Наследники оптимизма Бузгалина

Сегодня на экономфаке МГУ студенты, преподаватели, товарищи простились с Александром Владимировичем Бузгалиным.

Не так много было в Москве на рубеже веков имён, а точнее говоря личностей, которые твёрдо связывали бы себя с марксистской традицией. То есть были, конечно, но работали в весьма узком академическом кругу и за его пределами известны не были. Меж тем, как и век назад, причём почти в те же самые годы, левые акции прямого действия (назову их мягко), против всё тех же Романовых (только уже символически – подрыв первого памятника Николаю Кровавому, например) стремительно обращали внимание public eye в левую сторону. Авторы акций называли себя анархо-коммунистами, но по самообразованию были чистейшими стихийными анархами, хоть и состояли иногда в комсомолах (РКСМ, РКСМб). Как ни странно, громкие их акции заставляли тех, до кого доносилось это эхо, – становиться умнее, образованнее тех отважных одиночек, а не следовать их примеру всего лишь. Бесформенные эти массы оказывались уже в хвосте информационных потоков, формировавшихся вследствие прорывов, устроенных сторонниками «индивидуализма» (этот сленг и расшифровывать не надо). Вот в таком «хвосте комет», в броуновском движении, где идеология каждой частицы только определялась, был и я.

Листовку Молодёжного университета современного социализма я увидал в гостях у Олега Киреева, а он, в свою очередь в своей квартире-коммуне на улице Вавилова привечал товарищей из движения За Анонимное и бесплатное искусство (ЗАиБИ), которое чуть ли не с 1992-го существовало, кажется, и в котором моя рок-группа «Отход» участвовала с 1996-го. Олег пригласил на собственную лекцию (с видеопоказами рассказывал в МУССе о левом кинематографе – о Пазолини, Годаре и пр.), а заодно посоветовал на другие занятия походить. Оттуда, из академической квартиры напротив Музея Дарвина (бабушка Олега была известнейшим океанологом), выходит, и привела меня дорожка на «Кропоткинскую».

Год был 2000-й, примерно март. Хмурые, зачуханные личности, частично неформального вида, сгруппировались в центре белокаменного зала и на свет рыжей бороды Дмитрия Фёдорова, высоченного на их фоне человека учёно-походного вида, пошли к выходу. Я принёс туда распечатанный мелким шрифтом «Манифест радикального реализма» (на 4-х скрепленных листах А-4) всем шести незнакомцам рассовывал – в ответ получил от самого хмурого, безвозрастного, ощетиненного очкарика бумажку А-5 со шрифтом помельче, где был его «манифест радикального марксизма». Натурально что-то мысле-общее носилось в ещё советской атмосфере метро на заре миллениума…

На переходе к памятнику Энгельсу звучали уже вслух мысли свободных радикалов, что революция закончилась тогда, когда отменили всеобщее вооружение рабочих. В таком настроении броуновское движение дошло до небольшого учебного помещения в административном здании в 1-м Обыденском перелуке (12, стр. 1). Первую лекцию читал Кагарлицкий, а во второй визит туда я впервые и увидал Александра Бузгалина (чьими усилиями МУСС вообще был создан и жил, что узнаю позже).

Помещение было с доской, а лекции напоминали уроки для вечных студентов (в МУСС ходили и дедушки), однако информация о капитализме, его новейших шупальцах-технологиях, методах рассеянья пролетариата ТНК, заставляла забыть напрочь атмосферу этой «воскресной школы» для поколения второгодников (если не сказать строже: второвечников). И Кагарлицкий, и Бузгалин рассказывали об эксплуатации пролетариата стран 3-го мира непринуждённо, весело о грустном – потому что надо было много рассказать, не до эмоций… Хоть оба рассказывали занимательно, иногда даже вместе, дополняя – но Бузгалин держался более европейско, что ли, в такой небольшой аудитории напрочь стирая грань между носителями и приобретателями знаний. Наиболее странные личности иногда этим злоупотребляли. Частью работы МУССа был сбор телефонных (ещё не мобильных, домашних) номеров, электронных почт, этот листочек ходил на всех занятиях – так я «попал на карандаш». Дмитрий настойчиво приглашал, я бывал – не сказать, чтоб систематически, но год за годом. Причём помогал на школьной технике (в тот момент ещё работал школьным психологом в своей 91-й) размножать, а затем распространять листовки МУССа – на всех доступных мне стендах, даже на школьном.      

