Петь песни безумству храбрых

Хорошо нам жить в Стране Советов,

Нам любое дело по плечу,

Мама, я хочу быть пионером,

Пионером, мама, быть хочу.

Кай Метов «Мама, я хочу быть пионером»

12 февраля на Троекуровском кладбище, которое считается филиалом Новодевичьего кладбища, похоронили Заслуженного артиста РСФСР (1964), Народного артиста РСФСР (1969), Народного артиста СССР (1988) Олега Александровича Стриженова.

За свои 95 лет жизни он сыграл очень много интересных ролей, но мне больше всего врезалась в память его роль в первом же его фильме, снятом в 1955 году, «Овод». В котором он предстал перед зрителями в облике молодого революционера Артура Бёртона, который, пройдя через множество тяжелых жизненных испытаний путь от несколько изнеженного юноши до стойкого, неустрашимого бойца за национальные интересы итальянского народа с сократовским псевдонимом «Овод».

Сценарий фильма написан по роману английской писательницы Лилиан Этель Войнич (1864 – 1960). Она лично знала известных итальянских революционеров из общества «Молодая Италия», но одновременно с этим была также лично знакома с русскими революционерами-народниками, мужчинами и женщинами. Надо полагать, что в характерах и образах итальянских революционеров нашли отражение и черты знакомых ей русских революционеров, борющихся с царским режимом.

10 августа прошлого года Олегу Александровичу Стриженову исполнилось 95 лет. По телевизору были показаны какие-то фильмы с его участием (например, «Сорок первый»), я надеялся, что покажут его первый и самый лучший фильм – «Овод», но не показали. Видимо, те, кто собирал к показу программу фильмов Олега Александровича, поступили по примеру тех, кто растоптал горящее сердце Данко!

Такие герои, как «Овод», им сегодня не ко двору: хотя и итальянский, а всё же революционер, защитник интересов народа. Патриотом можно, конечно, быть, но только с одобрения начальства! (мудрено ли: в «Сорок первом» Стриженов играет отбившегося от своего отряда белогвардейца, то есть по современным меркам просто идеального героя, если у «говорящей головы Путина», у Пескова, например, такая домашняя, кличка, восторженно упоминаемая Навкой в интервью, — прим. ред.)

В Италии, Польше и России литературоведы отмечали, что главные персонажи романа «Овод»  —  Артур Бертон/Феличе Риварес, Джованни Болла, Джемма Уоррен (Дженнифер — Джим — синьора Болла), Чезаре Мартини похожи  на итальянских, польских и российских революционеров. Сама писательница не отрицала, что при создании особенностей их обликов, характеров, поведения опиралась на личное знакомство с подобными людьми. Похоже, что первое знакомство с ними произошло у неё в Лондоне, на посещаемых ею собраниях политических эмигрантов, где она познакомилась с известным русским революционером-народником Сергеем Степняком–Кравчинским.

Его рассказы о борьбе с царским режимом в Российской империи настолько сильно заинтересовали её, что она решила поехать в нашу страну, что и совершила в 1887 году. Она прожила в ней два года, работала гувернанткой, преподавательницей музыки и английского языка.

В 1902 году, после возвращения в Лондон, Лилиан вышла замуж за польско-литовского революционера В.Л. Войнича, перебравшегося в Англию после побега из сибирской ссылки. Там же, в Лондоне, она была членом «Общества друзей русской свободы» и «Фонда вольной русской прессы», в которых царский режим России подвергался нелицеприятной критике.  

В 1897 году роман «Овод» был издан в США и Англии, и начал своё триумфальное шествие по многим странам мира. Особенно его любили в России и Советском Союзе. И это вполне понятно, почему.

За многие десятилетия и даже столетия борьбы русского народа с монархической тиранией у него сложились определённое представление и понятие о морально-нравственном облике истинного борца за интересы широких трудящихся масс. И характер такого несгибаемого бойца совпал с обликом Феличе Ривареса, а Олег Александрович Стриженов конгениально его отобразил в фильме. 

Наша нынешняя молодёжь читает мало книг, не читала и роман «Овод». Я это проверил, неназойливо проводя опросы в доступных мне средах.

Так вот: я некоторым предлагал для интереса прочитать в конце романа письмо Овода любимой с детства девушке Джемме, которое принёс ей солдат из крепости. Некоторые потом говорили мне «спасибо» за это очень романтичное письмо. Рискую предложить его к прочтению молодым читателям сайта, и уверен, что им понравится!

«Дорогая Джим!

Завтра на рассвете меня расстреляют. Я обещал сказать вам все, и если уж исполнять это обещание, то откладывать больше нельзя. Впрочем, стоит ли пускаться в длинные объяснения? Мы всегда понимали друг друга без лишних слов. Даже когда были детьми.

Итак, моя дорогая, вы видите, что незачем вам было терзать свое сердце из-за той старой истории с пощечиной. Мне было тяжело перенести это. Но потом я получил немало других таких же пощечин и стерпел их. Кое за что даже отплатил. И сейчас, я как рыбка в нашей детской книжке (забыл её название), «жив и бью хвостом» — правда, в последний раз… А завтра утром finita la commedia.

Для вас и для меня это значит: цирковое представление окончилось. Воздадим благодарность богам хотя бы за эту милость. Она невелика, но все же это милость. Мы должны быть признательны и за нее. А что касается завтрашнего утра, то мне хочется, чтобы и вы, и Мартини знали, что я совершенно счастлив и спокоен и что мне нечего больше просить у судьбы. Передайте это Мартини как мое прощальное слово. Он славный малый, хороший товарищ… Он поймет.

