Автор: Воропаев Олег Владимирович, родился в 1963 году в городе Заполярном Мурманской обл. Закончил сельскохозяйственный факультет Петрозаводского госуниверситета. Работал зоотехником в хозяйствах Мурманской области и Карелии, преподавал биологию в школе, был разнорабочим в геологоразведочной экспедиции. С 1994 года офицер МВД. Ветеран боевых действий в Чеченской республике. Подполковник милиции в отставке. Член Союза писателей России. Публиковался в центральных и региональных периодических изданиях. Живёт в Ставропольском крае.
* * *
Давным-давно, когда меня в походе
Сразила печенежская стрела,
И умер я, и жадно птицы зла
Мне выклевали очи на восходе,
Не ты ли долгий век меня ждала?
Не ты ли, сквозь медлительные годы
И осени дождливые исходы,
Из волн небытия меня звала?
Не верю я, что это повторится.
Другие времена, другие лица.
Истлела печенежская стрела.
И ты со мной. Но чудится порою:
Полынный ветер стонет надо мною,
И ты одна… и в небе птицы зла.
ДЕТСКИЙ ПОРТРЕТ
Жизнь – это больше, чем перечень лет,
Больше, чем проводы в старость.
Весело смотрит мой детский портрет
На седину и усталость.
Что ему годы грядущих забот,
Скучных дорог километры?
В детской улыбке наивно живёт
Вера в попутные ветры.
Мальчик доверчивый, мальчик смешной,
Сердцу не сладить с годами.
Лишь иногда я бываю тобой –
В дни возвращения к маме.
ЛЕСНАЯ ОХОТА
Лесная охота. И я камышовый бог.
Смешной повелитель дней перелётного царства.
А ночью в смолёном срубе – брусничный грог
И тёплая печь, как высшая степень барства.
Какая любовь и какая там жизнь была,
За этим ольхово-голым угрюмым раем,
Как будто не помнят тяжёлые два ствола,
Когда в перелётные души во тьму стреляют.
Таёжного эха раскатисто-спелый смех.
Мотивы тумана на белые сны похожи.
А где-то за далями валится первый снег,
И стороны света простуженный ветер гложет.
* * *
На дыхании одном
тихо пью и вижу дно,
без чертей и без прикрас,
просто так, в который раз.
За окном пылит рассвет.
Никого со мною нет.
Только ветер за стеной,
только холод за спиной.
У бутылок у моих
молчаливость часовых.
* * *
Многоцветная осень осыпала с веток плоды.
Вечерами сверчки монотонно прощаются с летом.
Хорошо в эти дни неподвижно сидеть у воды,
созерцая покой под рассеянным солнечным светом.
Хорошо в эти дни слушать листьев бессонную дрожь,
неподвижность души сохраняя в движенье воздушном,
забывая о том, кто ты есть и зачем ты живёшь
в этом мире безмерном и вечно к тебе равнодушном.
Переливным прощанием птиц откликается лес.
И посмертных записок не счесть под железной листвою.
Но затеплится месяц в суровой ладони небес,
И разбуженный ветер застонет.
* * *
В городе незнакомом улицы однолики.
В городе незнакомом выбелены дома.
В заиндевелых окнах медного солнца блики.
В городе незнакомом на куполах – зима.
В заледенелых водах в городе незнакомом
Белые пароходы не на ходу – увы…
На ледяных вокзалах заметены вагоны.
На ледяных вокзалах все поезда мертвы.
И не хватает воли полунемого мозга
Скованными губами переломить игру
В городе незнакомом Брейгеля или Босха…
В городе незнакомом на ледяном ветру.
* * *
Посыпались листья
и странно белели
от снега и света
в морозную ночь.
И в высохшем небе
заплакали птицы –
за стаями стаи.
И нечем помочь.
* * *
И не был никто ни убит, ни изранен, ни проклят.
Над вымершей далью песчаное, тихое небо.
И всё-таки это война – в развороченных окнах…
И в сырости ветра – чудное свечение снега.
Молитвенный коврик на медленном фоне пожара.
И не было боя. И всё же затвор передёрнут.
Полынное поле. Распад головных полушарий.
Забытая кошка – в ладонь обгорелою мордой.