Позже, с 2003-го я сам читал иногда лекции в МУССе – о литературе, кино и архитектуре, в основном. Весной и летом проводил экскурсии по ярким московским объектам конструктивизма, ар деко, неоклассицизма. Народу прибавлялось, я и сам не заметил, как вовлёкся в эту работу! Полагаю, самая идея этого университета и заключалась в том, чтобы производить бесплатный обмен знаниями, желательно, в состоянии «самовозрастания самообразования»…

Отмечу что обстановка в аудитории на первых и последующих лекциях на Кропоткинской была частенько грустной, но именно почерпнутые знания выводили из состояния коллективного уныния-бессилия. Вот в этой нижней точке и начинался параболой в боевых нулевых Левый Интеллектуальный Ренессанс — то, что очень скоро станет трендом и лекторов наших вовлечёт в объяснительную практику, повысит их статус. Глобализация и, соответственно, антиглобализм, заставившие вспомнить марксизм и его категории, начнут занимать сперва газетные, потом журнальные полосы, а с началом акций «Антикапитализм» тема вообще вышла в «топ» телеэфиров. Здесь были систематические просветительские усилия не одного профессора Бузгалина, но всегда имевшегося вокруг него коллектива. Возник, наконец, целый Институт проблем глобализации, где вчерашние наши учителя по МУССу получили новый «ярлык», а точнее трибуну (схему такой трибуны вскоре стал использвать Белковский, но с иным идейным наполнением: «Институт национальной стратегии», охранителям главное, чтоб слова покраше)… Однако до академического стиля, до уровня эрудиции Бузгалина и Кагарлицкого этим вчерашним закулисным пиарщикам прежнего, либерального олигархата, повернувшим к патриотизму, было очень далеко.

А в 2005-м состоялась в квартировавшем рядом с МХАТом на Тверском бульваре Независимом пресс-центре делягинско-бузгалинская пресс-конференция (там я впервые увидел, ещё не знакомясь, Людмилу Булавку), с которой пошёл отсчёт новой работы нашего сайта. Где еженедельные статьи и Кагарлицкого и Бузгалина стали выглядеть не просто в новой оправе, а в целевой аудитории, исчислявшейся в день тысячами (за первый год работы – 4, за второй – 9). Речь о ФОРУМе.мск (год рождения — 1998, модернизации – 2005), ныне опустевшем и забытом (300 читателей в день). Идеи альтерглобализации (социалистической, как минимум) выходили на новые просторы, и соответствовавшая этим идеям практика – европейские социальные форумы,- не заставила себя ждать. Форумы собирали тысячи участников в Лондоне, Афинах, Вене, Мальмё…

Бузгалин и на лекции в МУССе частенько приходил с таким нездешним загаром, что его мировая, международная востребованность не вызывала сомнений. Важно добавить здесь и что «инфоповоды», как уничижительно зовут это таблоиды, тогда имелись – «дай бог каждому». Победа Чавеса в Венесуэле и обращение нефтяных (а с 2006-го и газовых) доходов в пользу беднейших слоёв населения, например. Как бы ни высмеивали догматики «Социализм 21 века» (дело не в названии!), а тянуть интернет на горы, в кварталы бедноты, туда же тащить телевизоры – как первейшие средства вовлечения в культурную жизнь общества, — вот был ликбез по-венесуэльски, вот была реальная работа в массах. И что маятник мировых настроений качнулся влево, забасил даже Зюганов.