Я знаю, что, возвращаясь к тайным пыткам и казням, эти люди только помогают нам, а себе готовят незавидную участь. Я знаю, что, если вы, живые, будете держаться вместе и разить врагов, вам предстоит увидеть великие события. А я выйду завтра во двор с радостным сердцем, как школьник, который спешит домой на каникулы. Свою долю работы я выполнил, а смертный приговор — лишь свидетельство того, что она была выполнена добросовестно. Меня убивают потому, что я внушаю им страх. А чего же еще может желать человек?

Впрочем, я-то желаю еще кое-чего. Тот, кто идет умирать, имеет право на прихоть. Моя прихоть состоит в том, чтобы объяснить вам, почему я был так груб с вами и не мог забыть старые счеты.

Вы, впрочем, и сами всё понимаете, и я напоминаю об этом только потому, что мне приятно написать эти слова.

Я любил вас, Джемма, когда вы были ещё нескладной маленькой девочкой и ходили в простеньком платьице с воротничком и заплетали косичку.

Я и теперь люблю вас. Помните, я поцеловал вашу руку, и вы так жалобно просили меня «никогда больше этого не делать»? Я знаю, это было нехорошо с моей стороны, но вы должны простить меня.

А теперь я целую бумагу, на которой написано ваше имя. Выходит, что я поцеловал вас дважды и оба раза без вашего согласия. Вот и всё. Прощайте, моя дорогая!»

Подписи не было. Вместо неё Джемма увидела стишок, который они учили вместе еще детьми:

Счастливой мошкою летаю
Живу ли я иль умираю?

Валентин СИМОНИН

---

От редакции: Стриженов прожил практически вровень с Этель (это, кстати, была её кличка в кругах революционеров) — долгий, весьма плодотворный в актёрском измерении век. Конечно, не будь советского кино, которое стало не только лозунгово, но и реально «важнейшим из искусств», выровняв по себе мировой кинематограф, — не было бы и стольких ролей в кино у покойного. Он — часть (и по длительности жизни — тоже) Эпохи, это очевидно.

Что отличает Стриженова, ослепительного красавца в молодости (в роли Овода, в частности) — он замечательно играл красивых не только и не столько внешне, сколько красивых, сильных умом. Мудрых играл убедительно, интересно — это очень мало кому удавалось в СССР и вообще в мировом кино. Сыграть интеллектуала дабы — надо быть самому интеллектуалом. Во второй, бондарчуковской телепостановке «Овода», что важно отметить, не игнорируется предыдущая, но как бы развивается, и данный Харитоновым образ — это «усиленный», «прокачанный» (как теперь говорят), почти до исступления доведённый образ, созданный на экране умницей, а не только красавцем Стриженовым и режиссёром Александром Файнциммером.

Но раз уж мы заговорили о первоисточнике, стоит вообще понять, откуда взялась востребованность и популярность «Овода» в СССР. На сайте СКМ мы писали подробно в мае 2021-го с моим соватором-Историком (партийный ник), почему и как именно роман этот стал ответом на «Бесов» Достоевского. И его популярность в СССР определила известность Войнич как писательницы во всём мире, дала ей этот статус (хоть для прогрессивной интеллигенции статусы — это чушь). На такой яркий и глубоко по смыслу реакционный роман, как «Бесы» требовался не ответ критики, даже не самой российской революционно-демократической интеллигенции ответ тогда (Огарёва, например), но ответ-роман, демонстрирующий несломленных революционеров в схватке не просто с какой-то локальной властью, но именно с «вековыми устоями», с христианством — которому Достоевский и принёс этим романом в жертву свою вольнодумную молодость с её романами-дерзновениями («Бедные люди», «Униженные и оскорблённые») и кружковством у Петрашевского.

И сама сюжетная находка Войнич в том, что кардинал, отец Овода (не ведавший о своём отцовстве) пытается его исповедовать перед казнью, но революционер сам жалеет (то есть исповедует) его «ибо не ведает, что творит» — это, конечно, достойный ответ на изображённые Достоевским питерские «поджоги друзей Чернышевского» и вообще на то, как он сам оправдывает своё «пострасстрельное» впадение в религиозность. Кстати, совсем не случайно, что «Бесов» первым в ХХ веке взялся экранизировать лютый антисоветчик и антикоммунист Анджей Вайда — причём вполне примитивно, театрально. Показать по-достоевски революционеров неврастениками и маньяками, показать «нечаевщину» — нехитрое дело.

Но Войнич показала в ответ само дерзновение духа революционера, становящегося в этом дерзновении выше Христа, который малодушно звал в небесный рай, а строить-то его на Земле надо, — дала образ Овода, будущего человека! Человека Революции (которая, как известно, имеет начало, но не имеет конца), который выйдет в космические просторы и познает Вселенную именно потому, что нашёл путь к равенству на Земле, попрал тиранию и рабское смирение с нею во всех проявлениях, включая религиозные.

Ленин со своей стороны, точно так же как Сталин, считал Достоевского «великим реакционером», но именно «Записки из мёртвого дома» выделял — как роман не о личном его заключении, а о романовской тюрьме народов… Не будь «Овода» следом за «Бесами» — кто знает, может, и Великого Октября не было бы. Этель (и гражданский пафос ещё в том, что это женщина написала!) затмила позднего, реакционно-православного Достоевского, хотя не имела никакого веса в литературных кругах на момент выхода её романа.

Д.Ч.