Автор: Немного не дожив до 70 лет, умер поэт Игорь Селезнев, мой сверстник, почти одногодок, с которым мы когда-то, в марте 74-го, вместе дебютировали в коллективной подборке, опубликованной в «Московском комсомольце» стараньями Натальи Дардыкиной. Третьим, к слову, был Валерий Капралов, давно ушедший туда, где пребывают души и еще не сочиненные стихи. А «в добрый путь» нам написал Вадим Сикорский, руководитель нашего поэтического семинара, где учились «делать стихи» такие известные авторы, живые и мертвые, как Евгений Блажеевский, Александр Щуплов, Геннадий Красников, Ефим Зубков, Наталья Сидорина, Валерий Хатюшин, Евгений Юшин…
Я не покривлю душой, если скажу, что Игорь, один из самых молодых среди семинаристов, тем не менее сразу же стал лидером. Почему? Во-первых, его фактически юношеские стихи были по-своему зрелы и выдавали в авторе ранее мастерство. Кстати, когда его перед чтением просили сказать несколько слов о себе, он начинал всегда так: «Стихи я начал сочинять поздно. В шесть лет…» Слушатели улыбались, мол, шутка, а он говорил всерьез, ибо уже тогда был твердо уверен: вся его жизнь будет посвящена только поэзии. Установка не такая уж прекраснодушная по тем временам, ибо стихи были в центре общественного внимания, и получившие известность авторы могли себе позволить вполне обеспеченную жизнь профессиональных поэтов. Такие чудеса творились при Советской власти.
Во-вторых, Игорь прекрасно знал мировую, прежде всего отечественную поэзию, и оценивал творчество товарищей, как выражались древние, с точки зрения вечности. Именно от него я услышал ссылки на неведомых мне в ту пору Ходасевича, Бродского, Превера, Элиота… В-третьих, он и держался как вождь направления, напоминая своей осведомленной значительностью и даже манерой одеваться молодого Брюсова. Вадим Витальевич Сикорский относился к Игорю с подчеркнутым пиететом, видя в нем будущего корифея. Помню обсуждение его стихов на семинаре, и до сих пор в памяти осталось четверостишье:
Вечерний свет – такая дороговь,
Особенно сейчас в начале лета.
Про радости забудь и про любовь
Жди света…
Стоим и ждем…
— Дороговь? = шевельнул Сикорский бровями, которыми удивительным образом умел передавать, как сказал Гумилев, «все оттенки смысла».
— Да, так говорят на севере, в Псковской области, — строго пояснил Игорь.
— И замечательно! – кивнул мэтр, передумав критиковать автора.
Селезнев тогда же стал широко печататься в периодике, его знали во всех редакциях, он готовил первую книгу в молодогвардейской серии «Молодые голоса». Андрей Вознесенский в «Литературной газете» назвал его надеждой отечественной поэзии и числил одно время в своих учениках. Что случилось потом, я не знаю. Представьте себе толпу бегунов, двинувшихся к известному всем финишу по условленному маршруту. Собственно, вполне корректная метафора для поэтической генерации, ринувшейся покорять Парнас. И вдруг очевидный «первач» начинает уклоняться от общего направления, все дальше и дальше, ему машут руками, мол, там тупик, а если и есть какой-то проселок, то никто не знает, куда он ведет. Но «уклонист» качает головой, мудро улыбается, словно знает, что-то важное, неведомое остальным, и пропадает с глаз.
Примерно так и случилось с Игорем Селезневым, хотя все эти десятилетия он продолжал сочинять поэзию, но уже по каким-то своим, одному ему понятным смысловым и образным законам. Иногда мы встречались, он показывал мне свои новые стихи, которых я не понимал, стараясь все-таки выбрать что-то для публикации. Наверное, если бы такая метаморфоза случилась в прежние годы, когда самая читающая страна болела «высокой болезнью» по имени Поэзия, критики попытались бы разгадать феномен «Селезнева», как разгадывали они в «неслыханную простоту» Пастернака, вдруг наступившую после метафорических излишеств. Но стихи уже перестали владеть умами и душами, став чем-то вроде кружка «макраме» в заштатном профилактории.
Придя в «Литературную газету», я сразу же разыскал Игоря, работавшего ночным сторожем в каком-то заведении, так как это давало много досуга для чтения и сочинительства. Предложил ему опубликовать в ЛГ подборку. Но он отказался, объяснив, что в своем творчестве настолько опередил нынешний литературный процесс, что его просто не поймут. Надо подождать. Может быть, он и прав, может быть, его «дороговь» и будет когда-нибудь оценена по достоинству…
А возможно, такова судьба всех, кто пишет «о небе, как о хлебе своем». Это тоже строка поэта Игоря Селезнева, ушедшего от нас этим летом к своим еще не написанным стихам…
Юрий ПОЛЯКОВ