Первая пятилетка нулевых – была не просто периодом больших надежд, это был и период больших левых зарубежных свершений на фоне продолжающихся в РФ либеральных реформ, расчленения РАО «ЕЭС», например. Всё это находило в устах Бузгалина такой анализ, что не оставалось сомнений у самых аполитичных студентов: когда экономика так недвусмысленно занимается тобой на правах гражданина сырьевой империи, ничего не остаётся, как заняться политикой… Причём не путём стикерной и личной агитации, как у нас в СКМ, путём иным – путём интеллектуальным приходила университетская молодёжь, и не одно поколение, в итоге, к социалистическим темам. Пока – именно в таком общем приближении. Далее – уже самообразованием, самоопределением. В этом было обаяние А.В, он чурался политиканства, принудиловки, дидактики.

Конечно, ни один европейский соцфорум не обходился без него, а так же прочие, не попадавшие в наше поле внимания: то был период «строительства Вавилонской башни», сплетения языков и опытов борьбы в надежде найти не локальную, а общую (как минимум – европейскую) альтернативу глобализации капитализма, экономическому империализму, и лозунг «другой мир возможен» мы впервые тоже услышали из уст Бузгалина. По-моему, в Музее Маяковского, там тоже были иностранные левые, кажется. Конвергенция различных левых сил, от локальных экологов до немецкой «Левой», действительно стирала границы – как минимум во взаимопонимании.

И этот другой мир, распахнутый прогрессивным стремлениям, недоумевающий по поводу любого национал-консерватизма (помню, как меня в Афинах в 2006-м буквально допрашивали итальянские коммунисты – что это за нацболы, почему у них такой странный флаг?) – открыли нам Бузгалин и Кагарлицкий. Мы поняли, что не одни не только в России, но и за её пределами.

Социальная почва буквально на глазах крепла под казавшимися ещё пять лет назад сугубо теоретическими выкладками – и пусть вволю тут наворчатся как диванные искатели троцкизма, так и справедливые критики мирсистемства, — на том этапе важна была императивно не диктатура пролетариата, а вовлечение ещё весьма «общё» образованных масс в политические процессы слева, и это происходило! На Кропоткинской, точнее, на Остоженке была не только комнатка МУССа, чуть подальше в доме 13 – был Ленинский райком КПРФ и окружком СКМ, и там тоже наблюдался рост наполняемсти зала. Проблема была в том, что процессы данные до определённого момента шли параллельно, но году в 2002-м смычка состоялась: ни академический атиглобализм, ни реально крепший в обществе антикапитализм не чурались друг друга, а МУССу приходилось снимать помещения побольше и продлевать весенние семестры.

Это позже мы с удивлением узнаем, что неутомимый оптимист, организатор и лектор Бузгалин успел побывать в ЦК КПСС на самом излёте Эпохи (1990-91). Вот что там был другой, на вид соответствующий советскому статусу, аксакал левого движа Алексей Пригарин – верилось сразу. А что этот подвижный, ироничный, с ленинской хитрИнкой в глазах организатор всего и вся? Но ведь был же (чем никогда не гордился – то был самый конец КПСС, в которой из-за длительных ревизий пришлось создавать марксистскую платформу…)

Знание иностранных языков, знание буквально лично видных левых теоретиков практически во всём мире – делало его незаменимым. Бузгалин с середины нулевых стал на ТВ частым гостем ток-шоу, просто экспертом: любое его выступление, со студенческим задором и профессорским контентом, становилось событием, мы прилипали к экранам. «Наш говорит!» — вот что мы думали, и тут было не до делений на троцкистов и сталинцев, конечно. Тот самый, казавшийся ранее излишне гуманитарным лозунг «другой мир возможен» в годы стремительной, повальной «ковровой» деиндустриализации, осознанной со стороны реВОРматоров коммерциализации медицины – входил в повестку дня. Причём Бузгалин, сам будучи во многом либералом – но с классовым пониманием механизмов обеспечения свобод, бил экономических рыночников, либерал-ортодоксов с невиданной ни у кого на ТВ эффективностью. Этому мы легко учились у него – и его «мальчиков для битья» отдавали вскоре нам (того же Игоря Чубайса). Самое главное дело за период реставрации капитализма в РФ, дело вовлечения в марксистскую ноосферу всё новых, молодых умов – свершалось Бузгалиным легко и как будто непринуждённо, с той же улыбкой исторического оптимиста.  

