Автор: Семь лет назад меня сильно заинтересовали фантастические произведения авторов из Кемеровской области. Одна из первых фамилий, которая привлекла внимание: Зарубин. Узнал об Александре Зарубине из «Энциклопедии Крымской фантастики», немалую часть жизни он работал в Симферопольском университете.
Переезд в Кемерово закрепил за Александром Зарубиным реноме профессионального историка и писателя-фантаста. А фантастика у него была непростая. С наскока и без гуманитарной подготовки её не осилишь. Впрочем, и достать его книги нелегко. Несколько лет пытался и только благодаря Елене Шурановой, супруге прозаика, сумел добыть.
Сегодня бы Александру исполнилось 73 года. В связи с его ДР хотелось бы дать слово Елене!
Александр Мухарев,
руководитель сообщества любителей фантастики Кемерова
Александр Георгиевич Зарубин родился 19 ноября 1951 года в городе Петропавловск-Камчатский. Отец, Георгий Егорович, служил на флоте, в сухопутных частях, обслуживавших флот. Служба перебросила его в Бахчисарай: флотские части были призваны участвовать в мелиорации Крымского полуострова, в том числе в строительстве Северо-Крымского канала. Видела его на общих фотографиях с важными политическими деятелями, приезжавшими посмотреть водное обустройство Крыма, в том числе с президентом США, Никсоном, кажется. Георгий Егорович с чувством пел под гитару морские песни. Мама, Галина Никифоровна, – человек добрейшей души, всегда готовая помочь и накормить до отвала; пирожков пекла по нескольку противней.
В Бахчисарае прошло Сашино детство (рассказ «Стрела» из сборника «Всеобщий эквивалент», наверное, самый тёплый и лиричный в его творчестве). Потом семья перебралась в Симферополь. К Сашиному другу детства мы как-то съездили на Новый год; всей толпой ходили то к одним гостеприимным соседям, то к другим. Бахчисарай – на первый взгляд большая деревня с частными домами в узких улочках, но с легендарным дворцом, пушкинским Фонтаном слёз; это ещё и место проведения в 1990-е годы международных научных историко-филологических конференций, посвящённых пушкинистике, истории Крыма и прочим интересным материям.
В подростковом примерно возрасте Саша увлёкся алхимией – опыты не ставил, но информацию изучал и конспектировал (как-то перебирала старые бумаги, и мне попалась тетрадка с записями каллиграфическим почерком о символике металлов, их значении в мистике и т. п.). В какой-то степени это нашло отражение в новелле «Вниз, сквозь тьму». В последние годы жизни Александр заинтересовался гностицизмом.
Литература – в широком смысле: поэзия и проза, фантастика, публицистика, научные исследования – была для Александра образом жизни и самой жизнью, способом существования и его смыслом. Сказанное может показаться высокопарным, но так оно и было. Свидетельствую об этом как жена, как коллега (оба – историки, преподававшие в вузах), как человек, увлечения и вкусы которого в литературе, музыке, кино совпадали с Сашиными более чем наполовину.
Он всегда кропотливо работал над текстом, «вылизывал» до блеска: чтобы никаких опечаток, стилистических погрешностей; если требовалось – залезал в словари, не говоря уже о том, что сам много и вдумчиво читал и научную, и художественную литературу, выписки делал разноцветными ручками… Кучу литературы перелопатил, когда работал над повестью «Вниз, сквозь тьму», чтобы вникнуть в русский язык XIX века. Александр и меня приучил так же тщательно подбирать нужные слова, определения, выражения и перечитать готовый текст много раз, чтобы убрать шероховатости, не говоря уже об опечатках.
Главный труд Александра как историка – написанная совместно с братом Вячеславом (тоже уже покойным) монография «Без победителей», посвящённая событиям революций 1917 года и Гражданской войны в Крыму. Крым, куда перебирались многие значимые фигуры культурной, общественной, политической жизни (кто-то по состоянию здоровья – в благодатный климат полуострова с хорошо развитой сетью курортов, кто-то бежал от большевиков и т. л.), в 1917 – 1920-м годах стал средоточием русской духовной жизни. Таким Крым и оставался на протяжении десятилетий советского времени. Это во многом и обусловило особенно острое неприятие крымчанами активно наступавшей, до дурости доходившей украинизации, начавшейся после распада СССР.
август 1996 года. Кошку Мурку
оставили в Симферополе
Эта нахрапистая украинизация коснулась и нас. Вначале немного предыстории. Мы вместе работали в Симферопольском университете на кафедре истории КПСС. Не кривитесь, уважаемые читатели: если внимательно изучать исторические источники, те же статьи Ленина, решения партийных съездов и пленумов, архивные протоколы, отчёты… то можно увидеть картину, очень близкую к реальности, и написать объективное исследование.
У Александра вообще диссертация была по меньшевикам, поэтому он был допущен в спецхран библиотеки, где собрал, помимо материала для кандидатской, ещё и шикарную подборку поэтов Серебряного века. Настолько он в него погрузился, что называл себя «человеком раньшего времени». С 1989 года наше подразделение стало именоваться кафедрой политической истории XX века – и это было лучшее время!