Солдаты фортуны. Бредовые слайды пейзажа.
Свечение снега. Небрито - угрюмые лица.
И кто-то вернётся…
И может быть, кто-то расскажет
Про небо, несхожее с небом под Аустерлицем.
* * *
Она не умна, но это уже не важно.
Она ещё помнит грязь и помнит конвой.
Но ей всё равно, с какой стороны у меня бумажник;
ей хочется жить и пить наравне со мной.
Она начиталась Ремарка, и грудь у неё в наколках.
Она помешалась на Рильке и на белом вине.
И мне хочется крикнуть ей: «Живи, как живёшь, и только,
и только не спрашивай, слышишь, не спрашивай меня о войне!»
Она пишет матами письма любовнику в Польшу,
к ней ходит женщина-смерть с дыркой от пули в виске.
Но я готов простить это всё и даже немного больше,
когда она тёплой щекой спит на моей руке.
* * *
Ветра ноября неожиданной стужей
обрушили снежный набег.
Земля не остыла, и чёрные лужи
глотали стремительный снег.
Янтарные окна лучами уюта
магнитили льдинок слюду.
И мёрзлые ветки кивали кому-то
в безлюдном саду.
МАЛЕНЬКАЯ БАЛЛАДА
Полказны разорил для принцессы одной.
Усмехнулась она, не любя:
«Дорогого ли стоит твой герб родовой?»
Я сказал: «Не дороже тебя».
Я в боях за неё сто врагов истребил,
Сто достойных и дерзких ребят.
Рассмеялась она: «Сколько стоил твой пыл?»
Я сказал: «Не дороже тебя».
Трубадуром я в дальние страны умчал,
О принцессе повсюду трубя.
Вдруг письмо: «Сколько стоит,
чтоб ты замолчал?»
Я в ответ: «Не дороже тебя».
* * *
Мы расстанемся. Что-то не сходится
в поворотах судьбы.
Утешением будут, как водится,
путевые столбы.
А потом, через годы проворные,
в темноте
будут руки нас гладить покорные,
но не те.
И любви за чертою прочерка
не простят
две судьбы, два несхожих почерка,
два креста.
* * *
В садах танцующей луны
сгоревшим летом
мы были странно влюблены,
но не об этом
шептали нам сквозь тишину
деревья сада,
где не во сне, а наяву
мы были рядом;
и всюду лунного тепла
белели пятна,
и шелестели дерева
о невозвратном.
БАЛЛАДА О ЗВЕРЕ
Затравили охотники дикого зверя.
Он спасался, как мог, в растревоженной чаще.
То к земле припадал, то, покою не веря,
Вдруг летел напролом, ошалело-пропащий.
И ушёл бы… да псы отыскали по следу ,
И загнали в болотную мутную жижу,
И осталось на псовую эту победу
Безнадежно и злобно хрипеть: «Ненавижу!..»
Подоспевшие люди стрелять расхотели,
Но прикладами долго и весело били.
А потом, по решению пьяной артели,
Полумертвого зверя, смеясь, оскопили.
И отправили в город, в железную клетку,
Для забавы детей и весёлых прохожих…
Но очнувшийся зверь, доедая объедки,
Перестал быть на дикого зверя похожим.
Лишь во сне беспощадная память болела,
Возвращая его в непролазные чащи.
И тогда он рычал тяжело, очумело,
И спросонок метался по клетке смердящей.
И глаза его ненависть вновь излучали,
Молчаливую ненависть праведных судей.
И казалось, бессильные слёзы кричали:
«Люди добрые!.. Где же вы, добрые люди?..»
ПОГОЖИЙ ДЕНЬ
Смотрю в глаза красавицам прохожим,
Чему-то улыбаюсь про себя.
Какое счастье – этот день погожий!
Какое счастье – просто жить любя
Весь Божий свет, и в нём себя немного,
Как малую частицу бытия…
Какое счастье – лёгкая дорога,
Слепящий снег и молодость моя!
* * *
В ведах луны,
в переменчивости,
Боже, храни
от доверчивости
к прошлым местам,
что недоснились нам,
к ложным устам
в логове илистом.
Слёзы луны
не удержать в горсти.
Боже, храни
от беспамятности.