Конечно, таких научных сил, таких «долгих мыслей», такой веры в дело марксистского просвещения в годину утраты ориентиров обществом – не было бы у профессора Бузгалина, если б не его самый близкий товарищ, не Людмила Булавка. «Без любви ничего не получится»… Её как искусствоведа, её теоретическую хватку философа в областях уклончиво-эстетических, — мы открыли для себя позже, уже в десятых, и тоже – никаких противоречий с общей повесткой на ТВ в данном дискурсе не было. Легко, проникновенно, не отпугивая, а завлекая терминологией, Людмила вещала для осведомлённых тысяч (но в целом – миллионов) с телеканала «Культура». И мы понимали, что их, Бузгалина и Булавки дети – многие и многие курсы, поколения студентов, в ком интерес к коммунизму в искусстве (который опередил прочий коммунизм – в прочих сферах общественного производства в СССР) затеплился только благодаря этому поразительно гармоничному союзу. Свои союзы заключали по их образу и подобию…

Признаюсь честно, мне менее всего хотелось допускать траурные нотки здесь – слишком неизбывна и жизнеутвердительна улыбка Бузгалина.

Была…

Из поколения, увидевшего штурм, очеловечивание советского космоса, из семьи инженера-ракетчика, он конечно был, при всей внешней пластичности, ироничности – железобетонным историческим оптимистом, не верой, а знаниями, то есть твёрдо, умнО освещавшим в общении с любым собеседником коммунистическое будущее мира. Избегая ортодоксии, даже замусоленного и заруганного в начале 90-х слова «коммунист», Александр нёс и широко сеял зёрна разумного, доброго, вечного – не в малолюдные подвалы оппозиции, а в студенческие массы. Бузгалин сколотил, сплотил вокруг себя из студентов и преподавателей особый, социалистический факультет внутри МГУ. И это, при всей лояльности «верхов» МГУ либерал-людоеству правящего капитала, — добавляло славы Университету, добавляло демократизма, которого становилось за его пределами всё меньше и меньше.

А продуктивнейшая дружба с Фондом Розы Люксембург! Который не только массу визитов интереснейших левых теоретиков и публицистов в Москву и другие города устраивал, не только тематические сборники издавал (куда писать – для нас был большущий почёт), но проводил круглые столы, где пульсировала революционная мысль, не загоняемая ни в какие рамки. Там же, в Библиотеке Ленина  выступал, например, Виталий Третьяков, старый друг семьи Бузгалиных – и его взгляд был тоже важен, интересен (позже благодаря любезности товарища Булавки я взял у него обширное интервью для «ЛР»).

Чтобы расти вверх, над собой, в знаниях – нужен простор, воздух ощущения перспектив (во тьме неизвестности не растут даже сорняки)… И этот самый простор семячкам, вольнослушателям из МУССа Бузгалин неизменно давал. Проводил в Москве «Недели социализма», «Форумы левых сил»… И главное, ненавязчиво подавал пример, показывал, как верно применяемая к растущему кому капиталистических проблем марксистская эрудиция способна помогать не одному человеку, но обществу, привлекать его к решению, а не отдалению этих именно что общих, тотальных проблем.

В десятые годы, после двух рытвин новейшей истории, которые вогнали многих левых в депрессию и рассеянье умов – после Болотной и Евромайдана, — я испытывал особую тягу к такого рода общению. Это был ещё и личный кризис идентичности, связанный с сибирским отцовством, выпадением меня из московских событий, а затем и событий-2012 из намеченных исторических рамок… Тогда, словно чувствуя этот почти эмигрантский мой голод, Людмила Булавка позвала писать в «Альтернативы», протянула руку – и я отчаянно на кухне томского академгородка строчил на нэтбуке статьи о новом реализме, об образе денег в советском кино… Союз Бузгалин-Булавка стал моим возвратным мостком в левый дискурс и универсум, где, оказывается, это всё варившееся год в одном уме, ещё нужно, всё ещё интересно.