Рассекречивание архивов, море публикаций – всё это бурно обсуждалось с коллегами и со студентами, всем всё было невероятно интересно. Зато, когда мы вышли из отпуска в конце августа 1992 года, нас огорошили тем, что, во-первых, мы теперь кафедра украиноведения и преподавать будем историю Украины, а во-вторых – что 1 сентября будет не День знаний, а День Трипольской культуры[1]. Вот они, древние укры! Ох, как ржали над этим все крымские историки…
И всё же: благодаря автономному статусу Республики Крым удавалось – пока – сохранять нормальное, то есть основанное на науке, преподавание истории Украины, что оказалось очень даже полезным. Во всяком случае, стали более понятны корни украинского национализма и бестолковости новых властей в деле государственного строительства. К тому же в школах и на истфаке СГУ было введено преподавание истории Крыма.
Но… В качестве иллюстрации возьму филологический факультет. Когда я стала работать в Симферопольском университете, там было два отделения – русской филологии (4 группы по 25 человек) и украинской (сейчас не помню, сколько было тогда групп, но точно – меньше, чем на русском отделении). На украинское отделение приезжали поступать в основном из Западной Украины, большинство этих студентов (точнее, студенток – специфика всех филфаков) были слабо подготовленными, им не по силам было поступить в престижный Львовский университет, вот они и ехали в русскоговорящий Крым.
Получается, что в позднесоветское время фактически продолжалась политика украинизации, начатая в 1920-е годы, после образования СССР. В первой половине 90-х русское отделение сократилось до двух групп, украинское разрослось до шести групп, и, после массового возвращения крымских татар на историческую родину, появилось крымско-татарское отделение – четыре группы. Им тоже необходимо было учить украинский язык (нелегко он им давался, хотя по-русски они хорошо говорили) и историю Украины.
В рекомендованном учебнике по истории Украины, написанном профессором из Канады, говорилось о «советско-немецкой войне» 1941–1945 голов, а боевики ОУН – УПА (Организации украинских националистов – Украинской повстанческой армии) и её лидеры Бандера и Шухевич представлялись борцами за независимость Украины на два фронта – с коммунистами и с гитлеровцами. И это мы должны были преподавать?!
ж/д вокзале перед отъездом
в Сибирь. Галина Никифоровна
провожает
После массового возвращения крымских татар, поголовно депортированных в 1944 году за массовое сотрудничество с гитлеровцами, власти нэзалэжной стремились их руками вытеснить из Крыма русских (точнее, русскоговорящих, поскольку большинство крымчан были людьми смешанного этнического происхождения, чем, кстати, гордились). Был создан Меджлис крымско-татарского народа, который устраивал всяческие массовые мероприятия, как правило, не согласованные с местными властями, и на них нередко звучал лозунг: «Чемодан – вокзал – Россия!» Сейчас Меджлис запрещён на территории Российской Федерации, а их руководство обитает в Турции. Притом в быту, в общежитии (а мы и жили в общежитии) наши соседи, как крымские татары, так и украинцы, были вполне приятными и доброжелательными людьми.
Вот из такого Крыма мы и удрали в конце августа 1996 года. Кому скажи в прежние времена, что из Крыма побегут в Сибирь, на «историческую родину» (я родилась в Кемерове, здесь же окончила школу и университет), так в лучшем случае на смех бы подняли.
В Симферополе осталась Сашина мама, Галина Никифоровна, и брат Вячеслав, тоже историк, и летом Саша ездил в Крым их навестить и проведать знакомых. Вячеслав тогда занимал пост заместителя председателя Госкомитета по охране памятников истории и культуры АРК (Автономной республики Крым – в составе самостiйной та нэзалэжной Украины). Уже после нашего отъезда Слава отсидел несколько месяцев в тюрьме по обвинению в том, что Госкомитет якобы продавал охраняемые им территории под всякого рода застройку. Надуманное обвинение, разумеется, не было доказано, Вячеслава выпустили из тюрьмы, восстановили в прежней должности, ‑ но здоровье было подорвано, вскоре у Славы случился инсульт. Замечу попутно, что возглавлять «силовые структуры», в том числе на должность республиканского генпрокурора, в Крым направлялись обычно выходцы из Галичины (Львовская, Тернопольская, Ивано-Франковская области). Это, надо полагать, в порядке дополнительного издевательства.
Братья-историки интенсивно переписывались (на бумаге, потом электронной почтой): Вячеслав присылал материалы по Крыму, Александр отправлял ему тексты очередных параграфов и глав.
Дочь Александра от первого брака Анастасия живёт в Симферополе, она окончила крымско-татарское отделение филологического факультета.
