? Или у них завяжется роман? Спешу расстроить: как только они взялись за руки в первый раз, на следующее утро Аня уехала со Стешей в другой парк и «там была совершенно счастлива, немного скучала по Косте и немного по валторнисту». В последний день Адвента, читатель узнает, что молодая семья ждет второго ребенка:
«Костя подошел и обнял Аню. Он делал это очень редко.
— Они сказали, когда срок? — спросил он вполголоса.
— В середине августа, — сказала Аня».
Финал истории оказался абсолютно непредсказуемым. Родители, которые приходят в ужас от пребывания в детском магазине (пространство Детского мира было Косте ненавистно), курят при ребенке по шесть сигарет подряд, думают о самоубийстве (Костя единожды уже спасал Аню от попытки спрыгнуть с моста), почему-то радуются появлению новой жизни. Костя вместо пристальной пустоты теперь ощущает счастье, он «смотрел на все происходящее, на все это, но не из себя, а из той синевы, которая теперь установилась в нем вместо прежней тоски и ужаса».
Увы, вместо атмосферы праздника и теплых чувств, традиций в подготовке к католическому Рождеству и нравственных трансформаций читатель получает порцию «Груза 200» Балабанова, и в этом случае рекомендую Вам не читать книгу Ксении Букши, а лучше сходить и выпить стакан водки залпом.
Елизавета КРЕПОСТИНА,
магистрант 2 курса филфака МГУ. Научилась ходить в год, читать в три, писать рецензии в двадцать четыре. Артель вольных критиков филфака МГУ
(Кс. Букша. «Адвент». М., 2021.)
От редакции: Я редко имею что добавить после слов уважаемых и компетентных артельщиц и артельщиков, но сейчас всё же скажу пару слов. Поскольку тоже оказался в теме, но только с прошлого лета. «Честно признайся, усатый…» — я редко покупаю книги, да. Не только потому что Министерство цифрового развития в лице Владимира Григорьева решило насильственно «крестить» редакцию «ЛР» посредством поста, длящегося уже полтора года… А ещё по причине массы соображений, что мешают купить книгу даже интересующего автора.
А тут — сама книжка Букши на меня смотрела с дивана в одном из домов Большого театра. Там часто по-коммунистически «на кого бог пошлёт» выкладывали ДВД c голливудским весёлым-семейным кинцом 00-х и диски с крутыми группами даже (разок Dream Theater урвал — единственно стоящий альбом Train Of Thought). Везде полочки — а тут диванчик «на тебе, боже, что мне негоже»… Сборник рассказов Букши «Открывается внутрь» мне очень понравился, втянул и не отпускал где-то до второй трети, там уже стало скучно и оскомина набилась. О ней мне говорил Серёжа Александрович Шарг — поэтому и счёл за труд прочесть (сперва). А потом — и за удовольствие. И теперь о главном (почему и «рождественское» — суицидальщина).
Букше даётся мрачняк и privacy — легко и убедительно даётся. Видимо, эмпирия (личное). Внешний, заманчивый психологизм всех углублений в неблагополучный быт и личную жисть — не вызывает ни малейших сомнений у читателя (что там именно такое обитает). Он с радостью погружается в эти пещерки, идёт за Ксенией доверчиво, ожидая узнать нечто после полагающихся в этом направлении страданий, почти как за Достоевским идёт. Но не находит «подноготной». Букша талантливо описывает состояния и мотивации, довольно смело, и опять же убедительно, переходит практически на верлибр, не теряя нити прозы… Но она не писатель в том смысле, который сгенерировал 19-й век. Она не учит, даже к минимальным выводам не приводит.
Я так понял, Лиза, что и вас в генеральном смысле ждало это же разочарование. Что тема не раскрыта и даже не затронута. И прикрыть христианским символизмом-тезаурусом увлекательные перипетии личной жизни героев — ну, не вышло, что там скрывать… Такие неудачи ждали, например, «пестуна» другого либерального издательства — Геласимова в «больших формах». Для него и «Рахиль»-то была великовата, распадалась на анекдоты диссидентского поколения, а вот самой героини, Женщины Рахили — там почти нет, она просто повод поболтать о еврейско-эмигрантском… Увы, Шубиной в основном такие и нравятся. Стихийная анархистка и, наверное, даже феминистка Букша — вполне может быть по нраву ельцинистке просто потому что «не лезет в душу», но очень увлекательно, почти как в музее водит по экспозициям изломанных душ…
Но вот галерея травмированных бытом дорогих россиян нашего времени и даже конца нулевых — у Букши прелестная. Ну, вы поняли, откуда тут ирония. Потому что она не видит оттуда выхода (политическое осмысление, выводящие из тупика идеологии в такой прозе — вообще табу), а только «продаёт» (молитвами Шубиной) уродцев из своей кунсткамеры.
Д.Ч.