Даже в обновлённой библиотеке Достоевского на Чистых – когда начались донбасские перестрелки в 2014-м, — даже там среди полезно для нас всех трудоустроенных анархистов чувствовалась рука, знакомства, креатив Бузгалина. И там в самые мрачные дни реакции мы имели лекционную площадку и огромное окно в мир (буквальное: с видом на трамваи и прохожий люд). И говоря там между делом аудитории МУССа о своих немолодых друзьях, рванувших на Донбасс, Александр говорил вроде о житейском, но и об историческом. Уверен, полтора года войны, продолжившей те перестрелки и заострившей проклятые идеологические, империалистические вопросы, были для него моральным стрессом, как мало для кого…

Финал этого тяжёлого года бьёт всякие рекорды отчаянья. Буквально ни дня без потери крупного, известного советского деятеля или сотен человеческих, часто даже детских жертв военного происхождения на планете нашей небольшой. Всё это не может не трогать наших по-советски отзывчивых, презирающих границы умов – уверен, трогало и нашего учителя исторического оптимизма (введите новый предмет!). Пролетарский интернационалист с рождения, он конечно в этих новостях видел наступление не другого, социалистического, а старого, дореволюционного… и не мира, классового и сословного, а войны без края и конца – с империалистической повесткой, ксенофобией, национализмом и клерикализмом, которые были антиподами Бузгалина всю долгую академическую его жизнь, жизнь на людях и для людей. А какой смысл воспитывать студентов, вверять им богатства прогрессивного человечества – если бал-то правит регрессивное человечество?..

«Во многом знании – много печали» — говорит атеисту апостол. Но печаль эта – продукт социофобии, а если знание передаётся от одного к другому, перестаёт быть атрибутом элиты, оно уже не знание-в-себе, а просто общая Сила, рычаг, механизм, разумная машина преобразующая мир, куда этот коллективизирующийся разум достанет. «Знание – сила!» — отвечает апостолу атеист, и не словом, а делом…

То были дни не просто высокого атмосферного давления… День, когда не стало Бузгалина, был ещё и днём давления мировых прошляков, ракетоносных атавистических сущностей с плакатов Кукрыниксов, на общественное сознание  обитателей настоящего, на заложников текущего явно не туда момента. Вдобавок брошен за решётку его друг, учёный, коллега, единомышленник Борис Кагарлицкий – брошен за слова…

И как ни заступались соотечественники и иностранцы, а власть прячет и без того ввалившиеся глазки от собственного же деяния. Может, хоть сейчас немного опомнится? Ведь уходит невосполнимый, с мировыми именами, интеллектуальный запас страны – и годы у запаса такие, что заключение вряд ли прибавит здоровья. И такой грех на душу взять — тоже легко?..  Помнится, Ходорковского спешно помиловали когда его мать умирала — может, не стоит дожидаться чего-то подобного? 

Потеря огромная, неожиданная. Да и своим лучащимся оптимизмом Бузгалин просто не допускал у нас мысли, что однажды его не станет. А его в десятках выпусков студенческих курсов экономфака просветительская, поистине плехановская деятельность создавала ощущение некоей стихийности, естественности прихода молодёжи к марксистскому пониманию общественных процессов… Уже не в масштабах МУССа, в куда больших масштабах. Для них и писан с Колгановым вместе «Глобальный капитал».

Ненавижу некрологи, потому что «обожаю всяческую жизнь». Потому скажу главное: не сомневаюсь, что Движение «Альтернативы» не прекратит своего существования. Потребуется помощь – всегда, как и прежде, готов. Таких, как А.В. многостаночников, конечно, не выпускают за пределами СССР, однако функции редактора, организатора, лектора, модератора и нечасто, неохотно оратора, которые так легко совмещал Александр, придётся кому-то делить. Причём браться за дело надо с тем оптимизмом, энтузиазмом и здоровой самоиронией, которой нам теперь не у кого занимать.

Людмиле – сил преодолеть сгущающийся личный, природный и мировой сумрак. Новый день, новый социализм – будет, хоть и будет без Александра Владимировича. Этого понимать и тем более принимать не хочется, однако диалектика природы велит нам одновременно видеть не только мрачный край занавеса заката, но и приподымающийся горизонт рассвета.  

Дмитрий ЧЁРНЫЙ