В Кемерове Александр так толком и не прижился, хотя и участвовал в литературной жизни. Начал с докладов на студии «Притомье» при Союзе писателей Кузбасса, вступил в Кемеровское отделение Союза писателей, публиковался в «Огнях Кузбасса», читал на радио свои стихи. Единственный человек, с которым у него наладились по-настоящему дружеские отношения, ˗ Владимир Ширяев, поэт, ушедший на год раньше Александра. Как-то прихожу с работы и, ещё не открыв дверь, слышу два громко споривших голоса – Сашин и ещё один. Даже слегка испугалась. Это был Владимир, и они разговаривали о поэзии! Наверное, после его смерти в душе Саши образовалась пустота.
Был ещё один если не задушевный друг, то близкий по взглядам и по роду деятельности – Евгений Богданов, возглавивший газету «Край», отколовшуюся от «Кузнецкого края». Александр писал в «Край» публицистические и исторические статьи (я тоже), мы вместе сотворяли рецензии под рубрикой «Наше кино» на российские фильмы 90-х – начала нулевых. Кино это был большей частью мрачное. Сотрудничество с «Краем» было для Александра не только духовной, но и материальной поддержкой: он тогда получил третью группу инвалидности, при которой полагалась символическая, можно сказать, пенсия, и гонорары были существенным подспорьем. Евгений ушёл уже после смерти Александра, тоже слишком рано… Ударило по нему закрытие «Края», но это отдельная история, связанная с политическими преобразованиями начала нулевых, и это ещё предстоит проанализировать.
Я уже упоминала о схожести наших художественных вкусов. Мы оба любили фантастику: восхищались Станиславом Лемом как мыслителем, ценили человечность Аркадия и Бориса Стругацких, зачитывались классикой (англо-американской в основном) 1950 – 60-х годов и «новой волной»… В 90-е стали активно издавать фантастику; в университетской библиотеке мы брали в основном переводные книги, многое дарил Сашин друг юности Даниил (Даниэль) Клугер, тоже писатель-фантаст (сейчас живёт в Израиле), а ещё Д. К. представлял в Крыму издательство «Текст», и благодаря этому у нас были и авторские сборники, и ряд номеров фантастического альманаха «Завтра». В общем, из Симферополя мы перевезли неплохую библиотеку; фантастики набрался целый стеллаж – что-то я с удовольствием перечитывала, с чем-то знакомилась впервые. Уже в Кемерове мы выписывали, читали от корки до корки, обсуждали журнал фантастики «Если», где и переводы печатались, и российские авторы.
Как изменилось выражение
лица! Иногда мне кажется,
что мой любимый Кемерово
его добил… Довершил начатое
«лихими» девяностыми
Саша прекрасно знал рок-музыку – от Animals (их «Дом восходящего солнца», The House of the Rising Sun, все, наверное, знают) и The Doors до мрачноватых Nirvana и Joy Division. (Попса для нас не существовала). Именно от Саши я узнала о группе Hawkwind («Ястребиный ветер» ˗ роскошная музыка!), автором текстов которой был Майкл Муркок – писатель-фантаст. Александр – в качестве музыкального критика – писал статьи в газету «Крымский комсомолец» о русском роке, который во время «перестройки» и «гласности» стал выходить из андеграунда. Он был знаком с Майком Науменко (группа «Зоопарк»), брал интервью у Бориса Гребенщикова («Аквариум»; 20 и более лет назад БГ был культовой фигурой и совсем не иноагентом). Вместе слушали Егора Летова и Янку Дягилеву (стихи у неё замечательные).
Александра вдохновляли идеи бунташных 60-х годов. Очень ему нравился лозунг студентов Парижского университета в Нантере, восставших весной 1968 года: «Будьте реалистами, требуйте невозможного!». Он разделял пацифизм хиппи: «Make love, not war!». Повторял вслед за Андреем Макаревичем: «Не будем прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнётся под нас!».
Саша не прогнулся под мир. Вписываться в него, приспосабливаться – не хотел и не мог.
…Часто представляю себе, как бы Саша ликовал, узнав о возвращении Крыма в состав России… Но то произошло через десять лет и три месяца после его смерти…
Елена ШУРАНОВА, специально для «Литературной России»
[1] Трипольская археологическая культура датируется 4500 – 2350 годами до нашей эры, она относится к энеолиту (медно-каменному веку) и ранней бронзе. Распространена была на территории степной и лесостепной Украины, в том числе в Среднем Поднепровье, в Молдавии, близкая ей археологическая культура существовала в Румынии. Первые находки, относящиеся в этой культуре, были сделаны в конце XIX века во время раскопок на одной из улиц Киева.
Это были первые оседлые земледельцы на территории Украины. Письменности у них не было, поэтому неизвестно, на каком языке они говорили, скорее всего, на каком-то их индоевропейских. Любопытно, что орнаменты современной украинской вышивки и рисунки на трипольской керамике имеют похожие черты. Это свидетельствует об определённой преемственности культурных традиций, шедших от древних земледельцев, но никак не о том, что «трипольцы» были предками украинцев – уж очень много всякого рода передвижений, миграций, завоеваний произошло за пять – семь прошедших с той поры тысячелетий.
На титульной иллюстрации — Кемерово, 1997 год. Обустраиваемся в двушке в «хрущёвке». На диване – чёрный кот Антон
